XI. Как мой дядя помог суконщику описать его имущество
Бенжамен, вернувшись в Кламеси, не был уверен в том, что его дерзкий поступок по отношению к маркизу пройдет для него безнаказанно. Однако, на следующий день слуга из замка передал ему от имени господина де Камбиза деньги и письмо следующего содержания:
"Господин маркиз де Камбиз просит господина Бенжамена Ратери забыть о происшедшем между ними недоразумении и принять от него вознаграждение за мастерски произведенную им операцию".
- Вот как! - воскликнул дядя. - Этот милостивый сеньор хочет купить мое молчание, и у него даже хватает совести уплатить за него вперед! Жаль, что он не поступает так по отношению ко всем своим поставщикам. Если бы я без всяких предварительных переговоров просто вытащил бы у него из гортани застрявшую кость, то он, приказав накормить меня у себя на кухне, сунул бы мне два экю по шести франков. Мораль отсюда такова, что лучше заставить сильных бояться тебя, чем любить… и пусть меня поразит небесное проклятие, если я когда-нибудь изменю этому правилу. Но так как молчать я не намерен, то, говоря по совести, не имею права взять от него эти деньги, посылаемые мне как плата за скромность: надо быть либо честным по отношению ко всем, либо держаться от всех в стороне. Посчитаем-ка денежки, сколько он дает за операцию и сколько за молчание… Пятьдесят экю! Здорово! Камбиз расщедрился. Своему молотильщику зерна, работающему цепом с трех утра и до восьми вечера, да не без риска быть избитым, он жалует двенадцать су, а меня за четверть часа оплачивает пятьюдесятью экю: вот это щедрость!
"За такую операцию господин Менкси потребовал бы сто франков, но у него дело поставлено на широкую ногу, он должен прокормить четверку лошадей и дюжину музыкантов, мне же хватит и двух пистолей, так как мой расход - это ящик с инструментами да возможность прокормить собственную особу, правда, вышиной в пять футов девять дюймов. Итак, из ста пятидесяти экю отнимите двадцать экю, остаются тринадцать пистолей, которые и надо вернуть маркизу. Я испытываю некоторые угрызения совести, когда беру у него эти деньги. Но мы с вами еще не рассчитались, маркиз. Не пройдет и трех дней, как об этом происшествии узнает судья, я даже попрошу поэта Милло-Рато, автора рождественского гимна, увековечить это для потомства, написав полсотни александрийских стихов, а что касается этих двадцати франков, то это прямо находка, только бы они не попали в руки моей дорогой сестрицы. Завтра воскресенье, завтра я так угощу на эти деньги своих друзей, как не угощал еще ни разу, и за все расплачусь наличными. Надо показать им, как умный человек, не прибегая к шпаге, умеет отомстить за себя".
В то время когда дядя писал письмо, к нему вошел поставщик его красных камзолов с бумагой в руках.
- Что это? - положив перо на стол, опросил дядя. - Опять вы с вашим счетом, господин Бонтэн, с вашим вечным счетом. Боже мой, вы его мне уже столько раз предъявляли, что я знаю его наизусть: десять метров алого сукна двойной ширины, десять метров подкладки и три набора пуговиц. Правильно?
- Совершенно правильно, господин Ратери, итого сто пятьдесят ливров, десять су и шесть денье. Пусть я, как последний грешник, не попаду в рай, но, клянусь вам, что теряю на этом, по меньшей мере, сто франков.
- Если это так, то зачем вы тратите еще время на писание этих пакостных бумажонок. Мы же знаете, господин Бонтэн, что у меня никогда нет денег.
- Наоборот, господин Ратери, я вижу, что попал как нельзя более кстати. У вас на столе лежит кошелек, в котором, по всей вероятности, находится как раз сумма долга, и если вы позволите…
- Постойте, - быстро схватив со стола кошелек, сказал дядя, - эти деньги не мои, господин Бонтэн. Смотрите, вот письмо, в котором я как раз сообщаю о возврате этих денег, и вот из-за вас я только посадил на него кляксу. Прочтите, - протягивая письмо суконщику, сказал он.
- Бесполезно, господин Ратери, совершенно бесполезно, единственное, что меня интересует, - это когда у вас будут собственные деньги?
- Увы, господин Бонтэн, кто из нас может угадать будущее, меня этот вопрос интересует не менее, чем вас.
- В таком случае, не сетуйте на меня, господин Ратери, если я прямо отсюда пойду к Парланту подать на вас иск о взыскании.
- У вас просто скверное настроение, уважаемый господин Бонтэн, какая вас муха сегодня укусила?
- Согласитесь, что мне трудно быть в хорошем настроении, уже три года, как за вами числится этот долг, вы каждый месяц откладываете уплату, ожидая наступления какой-то эпидемии, я из-за вас ежедневно ссорюсь с госпожой Бонтэн. Она упрекает меня в том, что я не умею получать с должников деньги, и иногда так расходится, что называет меня болваном.
- Госпожа Бонтэн, безусловно, очень симпатичная дама, и вам выпало редкое счастье быть ее супругом. Прошу вас засвидетельствовать ей мое почтение.
- Благодарю вас, господин Ратери, но моя жена немного, как говорят, корыстолюбива и предпочитает деньги всяким любезностям, утверждая, что если бы вам пришлось иметь дело с моим собратом Грофе, то вы давно уже сидели бы в долговом отделении.
- Что за черт! - вскричал дядя, взбешенный такой настойчивостью Бонтэна, - это ваша вина, что я до сих пор еще не расплатился с вами. Ваши собратья либо были больны, либо хворают сейчас. Дютерон был два раза болен воспалением легких, а Тишо злокачественной лихорадкой, Сержифер ревматизмом, Ратин уже шесть месяцев, как страдает поносом. У вас просто железное здоровье, и нет никакого способа прописать вам лекарство. Ваше лицо блестит, как новенький нанковый материал, а госпожа Бонтэн похожа на фигурку из свежего сливочного масла. Вы не оправдали моих ожиданий, я думал, что вы будете украшением моей клиентуры, и если бы я знал, что так обманусь, то не сделался бы вашим клиентом.
- Позвольте, господин Ратери, мне кажется, что мы с женой не обязаны хворать ради того, чтобы дать вам возможность расплатиться с долгами.
- А я вам заявляю, что это - ваша нравственная обязанность. Как могли бы вы расплачиваться с вашими кредиторами, если бы не снашивались платья ваших заказчиков? Такое упорное нежелание болеть с вашей стороны просто отвратительная ловушка. Вам следовало бы по сей день задолжать мне не меньше пятидесяти экю. За болезни, которые вы должны были перенести, я сбрасываю с вашего счета сто тридцать франков, десять су и шесть денье. Согласитесь, что я скромно назначаю цену. Ваше счастье, что вы можете расплатиться с врачом, не прибегая к его услугам, я знаю многих, которые позавидовали бы вам. Итак, если мы из ста пятидесяти франков десяти су и шесть денье вычтем сто тридцать франков десять су и шесть денье, то я должен вам двадцать франков, если вы согласны - вот они, дружески советую вам взять их, второй такой случай вряд ли скоро подвернется.
- Я охотно возьму их в счет частичной уплаты, - сказал Бонтэн.
- В окончательный расчет, - сказал дядя, - и то для этого я напряг всю силу своей воли, так как эти деньги предназначались мной на холостяцкую пирушку, на которую, несмотря на то, что вы человек семейный, я хотел пригласить и вас.
- От вас, кроме шуток, ничего не добьешься, господин Ратери, а между тем вы прекрасно знаете, что у меня есть на вас исполнительный лист и я могу потребовать вашего ареста.
- Вот это-то и досадно, господин Бонтэн, у вас нет доверия к своим друзьям. Зачем зря тратить деньги, когда вы можете притти и сказать мне: "Господин Ратери, я хочу описать ваше имущество", - на что я вам отвечу: "Пожалуйста, описывайте, для этого вам нечего звать судебного пристава, если вам угодно, то я даже сам могу вам помочь. Но эта возможность еще не упущена, описывайте меня сегодня, сейчас же, не стесняйтесь, разрешаю вам уложить, увязать и унести все, что вам понравится".
- Как, господин Ратери, вы так добры…
- Ну, еще бы, господин Бонтэн, я буду польщен, что вы лично будете описывать мое имущество, и готов вам в этом всячески помочь.
Дядя открыл старый шкап, в котором на гвозде висели позолоченные лохмотья камзола, и вытащил две-три старых ленты от косы, сказав:
- Держите, Бонтэн, это я отдаю вам бесплатно, сверх полагающегося вам по счету.
- Неужели? - удивился Бонтэн.
- А вот этот футляр из красного сафьяна, в нем лежат мои инструменты.
Бонтэн протянул за ним руку, но дядя удержал ее, сказав:
- Нет, этого вы по закону не имеете права описывать, это орудие моего ремесла.
- А я все же хотел бы… - сказал господин Бонтэн.
- Вот пробочник из слоновой кости с серебряной отделкой, его я стараюсь всегда спасти от своих кредиторов, так как мне он нужнее, чем им.
- Но если вы собираетесь оставить себе все, что вам может понадобиться, то я, пожалуй, ничего не смогу увезти отсюда.
- Будьте покойны, - сказал дядя. - Вот видите, на полке стоят несколько старых пузырьков из-под лекарства. Правда, некоторые из них треснули, и за целость их я не ручаюсь, забирайте их со всеми ютящимися в них пауками. А вот другая полка, на ней чучело ястреба, выставите его у себя на окне, оно будет служить вам вывеской.
- Господин Ратери! - воскликнул Бонтэн.
- А вот свадебный парик Машкура, но его я вам не предлагаю, так как знаю, что пока вы носите только накладной вихор.
- А вы почем знаете! - вскричал Бонтэн, все сильнее и сильнее раздражаясь.
- А вот в этой банке, - с невозмутимым хладнокровием продолжал Бенжамен, - находится ленточный глист в спирту, вы можете сделать из него подвязки госпоже Бонтэн и вашим детям. Конечно, жаль уродовать такой прекрасный экземпляр, вы могли бы хвалиться, что владеете самым длинным на свете существом, не исключая даже змеи боа. Цену назначьте сами.