Что еще объяснить? В тот вечер мы дошли до деревни Эмершем под видом двух джентльменов, совершающих пешее путешествие, потом спокойно вернулись в Лондон, откуда Маккой отправился в Каир, а я – домой в Рочестер. Мать умерла через полгода, и я рад, что до конца своих дней она так и не узнала, что произошло на самом деле. Все это время она считала, что Эдвард честно зарабатывает на жизнь в Лондоне, и я не нашел в себе силы рассказать ей правду. Писем от него не было, но он ведь и раньше никогда не писал, так что это ничего не меняло. Умерла она с его именем на устах.
Напоследок, в качестве благодарности за это объяснение, я хочу Вас, сэр, кое о чем попросить. Помните то Священное Писание, которое было найдено у железной дороги? Я всегда носил его с собой во внутреннем кармане, и оно, должно быть, выпало оттуда, когда мы катились по склону. Я очень дорожу им, поскольку это наша семейная реликвия, мой день рождения и день рождения брата записаны там в начале рукой нашего отца. Я был бы очень признателен Вам, если бы вы смогли обратиться куда следует и сделать так, чтобы его переслали мне. Ни для кого, кроме меня, оно не представляет никакой ценности. Если Вы вышлете его на имя Х на адрес библиотеки Бассано, Бродвей, Нью-Йорк, оно обязательно попадет ко мне в руки".
Черный доктор
Бишопс-Кроссинг – это деревушка, расположенная в десяти милях в юго-западном направлении от Ливерпуля. В самом начале семидесятых годов в ней жил врач по имени Алоишес Лана. Никто из местных обитателей не ведал, откуда был родом этот человек или что заставило его поселиться в этом ланкаширском селе. Только две вещи были известны о нем наверняка: первое – это то, что он окончил (даже с отличием) какое-то медицинское учебное заведение в Глазго, и второе – это то, что он явно являлся потомком какой-то тропической расы. Доктор был до того темнокож, что предками его могли быть даже индийцы. Однако черты лица его были вполне европейскими, к тому же держался он с таким достоинством, а манеры его отличались таким благородством, что в его крови можно было заподозрить испанскую примесь. Смуглая кожа, волосы цвета воронова крыла и темные горящие глаза, глядящие из-под густых кустистых бровей, странно выделяли его среди рыжеватых и каштанововолосых обитателей английской глубинки, и вскоре новичок получил прозвище "черный доктор из Бишопс-Кроссинга". Поначалу его так называли в насмешку, как бы с упреком, но годы шли, и постепенно имя это превратилось в своего рода почетное звание, которое было известно всей округе и произносилось не только в самой деревне, но и далеко за ее пределами не иначе как с уважением. А объяснялось это тем, что приезжий врач оказался действительно неплохим хирургом и прекрасным терапевтом. В этих местах держал практику Эдвард Роу, сын сэра Вильяма Роу, известного ливерпульского врача-консультанта, но он не унаследовал таланта своего родителя, поэтому доктору Лана, имевшему в своем арсенале такое мощное оружие, как яркая внешность и прекрасные манеры, ничего не стоило выбить его с позиций. Доктор Лана как человек покорил сердца сельчан так же быстро, как и завоевал их доверие своими успехами в медицине. Идеально проведенная операция достопочтенного Джеймса Лоури, второго сына лорда Бэлтона, открыла ему дверь в местное высшее общество, где обаятельная манера вести разговор и изысканная обходительность также помогли ему снискать популярность. Отсутствие прошлого и родственников для успеха в обществе порой является преимуществом, а не недостатком, и яркая и необычная личность авантажного доктора стали ему лучшими рекомендациями.
Пациенты его находили в нем лишь один недостаток: похоже, он был убежденным холостяком. Это казалось тем более удивительным, что занимал он довольно большой дом, и всем было известно, что профессиональные успехи помогли ему заработать неплохое состояние. На первых порах местные сводники пророчили ему союз с той или иной достойной леди, но, когда прошло несколько лет, а доктор Лана так и не женился, стало понятно, что какие-то причины заставляют его оставаться холостяком. Кое-кто даже высказал предположение, что он уже женат и что в такую глушь, как Бишопс-Кроссинг, его загнало желание избежать последствий раннего мезальянса. Однако, как только сводники сложили оружие, по округе разнеслась весть о его помолвке с мисс Фрэнсис Мортон из Ли-холла.
Мисс Мортон хорошо знали в древне. Ее отец, Джеймс Халдэйн Мортон, был главным землевладельцем в Бишопс-Кроссинге. Но и отец, и мать ее уже умерли, и теперь жила она с единственным братом, Артуром Мортоном, который и унаследовал фамильное имение. Выглядевшая юной девушкой, мисс Мортон отличалась высоким ростом и изумительной фигурой. Будучи натурой живой и порывистой, она обладала удивительно сильным характером. С доктором Лана она познакомилась во время приема, устраивавшегося для гостей в саду, они подружились, и вскоре их чувства переросли в любовь. Их взаимная привязанность не знала себе равных. Существовала, правда, некоторая разница в возрасте, ему было тридцать семь, а ей двадцать четыре, но кроме этого ничто не могло помешать этому союзу. Помолвка состоялась в феврале, а свадьбу назначили на август.
Третьего июня доктор Лана получил письмо из-за границы. В небольшой деревне начальник почтового отделения обычно является еще и главным поставщиком слухов, и мистеру Бэнкли, почмейстеру из Бишопс-Кроссинга, были известны многие тайны его соседей. Об этом письме он мог сказать лишь, что оно запечатано в необычный конверт, что адрес написан мужским почерком и что на нем марка республики Аргентины и печать Буэнос-Айреса. Насколько было известно мистеру Бэнкли, до этого доктор Лана посланий из-за границы не получал, и именно поэтому он обратил на письмо особое внимание, перед тем как передать его местному почтальону. В тот же день оно было доставлено адресату с вечерней почтой.
На следующее утро, то есть четвертого июня, доктор Лана навестил мисс Мортон и долго с ней о чем-то беседовал. Тот факт, что из ее дома он вышел сильно взволнованным, не остался без внимания сельчан. Весь тот день мисс Мортон провела в своей комнате, и ее служанка несколько раз заставала свою хозяйку в слезах. Не прошло и недели, как вся деревня уже знала, что помолвка расторгнута, что доктор Лана повел себя бестактно с юной леди и что Артур Мортон, ее брат, подумывает хорошенько проучить его при помощи кнута. В чем именно заключалась бестактность доктора, никто не знал, кто-то говорил одно, кто-то другое, но было замечено и воспринято как верный знак, что он стал обходить Ли-холл десятой дорогой и перестал появляться на воскресных утренних службах, где мог бы столкнуться с молодой леди. Кроме того, чей-то внимательный глаз в "Ланцете" нашел объявление о продаже практики, в котором не указывалось названий, и некоторые посчитали, что речь идет о Бишопс-Кроссинге, и сделали вывод, что доктор Лана собирается покинуть место своего успеха. Таково было общее положение дел, когда вечером двадцать первого июня дело получило неожиданное продолжение, которое заурядный деревенский скандал превратило в трагедию, привлекшую к себе внимание всей страны. Чтобы некоторые подробности того вечера были поняты в их полном значении, необходимо дать определенные пояснения.
В доме врача жили экономка, весьма почтенная престарелая дама по имени Марта Вудс, и молодая служанка Мэри Пиллинг. Конюх и мальчик, ассистировавший при операциях, спали в пристройке. Доктор имел привычку допоздна засиживаться в своем кабинете, расположенном рядом с приемной в самом дальнем от комнат прислуги крыле здания. С этой стороны имелся и отдельный вход в дом, предназначенный для удобства пациентов, поэтому доктор мог принимать у себя гостей, не тревожа других обитателей дома. Более того, когда к нему заходили поздние пациенты, чаще всего он впускал и выпускал их именно через эту дверь, поскольку и экономка, и служанка ложились спать довольно рано.
В тот вечер Марта Вудс вошла в кабинет врача в половине десятого и увидела, что он сидит за столом и что-то пишет. Она пожелала ему спокойной ночи, после чего отправила служанку спать, а сама до без четверти одиннадцать занималась кое-какими делами по хозяйству. В свою комнату она вошла, когда часы в прихожей пробили одиннадцать. Пробыв там минут пятнадцать-двадцать, она услышала крик или призыв, который раздался в какой-то из комнат. Экономка какое-то время прислушивалась, но крик не повторился. В сильном волнении (крик этот был громким и отчаянным) она накинула пеньюар и со всех ног бросилась к кабинету врача.
– Кто там? – раздался голос, когда она постучала в дверь.
– Это я, сэр… Миссис Вудс.
– Оставьте меня в покое. Возвращайтесь в свою комнату, немедленно! – прокричал голос, который, в чем у нее не возникло сомнений, принадлежал доктору. Однако сказано это было столь грубым тоном, до того несвойственным ее хозяину, что она удивилась и даже обиделась.
– Мне показалось, вы звали, сэр, – крикнула она через дверь, но ответа не последовало. Вернувшись в свою комнату, миссис Вудс посмотрела на часы. Была половина двенадцатого.