- Возможно… моему отцу она нравится? - Я не говорю "любит"; он на это не способен. И я не лгу. Если бы потеря Сарет причинила отцу боль, то да, возможно.
- Нет. Думаю, Олидану никто не нравится. Даже представить себе такое не могу. Хотя он смеялся в тот день, когда ты убил Галена, - говорит Катрин.
- Я мог бы убить Сарет в том случае, если ты ошибаешься или пытаешься ее защитить. - Не знаю, почему, но я не могу ей лгать.
- Возможно, ты говоришь правду. Мой отец мало находил в этом мире того, что его бы не разочаровывало.
Она делает несколько шагов, приближается ко мне, но ее взгляд становится еще более отдаленным. Я ощущаю ее аромат - сирень и белый мускус.
- Ты ударил меня, Йорг, - говорит Катрин.
- Ты собиралась меня зарезать.
- Ты ударил меня вазой, которая принадлежала моей матери… - Ее голос звучит отстраненно. - И разбил ее.
- Прости, - говорю я. Странно, но мне действительно жаль.
- Я не для этого была рождена. - Катрин что-то ищет в складках своего платья для верховой езды из коричневой замши. - Я никогда не хотела быть призом, за который принцы вступают в схватку, или чревом для вынашивания их потомства. Все к черту. Ты бы хотел быть призовой наградой? Или заниматься только тем, чтобы рожать и растить детей?
- Я не женщина. - Мои губы замирают, удерживая вопросы, или, вернее, новые образы, которые рисуются в моей голове.
Я вижу, как она извлекает нож из складок юбки. Длинное лезвие, способное проникнуть сквозь щель в броне врага, с которым вы сошлись вплотную, но только не такое прочное. Оно может сломаться, если противник резко повернется, и не попадет ему в сердце. Я не должен был этого видеть. Я должен видеть ее глаза, губы, грудь… и я вижу это и сверх того, что не предполагается видеть.
- Разве я не могу желать большего? - спрашивает она.
- Мы свободны в своих желаниях. - Я продолжаю наблюдать за ней. Взгляд то и дело возвращается к ножу. Ее глаза меня не видят. Думаю, она не знает, что делают ее руки: правая сжимает рукоятку ножа, левая лежит на животе: пальцы расставлены и напряжены, словно она что-то хочет вырвать изнутри.
- Я должна быть монстром? Я должна быть новой королевой Красного…
Я хватаю ее за запястье, когда рука с ножом резко движется в мою сторону. Она сильнее, чем я предполагал. Оба смотрим на мою руку - темную на ее белом запястье, и тонкое лезвие подрагивает в дюйме от моего паха.
- Низкий удар. - Я поворачиваю ее руку, но она еще раньше роняет нож.
- Что? - Она смотрит на свою руку, на мою, рот удивленно открыт.
- У тебя сложилась привычка набрасываться на меня с ножом, - говорю я. Горечь, обида, злоба охватывают меня. Я чувствую их вкус.
- Я убила нашего ребенка, Йорг. - Ее смех звучит на слишком высокой ноте, слишком дико. - Я убила его. Проглотила кислые пилюли, которые дала мне Сараем Уик. Она живет здесь. - Катрин как-то неопределенно крутит головой, словно пытается увидеть старуху среди деревьев.
Я знаю Сараем Уик. Видел, как она собирает травы и грибы. Однажды я подобрался близко к ее хижине, можно было бы заглянуть внутрь, но я не захотел этого делать. Сильно пахло сгоревшей собакой.
- Что ты такое говоришь? - спрашиваю я. Катрин такая красивая. Она отвергает свою женскую природу, но рядом с ней я забываю об упавшем на землю ноже, которым она едва не пырнула меня в живот, забываю, потому что вижу изгиб ее шеи, дрожь губ. Желание превращает мужчин в полных идиотов.
- Ты ударил меня, а потом овладел мною. Сбросил в меня свое семя. - Она плюет. Но плевок не попадает в лицо, а остается где-то в волосах и влажностью на ухе. - И я его вытравила. Кислыми пилюлями и кашицей, от которой все внутри жжет.
Она усмехается, и я вижу на ее лице ненависть. На этот раз она видит меня отчетливо, голова опущена, волосы падают, глаза темные. Она скалится. Бросает мне вызов.
Я помню, как она лежала в темно-синем озере своего платья. Бесчувственная. Голос из колючих зарослей, может быть, мой, может быть, Кориона, а может быть, оба голоса, слитые в унисон, велят мне убить ее. Мой отец мог дать такой совет. Бескомпромиссность. Желание превращает мужчин в полных идиотов. Но я ее не убил. Голос велел мне овладеть ею. Но я лишь коснулся ее волос. Тем, что я хотел, нельзя было овладеть.
- Нечего сказать, Йорг? - Она снова плюет. На этот раз попадает в лицо. Я моргаю. Теплый плевок стынет на моей щеке. Она хочет меня разозлить. Ей безразлично, что я могу сделать. - Пока твой ребенок не успел вырасти достаточно большим, я излила его из себя кровью.
Я не знаю, что сказать. Какие слова здесь уместны? Я не могу верить себе. Я должен верить своей памяти, в прошлом события были извлечены из нее, но к ним никогда ничего не добавлялось… но кто может принять на веру слова Йорга Анкрата? Только не я.
Я завожу руку Катрин ей за спину и веду ее через кладбище в ту сторону, откуда я пришел. Мои пальцы оставляют на ее коже белые отметины. Я слишком крепко держу ее? В своем воображении я не раз держал ее в своих руках, но сейчас у меня такое чувство, будто я разбил что-то драгоценное и несу в руках осколки, зная, что их нельзя склеить.
- Ты собираешься сделать это снова? - Ее злость испарилась. Я чувствую ее растерянность.
- Нет, - отвечаю я.
Мы продолжаем идти. Ежевика цепляется за ее платье. Каблуки ее сапог оставляют след, который даже слепому трудно не заметить.
- Я оставила лошадь привязанной. - Это не та Катрин, которую я в тот день оставил лежать на полу. Та Катрин была резкой, умной, а эта словно только что проснулась и все еще пребывает в полудреме.
- Я выйду замуж за принца Стрелы, - говорит она, косясь на меня из-за плеча.
- Я думал, ты не хочешь быть призовой наградой, - говорю я.
Она смотрит в сторону.
- Мы не всегда можем получить то, что хотим.
Она нужна мне. Интересно, а я могу получить то, что хочу?
Мы идем молча до тех пор, пока из подлеска не появляется Красный Кент. Мой меч висит у него через плечо.
- Король Йорг, - кивает он. - Миледи.
- Отведи ее к сэру Макину. - Я отпускаю ее руку.
Кент делает знак Катрин идти по тропинке, которую он только что охранял.
- Кент, смотри, чтобы с ней ничего плохого не случилось. Особенно смотри за Роу и Райком. Скажи, что я разрешил отсечь им руку или иную часть тела, если они осмелятся к ней прикоснуться. И сворачивайте стоянку. Мы оставили след от того места до сюда. - И я иду в другую сторону.
- Куда ты? - спрашивает она.
Я останавливаюсь и оборачиваюсь, вытираю плевок со щеки.
- Кто нашел тебя?
- Что?
- Кто нашел тебя после того, как я тебя ударил? - спрашиваю я. - Какой мужчина был рядом с тобой, когда ты пришла в чувство?
Катрин нахмурилась. Пальцы скользнули к тому месту на голове, по которому я ударил.
- Монах Глен. - Впервые она посмотрела на меня прежним взглядом - умным и проницательным. - О.
Я ухожу.
Клац, и шкатулка снова закрылась, окоченевшие пальцы захлопнули ее.
Я в горах, по колено в снегу. Голени ломит от боли. Я споткнулся о лопату.
Есть мужчины, которые должны взойти на гору, а есть мужчины, которые сами как гора. Горгот, хотя я и не могу назвать его братом, был выкован из качеств, которых мне недоставало.
28
ЧЕТЫРЬМЯ ГОДАМИ РАНЕЕ
В книгах из библиотеки моего отца говорится, что до Тысячи Солнц ни одна гора никогда не изливала лаву в пределах тысячи миль от горы Халрадра. Там говорится, что Зодчие бурили скважины, которые обеспечивали доступ к расплавленной крови земли, и пили ее силу. Когда солнца выгорели, остались раны. Земля кровоточила, и Халрадра со своими сыновьями родился в огне.
Горгот принес меня туда, где ждал Синдри. Солнце снаружи все еще светило, хотя я чувствовал, что должно было быть темно. Я пришел в себя на полпути спуска с горы, мерно раскачиваясь и подпрыгивая на широкой спине Горгота. Они возвращались по очереди - мои ощущения. Вначале - боль, только боль, затем, спустя целую вечность, запах моей собственной обгоревшей плоти, привкус блевотины, звук моего стона и, наконец, размытая картина черных склонов Халрадры.
- Господи, убей меня, - прошептал я. Слезы катились по моему лицу, каплями падали с кончика носа и губ, я мешком висел на плече Горгота.
Не Гога мне было жаль - самого себя.
В мою защиту работал тот факт, что часть моего лица сильно обгорела, так что кожа полопалась, и это было ужасно больно. Боль усугублялась тем, что я висел головой вниз и бился ею о спину монстра в такт его ходьбе. Я жалел, что не остался в пещере и не умер там.
- Убей меня, - простонал я.
Горгот остановился.
- Убить?
Я задумался.
- Господи. - Мне нужно было кого-то ненавидеть, мне нужно было что-то, что отвлекло бы от огня, разъедающего меня изнутри. Горгот ждал. Он понимал все буквально. Я подумал о своем отце, его молодой жене и их новорожденном сыне, уютно расположившемся в Высоком Замке. - Повременим пока, - сказал я.
Окружающий мир воспринимался обрывочно, пока Горгот не положил меня на листья папоротника и Синдри не склонился надо мной.
- Uskit'r! - воскликнул он на древнем языке северян. - Плохо дело.
- По крайней мере, хоть наполовину я остался симпатичным. - Я повернул голову, чтобы сплюнуть в заросли папоротника кислую отрыжку.
- Надо возвращаться, - сказал Синдри. Он покрутил головой по сторонам, открыл рот и тут же его закрыл.
- Гог погиб, - сказал я.
Синдри покачал головой и уставился в землю. Втянул в себя воздух.