- Он самый. - Она посмотрела на меня своим единственным глазом, а второй во флаконе положила на коврик. - Я пожертвовала им ради мудрости, - сказала она. - Так Один пожертвовал своим глазом, чтобы пить из колодца Мимира.
- И ты обрела мудрость? - спросил я. Возможно, было наглостью четырнадцатилетнего мальчишки задавать такой вопрос, но это она меня позвала, а не я к ней напросился. И чем дольше я сидел в ее юрте, тем все меньше и старше она выглядела.
Старуха усмехнулась, демонстрируя один-единственный полусгнивший зуб.
- Я поняла, что было бы мудрее сохранить пару глаз. - Глаз замер на дне флакона, чуть развернувшись зрачком в левую сторону.
- Я смотрю, ты пришел с ребенком, - сказала старуха.
Я покосился в сторону. Лежало мертвое тело ребенка, мозг вытекал из раскроенного черепа, крови было немного, но красное пятно на молочно-белом черепе ужасало. Ребенок редко имел такие четкие очертания, выглядел таким реальным, но тень в юрте Икатри привлекала привидения. Я промолчал.
- Покажи мне шкатулку. - Старуха протянула костлявую руку.
Я достал шкатулку из-за нагрудника и, крепко держа, подал старухе. Она быстро, что показалось неожиданным для ее возраста, схватила и, ахнув, тут же выпустила.
- Сила большая, - сказала она. Из множественных проколов на ее пальцах выступили капельки крови. Я удивился - никак не ожидал, что в сухих костлявых пальцах может быть кровь.
Я спрятал шкатулку.
- Предупреждаю, я не верю в гороскопы и подобную ерунду, - сказал я.
Старуха снова облизнула губы и ничего не сказала на это.
- Если хотите знать, то я козел, - сказал я. - Самый настоящий. За Восточной Стеной проживает народ, который утверждает, что я родился в год козла. У меня нет времени изучать подобные системы, пусть даже они изобретены очень древними цивилизациями.
Старуха легонько взболтала содержимое флакона.
- Он смотрит в другие миры, - произнесла она, пропуская мимо ушей мои слова.
- Ну и что там хорошего? - спросил я.
Она показала на свой единственный глаз.
- Этот тоже смотрит в другие миры, - заверила она. - Видит яснее. - Старуха из вороха висевшего на ней тряпья достала кожаный мешочек и положила его рядом с флаконом. - Руны, - сказала она. - Может быть, ты будешь козлом, если ты пойдешь на восток и заберешься на Великую Стену. А здесь, на севере, руны расскажут твою жизнь.
Я плотно стиснул губы, вспомнив наконец-таки свое обещание молчать. Она либо расскажет мне мое будущее, либо нет. И то, что она поведает мне без вопросов с моей стороны, может оказаться правдой.
Она запустила руку в мешочек и извлекла пригоршню позвякивавших серых камней.
- Онорос Йорг Анкрат. - Старуха выдохнула мое имя в руны и рассыпала их. Казалось, камни падали на коврик целую вечность, медленно переворачивались, каждый по-своему, вырубленные на них руны то появлялись, то исчезали. Они упали, как падает молот на наковальню. Я даже сейчас чувствую, как сотряслось все вокруг. Это сотрясение отзывается у меня во всем теле.
- Перт, перемены, - сказала старуха. - Турисаз, Урус, сила. - Она отпихнула их в сторону, словно они мало что значили. Перевернула следующую. - Ваньо, радость. Перевернута. А эта - Кано, руна раскрытия.
Я поставил палец на Турисаз, и вельва резко, с шумом втянула в себя воздух, нахмурилась и попыталась оттолкнуть мою руку. Руна была холодной, рука старухи еще холоднее, кожа - тоньше бумаги. Она не называла руны на языке империи, но я знал старый язык севера по книгам Лундиста.
- Терновник, - сказал я.
Она хлопнула меня по руке, и я убрал ее. Старуха пальцами пробежала по рунам, пересчитывая. Она собрала руны и высыпала их в мешочек.
- Впереди тебя стрелы, - сказала она.
- Меня убьют?
- Ты будешь жить счастливо, если не сломаешь стрелу. - Она взяла флакон, и ее глаза уставились друг на друга. Старуха содрогнулась. - Открой свои ворота. - В другой руке у нее была руна Ваньо, будто она не прятала ее в мешочек. Радость. Она перевернула руну пустой стороной вверх. - Или не открывай.
- А что ты скажешь о Ферракайнде? - Стрелы меня не интересовали.
- О нем?! - Она сплюнула темный сгусток куда-то в шкуры. - Не ходи туда. Даже ты, Йорг, с твоим темным сердцем и пустой головой, должен знать это. Не приближайся к этому человеку. Он сожжет.
- Сколько камней у тебя в мешке, старуха? - спросил я. - Двадцать? Двадцать пять?
- Двадцать четыре, - ответила она и положила свою костлявую руку - пальцы все еще сочились кровью - на мешочек с рунами.
- Не много же у тебя слов, чтобы рассказать о жизни человека, - сказал я.
- Жизнь человека - простая штука, - ответила старуха.
Я почувствовал на себе ее руки, хотя в одной она держала флакон, а другая лежала на мешочке. Я чувствовал, как костлявые пальцы протыкали плоть и лезли внутрь, в пространство моей памяти.
- Нет, - сказал я. Я выпустил некромантию, ощутил ее кислотой в горле. Высушенные части тел у нас над головами закрутились, сухая лапка дернулась, черное ожерелье человеческих кишок начало потрескивать и извиваться, как змея.
- Ну как хочешь. - И снова старуха розовым языком облизала губы и отпустила меня.
- Зачем ты пришла сюда, Икатри? - спросил я, удивляясь, что вспомнил ее имя. Обычно человеческие имена не держались у меня в памяти. Возможно, потому, что они мало значили для меня.
Ее глаз посмотрел на меня так, будто она впервые меня видела.
- Когда я была молодой, молодой настолько, что ты, Йорг Анкрат, мог меня хотеть, о да, когда я была молодой, для меня бросили руны. Двадцать четыре слова недостаточно, чтобы рассказать жизнь женщины, особенно если одно из этих слов украдено мальчишкой, ожидая которого ей пришлось состариться. Я призвала тебя сюда, потому что мне это было предсказано очень давно, еще до того, как твоя бабушка появилась на свет.
Старуха снова сплюнула, на этот раз на шкуры под ногами.
- Ты мне не нравишься, мальчишка, - сказала она. - Ты слишком… колючий. Ты пользуешься своим обаянием, как клинком, но твое обаяние не действует на старых ведьм. Мы зрим в самый корень. Твой корень гнилой. Если что-то хорошее в тебе и осталось, то оно настолько глубоко запрятано, что мне не хочется его искать. Но я пришла потому, что мне это было предсказано, и еще было предсказано бросить тебе руны.
- Прекрасные слова я слышу от злой уродливой старухи, которая воняет так, словно она умерла десять лет назад, и которой не хватает вежливости, чтобы не болтать без толку. - Мне не нравилось, как на меня смотрели два ее глаза, и от того, что я оскорбил ее, легче не стало. Я лишь почувствовал себя четырнадцатилетним мальчишкой. Напомнил себе, что называюсь королем и нужно перестать искать кинжал у себя на поясе. - Зачем руны послали тебя раздражать меня, если у меня нет никакого шанса? Если я настолько безнадежен?
Старуха пожала плечами - дернулось висевшее на ней тряпье.
- Надежда есть у каждого. Призрачная надежда. Даже у раненного в живот есть призрачная надежда.
От ее слов мне захотелось сплюнуть, но королевский плевок может облагородить место. Да к тому же ведьме, чтобы навести порчу, достаточно и плевка, и пряди волос с головы. Потому я встал и соизволил едва поклониться.
- Меня завтрак ждет, хотя не уверен, что после нашей встречи еда полезет мне в горло.
- Будешь играть с огнем - сгоришь, - почти прошептала старуха.
- Зарабатываешь на пустой болтовне? - спросил я.
- Не стой на пути стрелы, - сказала старуха.
- Ценный совет, - я попятился к выходу.
- Принц Стрелы получит трон, - процедила она сквозь плотно сжатые губы, словно слова обжигали. - Сведущие знали об этом еще до рождения отца твоего отца. Скилфа рассказала мне о многом, когда бросала мне руны.
- Я не верю предсказаниям, - сказал я и потянулся к пологу.
- Почему ты не хочешь остаться? - Она похлопала по набросанным рядом с ней шкурам. Ее розовый язык облизнул губы. - Тебе это может понравиться. - Сейчас на ее месте сидела Катрин в темно-синем атласном платье, в котором она была в ту ночь в комнате. В ту ночь, когда я ударил ее.
И я побежал. Под дождем, преследуемый хохотом Икатри. Моя смелость неслась впереди меня. О завтраке даже не хотелось думать.
Пока все сидели за столом и ели, я покачивался в кресле у холодного камина. Подошел Макин, он держал в руке кусок жирной баранины на косточке.
- Что-то интересное узнал? - спросил он.
Я ничего не ответил, лишь разжал ладонь. На ней лежала Турисаз, терновник. Невеликий подвиг украсть руну у одноглазой старухи. Одна-единственная руна была высечена на тусклом камешке. Терновник. Мое прошлое и будущее лежало на моей ладони.
20
ЧЕТЫРЬМЯ ГОДАМИ РАНЕЕ
Макин творил чудеса с людьми. Стоило ему провести с ними полчаса, и он уже был душой этой компании. И ничего особенного ему не нужно было делать. Ни к каким хитростям он не прибегал, даже не пытался. Каждый раз он находил новый подход, но результат оставался одним и тем же. Он был убийцей, жестоким человеком, и в плохой компании делал плохие дела, но через полчаса ты уже хотел, чтобы он был твоим другом.
- Доброе утро, герцог Маладон, - поприветствовал я его, когда в сопровождении вооруженных топорами солдат он вошел в парадный зал и стряхнул капли дождя с волос. Рядом с возвышением для хозяина дома стояло кресло, в котором сидел Макин. Он протянул герцогу кувшин с пивом и сделал глоток из своего. Можно было сказать, что так они сидят каждое утро уже лет десять.
- Король Йорг, - сказал герцог. К его чести, он свободно называл меня королем, хотя я был облачен в дорожное тряпье.