- Приелось мне всё это. Наши отпрыски сами роняют плод, отделяют от себя сходную с ними частицу, сплетаются и зачинают, множат сами себя так или иначе, а мы того не можем. Почему бы тебе в следующий раз не удержать моё семя в себе?
- Но это не будет игрой, - ответила она. - Если наши дети от плоти будут так же безудержны, как мы, земля переполнится суетой, и не будут иметь эта суета и кишение ни смысла, ни лада. А если дети наши будут такими, как все прочие твари, - это будет нисхождением для нас. Ибо ныне рождаем мы несходное по виду с Руками Божьими и Творцами Тварности, а оттого и не лежит на нём клеймо долга. А тогда по слову твоему наплодим мы хищников и властекрадцев, которые ничем не сумеют восполнить мир, но лишь будут наносить ему ущерб. И замкнёмся мы в себе, как в оболочке гнилого ореха.
- Сотворят наши собственные дети, свой мир, - ответил Терг властно. И обхватил жену сильными руками, и поверг ее наземь так, чтобы бёдра ее лежали высоко и не выронила она из себя его семени. И проник, и вспахал эту пашню как мог глубоко.
Так в позоре и муках зачала и родила Терга первого человека, а от него произошёл весь людской род. А вот в добру или худу - кто может сказать?"
Кардинена вздохнула и прбормотала:
- Что за странная сказочка. Тебе понравилось, Ирусь?
- Не сказка - миф, - отозвался он изнутри клубка, в который превратились их тела. - Древний космогонический миф, как говорят нынче. Теперь ты понимаешь, что значили для наших предков те статуи в пещерном храме?
- Значили, Ирусан? Их что - нет там больше?
Впервые Сорди услышал в ее голосе нечто подобное страху.
- Они есть - но нет самой пещеры. Я так думаю, проросли собой наружу.
- И где?
- Ты помнишь, наверное, что в люкарне на самом верху Купола Тергов всегда показывалось нездешнее небо? Вот они в него и вошли однажды… У нас они. В Кремнике. Не больше же они микеланджелова Давида, в самом деле.
- Да, мы в расчете? Ты оказался мне полезен.
- Но ты мне - еще больше, милая моя инэни Аруана. Воистину кормлюсь я такими историями…
Что было потом - Сорди не слышал: предание о Тергах удивило его, но не более, показавшись неким особенным вариантом Книги Бытия, а рассуждения Ирусика и вообще усыпили.
Проснулся на следующее утро он, к еще большему своему удивлению, в светлой комнате с зеркалом во всю стену, двумя толстенными матрасами на полу - и в обществе одной Кардинены, которая потряхивала перед его ухом приятно звякающим кошельком.
- Умывайся, снаряжайся - и пойдем денежки на обновы растрясать, как тебе и хотелось. А потом колокола слушать. Это, кстати, они тебе сон навеяли: два трезвона проспал, вечерний и утренний. Типа "Молитва лучше сна, но сон куда приманчивей молитвы".
- Что за чепуха, - ночевали в одном месте, проснулись в другом, - проговорил он. Сознание между тем неохотно подтверждало ему, что вчера они сняли именно это - чистенькую комнатушку в гостинице для паломников.
- Карди, я же своими глазами видел Ирусана…
- А я - деньги, что у этого хитрого котяры выцыганила.
- Котяры?
- Кот он, разве не признал? Ученый вельми. Морочит людей своими штучками, травит снадобьями, да хоть не забесплатно. От этих прозрений, на которые он народ вынуждает, большая польза обеим сторонам: кому байка, а кому и ясное понимание своей сути. Мы с ним вместе заведение держали, пока не надоело мне. Только что было оно вовсе не в Лэн-Дархане, как теперь, по его словам, и Терги, а немного поближе к центру Земли.
- А эти деньги - сдача с повестушки, что ли?
- Скорее процент с прибыли. Я ведь всегда числилась в хозяйках сей богоспасаемой конторы.
Сорди уголком глаза покосился в зеркало. Багряные с золотом занавеси мелькнули там, высокие бронзовые треножники, комок перепутанных простыней… И более ничего и никого.
И всё исчезло.
- Карди, что это за мираж такой - он есть и нет его? Вот сейчас показался: или я брежу?
- Немудрено. Намешал Ирусик нам всякого, ухитрился, несмотря на мои выверты и причуды. А насчет сути дела - этот мирок, где мы оба были окружены кошками, вправлен в мир Великого Динана, как самоцвет в оправу перстня. И едино с ним, и наособицу. Так что смекай, ученик!
XI
- Ходить по базарам нам не обязательно, - объясняла тем временем Кардинена. - Только голова закружится и в глазах зарябит. Потом разве что, когда приведем себя в образцово-показательный вид. А пока вызовем модистку прямо в номер с образцами.
И исчезла, пробормотав нечто наподобие - "присмотреть заодно, как коней обиходили, а то знаю я здешний народ: скребницей чистил он коня - это вместо рукавицы - и ус крутил, ворча не в меру".
Оставшись один, Сорди снова кинул взгляд в коварное зеркало - убедиться в отсутствии морока и своём собственном наличии. Всё было там, где и положено, - окно второго этажа, задёрнутое занавесочкой, матрасы, мешки со сбруей и оружием…
Последнее навело его на мысль, что минуты, когда менторша оставила его в покое, надо использовать продуктивно. Например, вымыться остатками бывшей тёплой воды, переодеться в чистую рубаху и штаны, уложить вещи поплотнее, проверить на наличие ржавчины и почистить кирасу.
…Она была безупречна. Те же блики скользили по отполированной поверхности, создавая иллюзию прозрачности, так же, как и ранее, тяжесть доспеха казалась куда меньшей на руке, чем в глазах. Чтобы избавиться от ложных впечатлений, Сорди продел голову в отверстие, затянул пряжки на боках, отчего широкие цепочки натянулись, и выправил косу поверх.
"Рачья грудь, вот как назывался такой горб спереди, - подумал он. - Впору полотенце подкладывать за неимением бюста".
Приосанился и поднял голову.
Из зеркала на него глядел изысканный кавалер восемнадцатого века в латах, пудреном парике с косицей - и на фоне пурпурного с белым знамени.
- Чёрт, - он ругнулся. - Снова это самое.
- В первый раз, Сорди-ини, - чуть обиженно отозвались за спиной. Знамя распалось на части и оказалось многоцветным, как весенняя клумба. Это был ворох платьев, из которого еле виднелась голова самой портнихи - тёмная, курчавая, с широкой белой прядью, пересекающей причёску наискось.
За ней шла Кардинена - с ее собственной причёской тоже случилось нечто. Расчесала и разобрала на пряди?
- Давай поспешай, ученик, - сказала она. - Карнавальные костюмы не только выбрать - еще и подогнать на месте придётся.
На кирасу и смущение застигнутого с поличным она не обратила ровно никакого внимания.
Сорди, отойдя в сторону, поспешно разоблачался, поглядывая в сторону женщин. Без ноши, которую она сгрудила на один из матрасов, портниха показалась ему совсем хрупкой и маленькой: смуглая, гримасничающая, как обезьянка, подвижные руки, влажно блестящие глаза с колючей искоркой - две чёрные розы в бокале золотого, как небо, аи.
- Ты, выходит, в модистки подалась, Эррант? Дело: уж как наряжаться да как в этих нарядах двигаться, ты всегда знала туго.
- А как же, госпожа Та-Эль. Помню, помню, как мы с тобой "Танец Зеркала" исполняли. Я в белом, ты, моё отражение, - в чёрном. Или наоборот?
- Когда как. Раз на раз не приходился. Перед Тергами…
- С кастаньетами твоими любимыми, длинномерными…
- Ну, это в сторону, - Кардинена прервала ностальгию. - Из наших такое с одним Волком было.
- Ладно, вернёмся к делу. Что отсюда для тебя и что для твоего чичисбея - стан, фустан или хитоны?
- Да что угодно, лишь бы друг от друга отличались. Ты ведь этого пожелал, ученик?
А пальцы его правой руки, проникнув в глубь пёстрой охапки, уже сомкнулись на чём-то, по цвету и структуре похожем на разломленный гранат.
- Э, камзольчик со всем прочим я себе приглядела! - Кардинена разомкнула было его хватку, но Эррант лишь рассмеялась:
- Пусть его. Блондинам красненькое к лицу. И не в юбки же его рядить, право слово.
- В юбках только и делаешь, что путаешься, - проворчала Карди. - Неужели чего иного не отыщешь?
Тем временем Сорди уже вытянул готовый костюм, собранный на вешалке, и приложил к своей рубахе.
- Мерь уж, чего там, - Карди провела рукой вдоль его тела, как бы стряхивая старые оболочки. - Сапоги еще надень парадные - внизу кучи.
По счастью, исподнее на нем было из тонкой материи - в отсутствие ширмы и в присутствии дам было неловко разоблачаться и облачаться вновь.
… Кюлоты цвета…фазаньей шейки? Во всяком случае, переливчато-синие. В тон к ним - высокие, до половины бёдер, сапоги тончайшей кожи с разрезом позади: чтобы нога в колене сгибалась. Как женщины угадали размер стопы - непонятно, но сидит как влитое. Длинная белая сорочка с жабо и оборкой понизу - почти что греческая фустанелла, только вместо легкомысленного жилетика с кушаком - нечто доходящее до колена, узкое в талии и распяленное на бедрах. Без отворотов и туго застёгивается спереди на одну-единственную пуговицу, так что сверху и снизу виден спутавший свои складки батист.
- Стёганый шёлк, - цокает языком Карди. - От лучших эроских шелкопрядов. И хорошо на любой рост и любую фигуру, в точности как японское косодэ. В груди разве что немножко присборить.
- И в талии, - хихикнула Эррант. - Японцы, кстати, в рюмочку вовсе не утягивались.
- Любое сравнение частично и неполно, - отпарировала Карди. - А что там для меня отыщется?
Вместо ответа модистка чуть порылась в нарядах и извлекла оттуда по порядку:
Шаровары на корсаже, спускающиеся книзу двойным веером узких складок.
Платье, и без того просторное, но еще и с разрезами, с обеих сторон доходящими до вдетого в шлёвки пояса. Узкие рукава доходят до кистей рук, горловина подпирает подбородок.