Потом он повел меня на экскурсию. Жили они прямо в стене: комнаты были не очень большие и уютные. Дортуары человек на шесть-семь без кроватей, одни толстые циновки, а в изголовье то распятие, то лампада под иконой с клеймами или мандалой, то длинный футляр мезузы у ложа, что поближе к выходу, или круглый диск с образцом священной арабской каллиграфии.
- Я думал, у вас единоверцы.
- В обычных монастырях так и бывает: как говорят, нельзя мешать уху с буйабессом, хотя и то, и другое, - рыбный суп. Но у нас ведь ученая специализация.
- Биологи?
- Бионики и экологи, вообще "зеленые" в самом широком смысле этого слова.
Я подумал, что в некоторых языках это слово одновременно имеет и серовато-травяной, и небесно-голубой оттенки.
- Вот как. И религиозных споров не бывает?
- Почему бы это? Бывают - не реже, чем научные. Но до рукоприкладства сроду не доходило, окружающую среду очень уж портит.
По соседству со спальнями были молитвенные помещения. В христианской часовне перед иконным триптихом мерцал багряный свет, пол уставили низкие скамеечки, а к алтарю прислонилась гитара. Из другой комнаты вырвалось нечто бурное, слегка похожее на болеро или фанданго, мелькнул черно-белый мозаичный пол, и дверь тут же резко захлопнулась. В третьей царила тишина и темно-золотые изваяния. Курились благовонные дымы, горели свечи, в колеблемых струях живые люди казались изваяниями, статуи - исполненными жизненной силы.
Показал мне Дэн и гимнастические залы, главной достопримечательностью которых был бассейн, до краев наполненный нестандартной бочкотарой. Некто старался перелететь по ней с одного борта на другой и то и дело со звучным плюхом срывался в воду.
- Новичок разминается, - проворчал папаша. - Ни складу, ни ладу. Ему бы пока изречения Моллы Насреддина послушать, чтобы понять, какой он еще самоуверенный болван. У него же что мускулы в теле, что мысли в голове одинаковое броуново движение совершают.
Из другой половине аббатства на нас пахнуло кое-чем покрепче нарда, алоэ и киннамона.
- Святая святых, - уважительно проговорил Дэн. - Зверятник.
В центре него стояла та самая аллегорическая кровать, пообгрызенная и перетянутая поверх пурпура и атласа парусиной. По ней и по окружающим ее матам, куда более толстым и пружинистым, чем в спальнях, с лаем и визгом носилось десятка два щенков, каждый размером с очень упитанного кота. Мастью они были непонятно в кого: серебристые, персиковые, абрикосовые, лимонные, изабелловые, караковые и брусничного цвета с искрой.
- Это экспериментальные младенцы. Твоя Агния, естественно, не здесь: мигом уши отгрызут.
Зверята мигом подскочили к нам, начали прыгать, как мячики, и бурно лизаться.
- Малышня. Вырастут, но так и останутся добрыми, хотя детского в них со временем сильно поубавится. Няньки для детей и больных, сторожа для стариков, защитники для друга - и милые разумом живые утехи. В любой профессии они будут видеть прежде всего долг любви. Тем же занимаются и бернардинцы, только у них работа попроще.
Потом я свел знакомство со щенками из обучаемых групп и слегка опешил: рост кое у кого был ньюфаундлендовый.
- Взрослых я тебе не покажу, испугаешься вчистую, - сказал Дэн. - Хотя почем знать, ты мог и видеть их в работе. Кстати, и обычные собаки, которые у нас тоже есть, и твоя рыженькая как раз у подростков.
Агния, и правда, уже подходила к нам: броситься ко мне в объятия она пока что не могла, но на шагу двигалась плавно и почти безупречно. Мы сердечно обнюхались и поцеловались.
- Воплощение естественной грации, - прокомментировал Дэн. - Мы такую дикарскую экзотику почти не держим, разве что колли и бобтейлов для слепых: те любят, чтобы для других было позаметнее. Афганов еще пробовали - не пошло: больно быстроноги, почта из них хороша, особенно амурная. На то же и далматины пригодны, белые в черных яблоках. Эрдельтерьеры - замечательная порода, смотри туда. И туда: вон те, с пышными лапами и бледным чепраком, - это они же, только так называемые войлочные. Шерсть из них прядут; если большая семья, выходит очень практично. Вид тоже домашний, уютный. Охранники из них так себе, характер мягкий; но если подопрет - только держись! Ворога хозяйского на молекулы разложат.
Разумеется. Похожего пса подарили моей недавней знакомке.
- Традиционно боевые породы мы не берем, их селекцией занимаются другие, - продолжал папаша. - А вообще, нет для нас ничего лучше помесей, одичавших собак. Наследственность у них расшатана, способность мутировать высокая, а с другой стороны, еще сохранились в латентном, как бы капсульном состоянии свойства одной или нескольких составляющих - древнейших пород. И какая бывает радость, если это удастся извлечь, если бы ты знал! Впрочем, я вас совсем заболтал, наверное.
Агния привалилась к моей ноге и вздохнула.
- Я-то думал, что самая начальная порода - дворяне, - сказал я.
- Плавильный котел, коктейль, смесь разных вин, а не их первоисточник, - объяснил Дэн. - Вначале же был алкоголь, или спиритус, или идеальный дух.
- Вы что, задались целью при помощи селекции вывести первособаку? Этакого суперпса…
- Не ставим мы никакой цели. Просто работаем с животными, как наши женщины - с растениями, желая поймать внутри их собственный путь развития, - Дэн с легкой досадой отпихнул от себя самую назойливую морду.
- Так у вас и монахини имеются? Я, собственно, видел, но полагал игрой случая.
- Конечно, оно не в традициях общежития, но мы устроили их рядом для их же безопасности. Ты думаешь, почему двор такой маленький? Кавалерский корпус вокруг, по всей внешней стене, дамский - малое полукольцо внутри кольца большого. Хочешь, пошли познакомимся с их бытом, пока они на природе; это ничего.
Я так и не понял хитрого расположения этой внутренней анфилады комнат, более открытой глазу и сквозной, чем мужская половина. Просто, как в сказке, шли мы с Дэном и пришли.
- Мы их называем "Прекрасные Садовницы", они куда лучше нас, мужчин, делают и сохраняют красивое, - говорил он два часа спустя, когда мы уже осмотрели все, что можно, и самую малость того, что нельзя.
Я вспомнил гобелены ручного тканья на стенах и парчовые занавеси на окнах, мебель лаконичной и в то же время совершенной формы, витражи окон и мозаики на сводах маленьких комнат, похожих на нитку жемчуга. Кожаные переплеты книг инкрустированы костью и перламутром, узоры ворсовых ковров полны грозного смысла. В столовой знаменитые Дэновы сервизы соседствовали с еще более очевидным антиквариатом, причем незаметно было, чтобы их доставали из-за толстого хрустального стекла буфетов. И везде - кусты и деревца в кадках, плющи и лианы, вьющиеся по стенам изнутри и снаружи.
- А как у вас с обетом добровольной нищеты? - ухмыльнулся я.
- Не даем. Ведь что такое бытовая нищета? Когда ты заводишь вещицу, а она пробует тобою командовать: вот к моему цвету подходит галстук лишь фильдепюсового какого-нибудь тона, купи. Или пищит: с меня можно есть только бланманже, притом серебряной ложкой. А то еще: фаянс и глина не по моему нутру, фарфор в меня сложи. К моим потолкам непременно требуется секретер в стиле буль и шкап а-ля Луи Каторз. В конце концов, они, эти бестии, садятся тебе на голову, и ты только на них и работаешь, только для них и живешь, как раб какой-то. А у нас тут люди свободные. Вся здешняя красота и гармония - их, потому что назначена в дар и хранится не для грубой пользы, а для чистого вдохновения. Ею-то они богаты, ее и прячут в себе. Ты же видел кое-кого из сестер.
Да, я видел, если можно было это так назвать. Их руки, глаза и сердце источали красоту и благо, но то, что прилегало вплотную к их сути, да и они сами, - казалось излучающей пустотой. Темные одежды, лицо под капюшоном с узкой прорезью - не для того, чтобы оберечь другого от соблазна, а, кажется, чтобы сфокусировать излучение юной красоты, идущее от них невзирая на истинный возраст, отдавать его, ничего не оставляя при себе.
- Живые светильники, - подтвердил Дэн. - Мужчины сводят с неба то, что женщины потом излучают в мир. Вот те девушки, которых ты видел сначала, - они походят на мужчин, низводительницы. Есть и мужчины - излучатели. Все разновидности человеческого хороши для своего дела.
- А ты кто, низводитель или излучатель? - спросил я с каверзой.
- А я - такой же, как ты. Поймешь себя - и меня поймешь. Забыл ту свою дразнилку?
Ну да, про то, что я сын…
Мы сочли необходимым замять неудобный поворот темы, и я напросился поглядеть ту "природу", где находилась основная часть здешних дам.
В женской части двора была арка. Мы нырнули сквозь нижний ярус колонн прямо туда… и увидели Сад.
Он казался без берегов и границ: низкорослые яблони в крупных желтых плодах, груши и айва, нектарины и абрикосы, ягодные кусты в междурядьях и отдаленные виноградники. Девушки сидели на ветвях, примостив рядом свои корзины, и собирали урожай: смешливые глаза следили за нами сквозь прорези наголовников, из-под длинных юбок выглядывали босые ножки. А совсем близко на одном-единственном высоком и кряжистом стволе от меня росло все ботаническое мироздание: каждая ветвь давала свой особый плод.
- Ноев ковчег, - вспомнил я.
- Дерево дружбы, - ответил Дэн. - Когда-то была такая хорошая традиция: гость приводит ветку лучшего растения в своем краю и делает подвой.
- Тут бывают гости из других стран?
- Не без этого, - ответил он. - А ты вроде все время хочешь спросить у меня об одном из них, да смущаешься с чего-то.
- О Сали.
- Да.
Мы уселись на скамью так, чтобы видеть Сад.