Еда и питье в ближних забегаловках не стоили, казалось бы, ничего, мытьё в небольших уютных термах с горячей и холодной водой, что сами по себе истекали из недр - сущие пустяки. Между делом Сорди обратил внимание, что постылая необходимость бритья совсем его оставила, некие сокровенные функции, обратные ранее упомянутым еде и питью, заявляли о себе лишь благодаря тому, что разнообразно и со вкусом устроенные кабинеты задумчивости попадались в каждом месте, мало-мальски укрытом от любопытных глаз.
Музеи, картинные галереи, скульптурные группы и прочие монументальные произведения культуры им обоим не попадались, так что Сорди недоумевал: где тут можно было увидеть те самые статуи Тергов, о которых так - чувствовал он - тревожилась его женщина. Что тревожило его самого - некое подспудное течение, что насыщало энергией всех здешних фланёров. То, чего искали и ожидали для себя все - и они с Кардиненой тоже.
Насчет последнего он узнал всё же довольно скоро. И весьма просто.
В конце одной из улиц, втекающих в площадь перед Кремником, возникло оживление, возбужденные голоса то и дело выкрикивали имя…
- О, - тихо произнесла Кардинена, стискивая локоть спутника. - На ловца и зверь бежит. Красный…
Всадник на высокой кобыле светло-соловой масти был наряжен сходно с ними обоими: в самом деле красное и драгоценное - короткий плащ, белое - китель и обтяжные штаны с узким синим лампасом, высокие, до самого паха, ботфорты из хромовой кожи, начищенные так, что в них играло бликами утреннее светило. Женские парочки так и роились вокруг его стремян. Когда Сорди и Кардинена приблизились к нему, оказалось, что он вовсе не белокур, а натурально сед: тонкие голубоватые волосы, не забранные ни в косу, ни в узел, рассыпались по опрокинутому навзничь капюшону. Яркие, прелестно очерченные губы, которым короткая, загнутая книзу трубка придавала нечто есенинское. Смуглая кожа, рысьи глаза, золотые, веселые и яростные, прямые тонкие брови с алой точкой посередине: будто индийский тилак - знак высокой касты.
- Белоснежка… Белоснежка! - радостно завопила Карди и бросилась навстречу взгляду, и яблочку мишени, и рукам, простертым навстречу. Вот чего она боялась с самого начала - не за Карена с Кертом, не за Иштена и тем более за самого Сорди, понял тот. А что этот природный смутьян невзначай проявится.
Секунда - и Кардинена уже стояла на его стремени. Еще секунда - и она сидела впереди него на седле, обвив шею и прижавшись к груди: совсем девчонка.
- Алоцветик, посестра!
- Беляночка, побратим!
И едва слышный ответ:
- Встань знову на стремя, ясонько, расплети, раскинь косы как шатёр, укрой нас - целовать при людех невместно.
- Колы ж я таково робила, ятранко мое?
Но все же поднялась, опираясь тому на плечи, а волосы как сами собой распустились и застили обоим свет - золотое руно, ах, золотое руно… Сорди лишь углядел в откинутой руке погасшую люльку.
А потом всё распалось, Кардинена спрыгнула наземь, всадник помахал рукой.
- Всё, красотки мои и красавцы, вертеп закрывается до прояснения обстоятельств! Та-Эль, ты где стоишь - в трактире, чи шо? А этот смазливый прелестник - неначе твой? Не журысь, кум, это я с похвалой. Сам такой буду. В общем, держитесь кто за стремя, кто друг за друга - пошли, говорить буду, угощать стану!
Сам он, как выяснилось, "стоял на квартире", то есть снимал домик у одной из тех дам, что обитали в городе постоянно и лепили свои гнёзда изнутри к стене, как ласточки. Из-за тесноты и своих двух этажей дом вытянулся вверх, но это лишь прибавляло ему красоты: острая двускатная крыша выглядывала из древесных куп, как цветок из пышного куста, внутри было устроено на новомодный манер: ванная комната и столовый залец внизу, спальни и отдыхальни наверху. Соломенная вдовушка переселилась к постоянному кавалеру, чтобы не мешать. Всё это вместе со своим обыкновенным прозванием - Нойи, то есть, по всей видимости, Ной, ван Ланки - побратим сообщил между делом, нимало не заботясь о том, поймут ли и запомнят ли слушатели.
Наскоро пришвартовав соловую кобылу к стене дома за чугунное кольцо и надвинув ей на морду мешок с овсом, Нойи повёл гостей осматривать его внутренности.
За время пребывания под властью Кардинены Сорди отвык от того, что в кругах богемы называют творческим беспорядком. Положим, стройный немецкий орднунг в их комнате, а тем более в палатке или биваке, однако любая вещь знала своё место и им отнюдь не кичилась. Здесь же с порога начиналось царство своеволия. Пока Нойи, усердно посылая всё к чертям и их достопочтенной матушке, пытался отыскать турочку в копне женских бюстгальтеров, столовые приборы - на полке бюро, а сахар и прочие приправы - в глубине комода, Карди от греха подальше заявила, что обоим гостям необходимо срочно припудрить носики, и увлекла своего чичисбея в туалет. Здесь царили относительный простор и безусловный комфорт: навороченное биде и ванна размером с домашний плавательный бассейн, оправленная широкими мраморными плитами, были отделены от куда более приемлемых предметов быта шторой, украшенной перламутровыми инкрустациями по мотивам Климта.
- Даю вводную, - торопливо проговорила Карди, садясь верхом на унитаз и поправляя чулки. - Белоснежка и Алоцветик - это тебе не братья Гримм. Первое и вообще моё прозвище - после тюрьмы я долго не умела покрываться румянцем. Смотри "Графа Монтекристо", хотя и враньё. Алым или Красным Цветком Нойи прозвали в честь лихого героя книжицы баронессы Орчи: такой был дамский роман былых времен, так себе недурной, кстати. Хотя "ятранда" и вообще имя розы. Помнишь, что названые братья своими именами отчасти обмениваются? Вот, и не вздумай при нём или ком еще третьем ошибиться. Заветное. Метки между бровей раньше не было: того же рода, что и мой шрам на щеке или под левой ключицей - на добрую память. Что, второго не видел? А я вообще-то и не показывала. Это же не всегда проявляется.
Неохотно и торопливо:
- Чтобы тебе о таком не спрашивать. Это его Волк из "Кондора" припечатал. Не своей рукой, но кто-то из Волчьих стратенов. Говорили позже, что жизнь своего домана хотели защитить, но сам Волк до таких откровений не снисходил: из-за меня - я и отвечаю перед всем светом. О том, как побратимы у нас в Динане клянутся, - знаешь? Никого превыше не ставить. И уж не одними крестами обмениваются…
- Браты, долго вам еще фанабериться? - крикнул Нойи. - Кофе поспел. Со сладкими витушками, между прочим. Изюм, корица, имбирь и ореховая пудра.
- Откуда ты такое выкопал? - добродушно сказала Карди. - Отродясь за тобой кулинарных способностей не водилось.
Судя по вкусу и структуре, и нынче не завелось, подумал Сорди, но придержал язык. Очевидно, чтобы не откусить по нечаянности: размочить сии твёрдые структуры во рту удалось лишь благодаря огневому кофе, впрочем, куда более душистому, чем можно было ожидать.
- Братец, - произнесла Карди, когда они, справившись с уроком, перешли в кабинет - книжные шкафы, необъятные кресла - и отдыхали там в дыму хозяйского табака. - Я ведь здесь не просто так на море погоды жду. Мне надо моему Сорди дать пару-тройку настоящих уроков острой стали.
- А в чем вопрос? Я тебе сходу мэтров этого дела назову. Да и ты, с твоим громким именем…
- Уметь самой - не значит суметь передать выучку. Взять профи - время поджимает. И дорого. Ты бы не смог?
- Шутишь? Я ж перед тобой всегда был что клуша перед бойцовым петухом.
- Не преувеличивай. Мне, кстати, не каталог приёмов в него вкладывать - прима, терция, кварта, туше. Приёмами он вчерне овладел.
- Но то, что стоит за любым мастерством… Помню, как же, Как одного маэстро чайных церемоний обучили одному-единственному и последнему в жизни удару - и одним непреклонным видом обратил противника в бегство. Самурайский эпос.
- Именно. Вот такое мне от тебя и нужно. Рапира, шпага, сабля, двуручник и ятаган - орудия разные, суть одна. Истинный фехтовальщик ухватывает суть, корень и ствол любого из искусств и должен быть готов отразить всякое нападение.
Нойи задумчиво посасывал чубук:
- Ты права. Такое я бы смог. Во мне нет твоей жалости.
- Белый, это на грани оскорбления. Не будь ты тобой…
- Имею в виду - жалости к твоему Сорди. Он для тебя как дар Пути и единственное, что нужно беречь. Рука не поднимется. Извинение принято?
- Принято, - она усмехнулась. - Так я вас оставляю?
- Годи, чо ж так скоро? Бачь, он еще и сам не захочет.
- Попробовал бы у меня не захотеть. Но говорить - поговорю. Ты отойди пока, ладно? И не влезай в беседу, как час назад.
Когда Нойи вышел из кабинета, Кардинена спросила:
- Есть такое, что осталось для тебя неясным? Имей в виду, расстаёмся на несколько дней, если вообще не навсегда.
- Ты не удивишься? Языка этого я не понимаю. Украинский вроде.
- Это в тебе автопереводчик заработал. Побратим иногда на говор своего детства сбивается, а ты такого вовсе не проходил, хотя и специалист языков.
- Что со мной будет: опасное?
- Думала, ты похрабрее.
- Какой уж есть. С широко закрытыми глазами в объятия твоего братца не стремлюсь.
- О, это похвально.
Кардинена помедлила, размышляя, и, наконец, прибавила:
- Вся штука в том, что пограничная ситуация может проявить в человеке силы, способности и знания, о которых не подозревает ни он, ни все прочие. В земле Динан такое закрепляется на всю дальнейшую жизнь. А остальное пусть будет для тебя неожиданностью. Иначе не подействует. Так что прощай покуда - и помни обо мне.