Но когда я однажды, вернувшись домой усталый и умиротворенный, устроил себе импровизированный пир из подогретой грудинки, чая и рюмки бренди с куском восточной тянучки из магазина "Персидские сладости", включил телевизор на середине какого-то вестерна и уже приготовился наслаждаться, небесное предупреждение не заставило себя долго ждать. Только вместо письма на стене застучала открытая пишущая машинка с бумажным рулоном, какие в ходу на телетайпах и какие вообще удобнее: не нужно то и дело вставлять и вынимать лист бумаги для перепечатки. Я не случайно упомянул о телетайпе. Машинка задвигалась и застучала именно как управляемый извне механизм - рычаги букв щелкали, подымаясь и опускаясь, лента ползла, накручиваясь и раскручиваясь в катушках, каретка судорожно металась взад и вперед, методически выталкивая наверх оттиснутые строки. На моих глазах происходило новое удольфское чудо, настолько поразительное, что у меня не возникло даже любопытства прочитать эти строки. Я замер от ужаса, как мопассановский герой, заставший "невидимку" врасплох, и пребывал в столбняке до тех пор, пока стук не прекратился и над остановившимся валиком не появился отпечатанный текст. Он был написан грамматически правильно, без единой помарки, с прописными буквами и знаками препинания, как продиктованный машинистке самого высокого класса.
"Мы впервые пробуем ваш язык как средство коммуникации - средство, конечно, примитивное, но другие для тебя не годятся. Телепатический обмен мыслями привел бы к торможению твоих церебральных процессов, так как, включая нашу мысль, мы бы выключали твою. Отвечать можешь устно или мысленно - нам безразлично. Хотя ты и скрываешь иногда свои мысли, не рассчитывай, что обманешь нас, - мы читаем их, как принято называть у вас такой способ накопления информации. Наши сигналы связи вызывают у тебя незнакомые нам помехи, самая устойчивая из которых - страх. Мы проследили его эффект, но объяснить не можем - мы внеэмоциональны… Не смущайся (кстати, тоже непонятный нам, но характерный для тебя импульс), объем твоей информации нам известен, и за пределы его мы не выйдем. Цель нашего общения - прояснить жизнь, с которой мы столкнулись впервые и понять которую до сих пор не можем".
Растерянность моя проходила по мере того, как я читал этот текст, и с последней строчкой я даже оказался способным оценить комизм ситуации. Пишущая машинка в качестве голоса запредельного мира и машинистка-невидимка в роли его разведчика. И это величавое "мы"! "Мы, ее величество, повелеваем…" - внутренне усмехнулся я.
"Что значит "ее величество"?" - выстукала машинка.
Смешно, подумал я. Как школьнику, надо объяснять, что "ее величество" - это обращение к королеве, а во множественном числе от первого лица короли всегда обращались к народу. Я еще ничего не сказал, как машинка уже ответила:
"Что такое "смешно", мы не знаем: у нас нет чувства юмора. Но объяснение понятно. И в дальнейшем продолжай на школьном уровне".
- Но почему же все-таки "мы"? - вслух спросил я. - Разве ты не один?
"Нас много. Как много, объяснить не сумеем. Речь может идти о множествах лишь в приблизительном математическом исчислении".
- Кто же вы?
"Не люди. Даже не биологические организмы с невидимой глазу структурой, как ты подумал. Просто мыслящие энергоблоки на уровне элементарных частиц. Вы еще мало знаете ваш микромир и не открыли кирпичиков, из которых сложено его здание. А мы еще меньше этих кирпичиков, но с более высокой, чем ваша, организацией мышления".
- С кем же я общаюсь сейчас? - совсем уже недоуменно пробормотал я.
"С полем, подобным любому энергетическому полю, обладающему определенными свойствами и заключенному в некое окружающее тебя пространство. Комната? Нет, конечно. Для нас нет стабильных материальных границ. И не одно это поле окружает тебя. Мы можем создавать их в любой точке пространства по всей территории планеты. Создавать и изменять в зависимости от их предполагаемых функций. Ты опять мысленно спрашиваешь: сколько же нас в этом поле? А ты можешь сосчитать, скажем, число нейтрино в этой комнате? И в том и в другом случае едва ли возможен абсолютный ответ".
Я уже успокоился и даже попытался сгруппировать в уме целую систему вопросов к невидимой и неведомой силе, неизвестно как и зачем возникшей, но мой телетайп опять застучал:
"Не умножай вопросов о происхождении, облике и функциях нашего мира. Речь об этом, возможно, пойдет на дальнейших, по вашей терминологии, сеансах связи. Продолжительность такого сеанса понижает нервную активность твоего мозга, поэтому мы вынуждены ограничивать время связи".
- А как вы ухитряетесь его отсчитывать?
"Мы живем в иной ритмике времени, не одинаковой в различных зонах космоса. Но мы уже приспособились к земному ритму, смене темноты и света, сухости и влажности воздуха, появлению утренней росы на траве и вечерним закатам. Мы научились мысленно предвосхищать этот ритм".
- Ну а мы просто фиксируем его часовым механизмом.
"Часы могут идти и назад".
- Это вы повернули их. Ритмика часовой стрелки следует за движением планеты.
Мы уже привыкли друг к другу - я и машинка. Диалог наш почти не задерживался: слова ложились на бумагу с быстротой световых реклам.
"В нашем мире нет вещей. Мы создаем и уничтожаем любые атомные структуры. Вы же окружены сонмом вещей - громоздких и неточных механизмов, бесполезных игрушек, аппаратов, назначение которых не всегда ясно".
- Например?
"Телефон. Ты подымаешь трубку и говоришь с ней, как с живым собеседником. А он не виден".
- Мы еще не научились передавать слово и мысль телепатически. Еще пример?
"Телевизор. Его экран дублирует другую жизнь, которая тебя почему-то интересует".
- Человека интересует всякая информация. Тем более видеографическая. До известной степени она заменяет нам книги. Ведь процесс мышления у нас неразрывно связан со словом.
"А какую информацию дает тебе зеркало? Оно тоже дублирует жизнь, но в другом ракурсе, где правое становится левым".
- С эффектом зеркальности приходится мириться. А как он возникает, объяснить не могу: я не физик. В остальном же зеркало дает нам живую информацию о нас самих, о нашей внешности, у которой свой язык жестов и мимики.
"Внешность, форма. Разве вы не ощущаете ее мысленно?"
- Только то, что видит глаз. Для остального нужно отражение в какой-нибудь материальной среде - вода, металл, стекло.
"Для этого же у твоего окна стоит стеклянный ящик с водой и разноцветными рыбками?"
Я не мог сдержать смеха.
"Что означает этот звук? - отстучал телетайп. - Мы ошиблись?"
- Ошиблись. Это аквариум. Он воспроизводит уголок живой природы тропических водоемов.
"Зачем?"
- Мне нравится.
"Увлечение?"
- Скорее развлечение. Радость. Удовольствие. Неужели вы не знаете удовольствия?
"Знаем. Удовольствие в познании мира, вас окружающего. В решении его загадок. В самом его движении, изменчивости форм, умножении и трансформации. А какое удовольствие доставляет тебе то, что ты называешь искусством? Мы не воспринимаем его совсем, даже через твои восприятия".
- Разве у вас нет чувств, чтобы воспринимать его непосредственно?
"Мы воспринимаем мир иначе, чем вы, без участия органов чувств. У нас нет ни зрения, ни слуха, ни обоняния. Вкус нам неизвестен, как и пища. Осязание - тоже. Даже поле - это только сгусток энергии, не имеющий стабильных материальных форм".
- Еще вопрос…
"Нет. Нервная активность твоего мозга уже понижается. Связь прекращаем. Возобновим завтра в это же время. Можешь пригласить друзей - их высказанные вслух мысли дойдут и до нас. Через тебя".
Телетайп умолк. Каретка застыла, дойдя до упора. Длинный машинописный лист свернулся трубочкой над остановившимся валиком, как несорванный телетайпный выброс. Я осторожно оторвал его и несколько раз перечитал написанное, осмысливая каждое слово. Тайна Орля приоткрылась, только приоткрылась, не позволив даже заглянуть сквозь щелку. Что я узнал о ней? Не много. Что нас окружает удивительный микромир мыслящих существ, вернее, целая галактика миров с населением, близким по численности к математической бесконечности. Что представляет собой разумный индивидуум этого мира? Микромуравей, соединяющийся с триллионами ему подобных в гигантские энергетические поля-муравейники? Мыслящий мезон или нейтрино с мозгом Эйнштейна, способным разрушать и создавать любые атомные структуры? Так распавшаяся на атомы трубка Доуни восстановилась у меня на столе, так обернулась булка высокой твердости сплавом, а механизм стенных часов, не сломавшись, был вывернут справа налево. Так загорелась лампочка без проводов, сама перелистывалась Британская энциклопедия, а моим мозгом, как сосудом с нервными клетками, владело таинственное энергополе - сплав еще более таинственных микросуществ.
Я снял телефонную трубку и позвонил Вэлу.
- Еще не спишь?
- Нет, а что?
- Одевайся и немедленно иди ко мне. Сию минуту, сейчас.
- Это так важно?
- Очень важно. И настолько, что срочно разыщи Сузи, оторви ее от конспектов по структуре нуклона и доставь сюда. Кстати, захвати виски, у меня оно кончилось, а без него я не доживу до утра.
- Да что случилось? - кричал Вэл.