- За наши спины! - крикнул я. - Бросай за спины.
Гог исполнил. Он перекинул огонь с одной руки на другую и швырнул в тоннель за спину. Я ничего не видел, кроме клокочущего белого инферно, в которое превратился Ферракайнд, и белого огненного торнадо, устремившегося по тоннелю вверх. Мы стояли в коконе жара, и маленький мальчик не позволял огню сжечь нас дотла.
Казалось, целую вечность мы не видели ничего, кроме ослепительно-белого пламени, не слышали ничего, кроме рокота огня. И с каждым мгновением я думал, что больше это не может продолжаться, ярость нарастала. Гог полыхал, вначале оранжевым огнем раскаленного железа, из которого можно ковать молот, затем белым огнем горна, затем чистейшим белым сиянием звезды. Сквозь плоть просматривался скелет, словно огонь поглощал плотность мышц, жира, кожи. Делал ребенка хрупким, как бы сотворенным из пепла.
В следующее мгновение огонь и ярость угасли, и снова стал виден Ферракайнд - раскаленный добела, огненно-жидкий - и Гог, скорчившийся, неподвижный, цвета бледно-серого пепла.
Стремительный поток талой воды бурлил и клокотал вокруг нас, достигал колен и поднимался выше, он врывался в камеру из тоннеля, который был сухой и песчаный, когда мы в него ретировались, прячась от огня. Вода разделялась на потоки, огибая Гога, затем Ферракайнда, словно не могла прикоснуться к источнику огня. Горгот и я держались поближе к Гогу, вода и нас обходила.
Ферракайнд снова засмеялся, выбрасывая языки пламени.
- Ты хотел потушить меня, Йорг Анкрат?
Я пожал плечами.
- Традиционный исход. В поединке огня с огнем победителя нет. - Поток начал сбавлять скорость и напор.
- Огонь высушит океан! - сказал Ферракайнд. Он собрал огонь в ладони, и тот продолжал гореть белым цветком. - Мальчишке конец. Ему время умереть, Йорг Анкрат.
Ну, если пришло время, то так тому и быть. Но все же теплилась надежда, пусть слабая. По крайней мере, это будет не медленный огонь. Я обнажил меч. Я давно решил, что умру с мечом в руке.
До моего слуха донесся рокот, но не рокот огня, отдаленный, он пришел откуда-то из глубины.
"Огонь высушит океан".
- А озеро? - спросил я и, скользнув взглядом по клинку, посмотрел на горящего мага.
- Озеро? - Ферракайнд помолчал.
Вода хлынула. Обрушилась к ногам черная стена. Я нырнул, увлекая за собой Гога, и нас, вращая, понесло по тоннелю в сферическую камеру. Гог сломался у меня в руках, будто он был сделан из стекла, разбился на тысячу острых сверкающих осколков. Я почувствовал выброс тепла. Огненные иголки впились в щеку, подбородок, висок. Я лежал среди искрящихся осколков - останков Гога - парализованный вселенской болью, скорчившись на песчаном полу камеры, и поток масштаба вселенского потопа вырывался из тоннеля в нескольких ярдах у меня за спиной.
Сотни лет в недрах кратера Халрадры лежали глыбой тысячи тонн льда. Но задолго до замерзания вода текла. Иначе почему стены тоннеля были такими гладкими, а пол усыпан песком и истлевшим древним илом, отшлифован, в мелких рытвинах, как камень на дне реки? С неспешностью ледника застывшая вода двигалась по некогда проделанным ею подземным тоннелям, галереям и камерам, а Халрадра тихо спал, скованный изнутри холодом.
Я никак не предполагал, что огонь растопит лед и образуется такой огромный поток, в котором утонет Ферракайнд, - по крайней мере, не предполагал, что он сам разожжет этот огонь и будет спокойно ждать собственной смерти. Но у меня теплилась надежда, слабая надежда, что соединившийся огонь Ферракайнда и Гога растопил проход во льду… проход, ведущий наверх.
Весной и летом кратер Халрадры изумительно голубого цвета. Уходящий вглубь лед покрывает талая вода глубиной в ярд. Озеро в двадцать акров, глубиной всего в один ярд лежит на поверхности ледяного кратера.
Когда во льду растаяло отверстие, в которое провалилась бы телега, оказалось, что ярд, умноженный на двадцать акров, - это очень много.
Ледяная вода швырнула Ферракайнда в массивную колонну, а затем быстро, быстрее самых резвых коней, унесла прочь.
После того, как смыло Ферракайнда и искры, испускавшиеся останками Гога, угасли, вернулась темнота. Я понял, что мне скорее суждено утонуть, нежели сгореть заживо. И мне это было безразлично. Хотелось только одного, чтобы все произошло быстрее.
И вдруг среди воды, во мраке меня нащупали чьи-то руки. Специфический запах, исходивший от троллей, и запах моей обожженной плоти смешались, меня куда-то тащили. Я проклинал их, теперь моя агония будет более долгой. В голове пронеслось: "Решили, что я все-таки сгожусь на обед". Возможно, они любят слегка поджаренное. В таком случае готов поспорить, что вкусы троллей значительно хуже их запаха. Дальше я ничего не помню. Думаю, они ударили меня головой о стену, в спешке спасаясь от наводнения.
Из дневника Катрин Ап Скоррон
16 декабря, 98 год Междуцарствия
Анкрат. Высокий Замок
Моя спальня. Мэйри Коддин шьет, сидя в углу на стуле. Дождь стучит в ставни.
"Мадам, вы своей улыбкой растопили зимнюю стужу и вернули нам тепло".
Это сказал принц Стрелы, когда я спустилась по лестнице в Восточный зал. "Мадам", не "принцесса", потому что так принято обращаться к женщине в стране Стрелы. Мадам. Возможно, помпезно, но это вызвало у меня улыбку, потому что до этого я была серьезной, думала о Сейджесе и о выражении его лица. И хотя Оррин процитировал слова умершего поэта, казалось, он произнес их очень искренне и только для меня. "Катрин, вы прекрасно выглядите". Это сказал Иган, пока его брат кланялся. Эти двое как день и ночь. Или, вернее, утро и сумерки. Оррин светловолосый, как ярл, и красив, как принц, нарисованный в тех книжках, которые любят рассматривать юные принцессы, еще не знающие, что не поцелуй превращает лягушку в принцессу, а наличие замка и земель. У Игана волосы черные, как сажа, и кожа все еще темная от летнего солнца, лицо жестокое, такое могло бы быть у мясника или палача, в нем скрыто столько огня и страсти, что волосы встают дыбом.
А каковы были последние слова Йорга Анкрата? "Может, тетушка, у тебя рука искуснее?" Так он сказал, приглашая меня доделать то, что не завершил его отец. Он стоял тогда бледнее Оррина и темнее Игана, его черные волосы падали на плечи. Он смотрел на меня и на нож в моей руке, черты лица резкие, и в них так много скрыто, словно ты можешь увидеть по его лицу, не только каким мужчиной он станет, но каким мог бы стать.
И почему я пишу об этом мальчишке, когда есть мужчины, достойные внимания? О мальчишке, который ударил меня. Я не думаю, что он порвал мое платье. Хотя, я думаю, он намеревался это сделать.
Они оба попросили моей руки. Оррин - в таких изысканно красивых словах, что я даже их воспроизвести не могу. Он дал мне возможность почувствовать себя совершенной. Чистой. Я знаю, что с ним я буду в безопасности, и он приложит все силы, чтобы сделать меня счастливой. Я описала его слишком… женоподобным. В Оррине есть огонь и сила. В нем есть стержень, и весь он дышит жизнью.
Иган в словах был краток, но зато смотрел долгим мрачным взглядом. Я думаю, его страсть привела бы Сарет в ужас, несмотря на то, что она склонна очернять людей. Я думаю, слабая женщина умерла бы в его постели. А сильная сочтет, что только в его объятиях она чувствует себя живой.
Мы гуляли в розарии, который королева Роуана за год до своей смерти устроила между охранной и навесной стенами. Вначале я прогуливалась с Оррином, так как он старше своего брата на год, а затем с Иганом. На расстоянии ярда в качестве моей компаньонки за нами следовала Мэйри Коддин. Розарий зарос, не запущен, а просто за ним ухаживают без особого усердия: розы вянут на стеблях, на шипах и увядших цветках следы заморозков. В начале прогулки Оррин молчал, и только гравий скрипел под его ногами.
- Быть моей женой нелегко, - наконец произнес он, начиная разговор.
- Искренность неизменно вдохновляет, - сказала я. - А в чем сложность?
Среди роз без гордости и самодовольства Оррин сказал, что придет день, и он станет императором, но дорога до Вьены будет нелегкой. Не Господь свыше направил его на этот путь, не обещание, данное умирающему отцу, и он не считает это своей судьбой, но лишь долгом. Оррин, по-моему, исключительный в своем роде. Поистине хороший человек, обладающий силой реализовать все свои благие намерения.
Он, конечно, прав. Любить такого человека легко, но быть его женой - трудно.
Там, где Оррин вначале размышляет, а затем говорит о будущем, Иган говорит без колебаний и о настоящем. И оба честно. Иган сказал, что он желает меня, и я ему поверила. Он сказал, что сделает меня счастливой, и сказал, как. Я знаю: обернись я в тот момент назад, лицо Мэйри было бы таким же красным, как и мое. Иган говорил о своих лошадях, сражениях, о землях, которые он собирается мне показать. Отчасти он хвастался, и немало, но, в конце концов, он говорил о своей страсти, о смертельных схватках, о путешествиях и обо мне. Возможно, это легкомысленно с моей стороны, но быть предметом чувственных удовольствий такого мужчины, как Иган, - подарок судьбы. Да, конечно, он, возможно, рассматривает меня как приз, который нужно выиграть, но, я думаю, мой огонь не уступает его огню, и он убедится, что я составляю ему достойную пару.
Я сказала им, что должна все обдумать.
Сарет считает меня безумной, потому что я не выбрала ни одного и упустила шанс немедленно покинуть Анкрат.
Мэйри Коддин советует выбрать Оррина. У него больше земли, более заманчивые перспективы и достаточно огня, чтобы растопить, но не обжечь.
Я приняла решение немного подождать.
8 февраля, 99 год Междуцарствия
Высокий Замок. Библиотека