8. МИНСКОЕ ШОССЕ, ПОЛНОЧЬ
Машина, которую застопил хранитель, показалась мне недостойной. Двухсотый потертый мерс, водила - мразь, в салоне пахнет сыростью. Явный навориш нам попался, печально отметил я, падая на заднее кресло. Мне хотелось снять с себя заклятие, пусть открыть себя вражеским радарам, но все же - лететь… Невиданно хотелось мне пролететь черной тенью над этими печальными осенними полями, что все - в ночных слезах, над болотными лесами и косогорами, над полесской равниною, что исчезает внизу, а потом призраки кричат тебе снизу, не в силах взлететь за тобой вслед… Но я удержался и от заклятий и от идеи хранителя возвращаться в Лондон. Спокойно сидел я, уставший путник, в этой дурацкой машине, что со скоростью ослика тащилась на Москву. Спать мне тоже не хотелось и потому я как ребенок прильнул к окошку, рассматривая окрестности. Тоскливые окрестности. А ведь я знавал про эти места больше, чем можно было подумать. Это уже была территория моих подданных, еще чуть южнее - и Полесье, земля привидений, вздымающихся кладбищ, неупокоенных душ, встревоженным черным вороньем мятущихся в дождливом мокром небе. Здесь я мог творить колдовство черных чар в полную меру - открой я им себя, земля бы загорелась. Но я хранил молчание, сидел на заднем сидении и ждал. Старик тоже молчал. А вот водитель тот жаждал общения:
- А вы чего не поездом?
- Прикалываемся, - ответствовал старик неожиданным в его устах подростковым фразеологизмом. Водила не внял:
- А че ночью?
- Тот же ответ.
- Весело, видать, живете?
- Не без того, - вздохнул мой спутник.
- А я вот чего не понимаю, - водила жаждал продолжать в том же духе, видно, до самой Москвы, - почему у вас сумок с собой нету? Не купили что ли ничего?
- Мы не затем ездили.
- А зачем к нам ездиют-то теперь? Старик начал терять терпение:
- Мы ехали из Варшавы. Не торговать. Мы не торгуем, просто странствуем.
- Да разве так бывает? А на что?
- Я не обязан вам исповедоваться.
- Все-таки странно все это… - подозрительно обернулся на меня водила. Тут я понял, что мне надо сказать что-нибудь, решительно меняющее положение и достал острое лезвие:
- Слушай ты, лох, - сказал я задумчиво, - мы вот с этим дедушкой едем по важному делу, не отвлекай же нас от богоугодных размышлений. Не надо; не то будешь трепетать. Я продемонстрировал ему нож, но водила не ощутил трепета, видно образ мой не вязался у него с внешностью преступника, как он себе его представлял.
- Ты зря думаешь, что я не ударю тебя. Пока - нет. Но не думай испытывать мое терпение; вот - смотри… И резанул себе запястье, от злобы. Моя кровь брызгами попала ему на лицо, как только он обернулся. Глаза его вытаращились, он подумал наверное, что имеет дело с психом. Старик хранил зловещее молчание. Водила в ужасе отвернулся от меня и выжал газ до предела. Я почувствовал, что перестарался, задев себя слишком глубоко - кровь текла, не думая останавливаться. Явно перестарался, подумал я, впрочем, зная прекрасно, что демонстрация эта была совсем не для драйвера. Это - для меня, от припадка тоски. Единственное доступное мне сейчас развлечение. "Если нет с тобой радости твоих глаз, пусти себе кровь…" - вспомнилась мне дешевая песенка, слышанная еще в Англии, и ей впору было зазвучать сейчас среди этих безлюдных пространств, что мы проезжали. Машина неслась теперь на Москву с явным опережением графика, драйвер обреченно замолк. Мне теперь выдалась возможность задремать и я растянулся на заднем кресле, рассматривая огоньки, отражающиеся в зеркале заднего вида; да верхушки деревьев, пролетавшие в нем же. Как быстро мы неслись; нет, определенно, вселять в сердца людей ужас - прелестное занятие, особенно если хочешь от них чего-нибудь получить, и заодно быстро. Потом я заснул и просыпался изредка, слышал, что старик завел с ним какой-то нескончаемый разговор, но на этот раз хранитель владел ситуацией, не наоборот. В полночь мы пересекли границу Минской области… Тогда же я почувствовал, рядом со мною - неслышный шум. "Ты зря пустил кровь!" - раздался шепот, - "они чувствуют тебя и просят подойти к ним…" "Они…" "Ты должен знать - кто, обреченный призрак" - иронично шепнул голос, - "не след тебе пускать кровь когда непопадя".
- Лох! Застопь тачку - мы сходим, - сказал я водиле. Тот дернул рулем и подняв пыль остановился на обочине. Старик удивленно обернулся на меня.
- Рассчитайся с ним, - бросил я хранителю а сам вышел из салона. Холодно. Сыро. И пустынно. Старик хлопнул дверью, машина поспешно уехала.
- Мне так мило, что ты не задаешь вопросов.
- Я раб тебе, не советчик, - тихо ответил он.
- Тогда пошли, - и я решительно пошел по неасфальтированной дороге, уводившей от неслышного шоссе во влажные поля.
- Тебя позвали, Даэмон?
- Тихо! - зашипел я на него, - брось даже думать это имя, не то что произносить… Мы замерли в ночной тишине. Вроде как никого вокруг, но страх подкатывал волнами со всех сторон, впрочем, он касался только следов, которые оставлял Даэмон на грязи. Даже лишив себя силы, я оставался тем, кем был. Старик же (видно было) впал в ужас; но продолжал преданно идти за мной.
- Насколько я понимаю, мы идем как в центре циклона, - раздался его голос.
- И сейчас грянет гром…
- Ты пришел! - отчетливо произнес бесплотный призрак со стороны левого плеча. И Даэмон резко обернулся.
Никого. Бестелесное создание мелькнуло и исчезло. Но ветер поднялся и снова злобно дул в лицо, словно опять предупреждал. Я же упорно шел вперед, пока не дошел до речки, тогда сел на берегу и задумчиво посмотрел на тот берег.
- Что это за река большая? - раздался голос позади.
- Это Друть, грандмастер. А неподалеку на север - городишко Толочин. Плохо же ты читаешь свои собственные черные книжки.
- Отчего же, я помню… С той стороны реки (было так плохо видно…) послышались тихие звуки, весла в воде. Вскоре лодка мелькнула на стремнине реки, еще мгновение - и она причалила к нашему берегу. В лодке сидел рыбак неопределенного возраста. Он молчал, но снял сумку с лавочки, явно приглашая нас садиться. И я сделал шаг ему навстречу.
- Мы должны были бы сперва дотронуться до вашей руки, незнакомец, - сквозь зубы молвил хранитель. Рыбак ответил нам по-белорусски, что он живой. Я верил ему. На том берегу он причалил лодку к небольшому буйку и повел нас через поле. Теперь он говорил по-русски, а впрочем, может, он и вовсе молчал, но слова его мне пригрезились.