13 апреля, 17 час. 05 мин
Мадам де Голь
Хозяйка "Сирано де Бержерак" Дарья де Голь собственноручно красила волосы в траурный сине-черный цвет расстроенной Алле Пакостинен, сочувственно кивая ее невнятному рассказу. Распухший от прикуса язык не давал Алле ярко выразить свои чувства к бесчувственному Коле, к беспечной Верке, к исчезнувшей Лариске и к предательскому языку, который не вовремя подвернулся ей под зубы.
- А он что?
- А он, наглец, говорит: "Даже крыса от тебя сбежала, Алла!"
- А ты что?
- А я ему: "Открой, подлец, дверь и посмотри мне в глаза!"
- А он что?
- А он: "Зачем?"
- А ты что?
- А я ему: "Чтобы убедиться, что это ты ее выпустил!"
- А он что?
- А он: "Хотел бы я быть сейчас на Ларискином месте!"
- А ты что?
- А я: "Скатертью дорожка! Вали в Бирюлево, по месту своей прописки!"
- А он что?
- А он: "Да эту квартиру заработал я!"
- А ты что?
- А я: "А кто тебя уже три года содержит? Если бы не моя изобретательность по извлечению твоих доходов из "Ремикса", ты бы уже на паперти с протянутой рукой стоял!"
- А он что?
- А он: "Что же ты против Иванько ничего не изобрела?"
- А ты что?
- А я: "А зачем же ты с Аполлонским разосрался? Ах, Моська, знать она сильна, коль лает на слона!"
- А он что?
- А он: "Погоди, он меня еще назад позовет!"
- А ты что?
- А я расхохоталась ему в дверь: "Аполлонский - дурной, но не настолько, чтобы запускать злокозненного козла обратно в свой огород".
- А он что?
- А он тут дверью мне по лицу - хренак, я язык-то и прикусила.
- А он что?
- А он мне: "Вот ты мне за козла и ответила!"
- А ты что?
- А я уже больше говорить не могла, кровь изо рта так и хлещет.
- А он что?
- А он: "Это твоя вампирская сучность из тебя выходит!"
- Ужас какой!
- Ну да! Весь белый ковер испортила и халат махровый от Версаче.
- Жуть!
- Ну да! Я когда к доктору Лору прибежала: рот в крови, руки в крови - он по стенке сполз - думал, я Сачкова загрызла насмерть.
Алла считала Дарью своей лучшей подругой. Ей и только ей поверяла она свои тайны и эмоции. Дарья же держала в статусе лучших подруг всех своих постоянных клиенток и, обладая великолепной прирожденной памятью, помнила всех их мужей, любовников, детей и домашних животных. Роль сочувствующей ей прекрасно удавалась, настолько замечательно, что книга записи в салоне была заполнена на неделю вперед. Она редко вставала за кресло сама, за час успевала обойти и кабинет массажа, и косметологию, и маникюр. И везде: "А он что?", "А ты что?". Главное: не более пятнадцати минут, чтобы дать возможность излить душу каждой посетительнице. Но сегодня была пятница, тринадцатое, и клиентки воздерживались отрезать себе волосы или ногти. А тут еще такой ливень! Поэтому Дарья отдалась Алле полностью.
Жизненных драм Дарья наслушалась столько, что могла бы продавать сюжеты сценаристам всех сериалов. И нередко подумывала об этом. Не могла только сообразить, как стрясать с них деньги; все писатели, ясное дело, халявщики - любой сюжетец норовят заполучить бесплатно.
Взять хоть ее собственную жизнь. Родом Дуся была со Ставропольщины. Станичница, можно сказать, - яркая, фигуристая, крашеная блондинка. Все детство коровам хвосты крутила, да и что оставалось делать, если мать на ферме была дояркой, а отец - зоотехником. Родители мечтали дать дочери высшее образование и сил не жалели. И Дуся поступила на биолого-почвенный факультет Ростовского госуниверситета. И встретила там темнокожего парня по имени Чинуа из Нигерии, говорил, что сын короля. Это потом оказалось, что папенька-то в короли прямо из крестьян короновался и уже на тот момент имел девять жен и тридцать детей. А Чинуа был сорок пятым в очереди претендентов на престол. И когда Дуся оказалась в столице Нигерии Абудже, в доме своего наследного принца, то обнаружила там еще четырех его жен и некоторое количество детей. Вечером того же дня муж привел уже беременную Дусю в спальню старшего брата в качестве подарка из далекой России. Прошло три долгих и страшных месяца до того, как Дуся бежала в российское посольство, откуда ее грузовым самолетом эвакуировали на родину.
Станичники ходили смотреть на Дусиного "черномазенького" толпами. Приезжали из соседних окрестностей. Дуся и ее новорожденный Мишка стали местными "селебрити". Про них даже очерк в местной газете писали под заголовком "Африканский подарок". Отчество Чинуаевич своему мальчику Дуся давать не стала. Дала ему отчество своего отца - и получила свидетельство о рождении Гольцова Михаила Сергеевича, место рождения: станица Суворовская Ставропольского края, мать: Гольцова Дарья Сергеевна, в графе отец - прочерк.
Понимала Дуся, что в станице им с Мишкой делать нечего и надо устраиваться в столице, где при виде чернокожего люди не столбенеют и челюсть не отваливают. Оставив Мишку на временное попечение родителям, приехала в первопрестольную, устроилась со своим дипломом, внешностью и знанием английского языка уборщицей во французское посольство. Это ей знакомый дипломат подсказал, тот, что ее транспортировкой из Нигерии занимался. Там ее карьера была быстрой - из уборщиц в любовницы пресс-атташе. Из посольства пришлось уволиться - там не одобряли семейных пар. Даже если и не связанных брачным контрактом. Брачным контрактом Жиль бы связан с другой женщиной, настоящей француженкой, истинной католичкой, и имел от нее пятерых детей. Однако последовать за мужем в холодную Москву Жозефина (так звали его жену) отказалась: она не представляла, как можно одеть и раздеть пятерых детей два раза в течение дня для школы и прогулок по морозной зиме.
Зато к Дусе Жиль был добр и ласков, разрешил привезти в Москву Мишку, от вида которого вовсе не остолбенел, называл его "Ваше высотчество" и водил в Московский зоопарк для ознакомления с фауной африканского континента. Свое сожительство с Дусей Жиль считал благотворительной миссией, да так оно по сути и было.
Через три года Жиль уехал, но рекомендовал Дусю своему другу Пьеру, женатому, но с женой не живущему, поставщику французского хлама на российский антикварный рынок. И Дуся с Мишкой переехали к Пьеру. Пьер был прижимистым и требовал от Дуси частично оплачивать аренду квартиры, но зато помог устроить сына во французскую школу, где Мишка впервые завел друзей со своим цветом кожи.
Дуся уже работала стилистом в модном салоне и была популярна среди французской диаспоры. Но прошло время, и Поль тоже засобирался на родину. По счастью, Дусю заприметил один из ее клиентов, престарелый, овдовевший и вполне состоятельный господинчик из числа бывших директоров, успешно приватизировавших и удачно продавших конкурентам ранее возглавляемое предприятие. Ростом был он, правда, чуть выше ее груди и немного прихрамывал, но имел квартиру в райском местечке - "Золотых куполах" и дачу в Горках. Нет, конечно, ни о каком оформлении отношений или наследстве не могло быть и речи: об этом он предупредил заранее. И Мишу пришлось отправить для дальнейшего обучения в швейцарский пансион - не готов был Степан Егорович (так звали благодетеля) делить крышу с негритенком. Сердце у него слабое - вдруг ночью в темноте на Мишку наткнулся бы и подумал, что черт за ним явился. Приступа тогда не миновать. Но обучение мальчика оплатил. И денег дал Дарье на развитие своего дела, в долг, понятное дело, но на пять лет и без процентов. Она тут же сняла помещения в атриуме "Куполов" и открыла салон. Вот так и стала она, мадам де Голь, хозяйкой "Сирано де Бержерака".
…Аллины волосы уже приобрели требуемую радикальность оттенка, и мадам де Голь смывала черные потоки траура с волос тоскующей владелицы Лариски, когда дверь распахнулась и на пороге появилось нечто. Дарья так испугалась видения пеленочного куля под зонтиком, что чуть не выпустила из рук душевую лейку, изрядно забрызгав лицо и одежду клиентки. Открыв глаза, Алла уперилась взором в полное ужаса лицо мадам де Голь, рванулась из-под ее рук в панике, роняя по сторонам капли черной краски.
- Что вы так пугаитись, не пугаитись, Сурай я, Сурай. Домик мой затапила, я намокла немножка, доктар дал перодетца, я пероделаса.
Про Сурай они слышали и даже видели по телевизору. И в принципе Дарья давно рассказывала с гордостью своим подружкам, что победительница "Битвы экстрасенсов" поселилась у нее по соседству. Но вот так в лицо обе видели ее впервые.
Ликвидировав последствия паники, вытерев лицо и грудь Пакостинен, Дарья отвела Сурай в подсобку, где выдала ей запасной рабочий халат своей уборщицы - розовый, кокетливый, с рюшечками, и размерчик Сурай оказался подходящий, экстралардж. Через пару минут вместо пеленочного куля взорам двух дам предстал крупный розовый поросеночек с полотеничным тюрбаном на голове - с таким образом им было спокойнее и привычнее, тем более что зачехленный нож пророчица поместила в обширный карман халата.
Сурай оглядела себя в зеркало, попробовала одернуть халат пониже, чтобы не было видно коленок, но это ей не удалось. Тогда она села в кресло, натянула на колени расходящиеся полы и успокоилась. Она долго и с любопытством наблюдала за процессом сушки и укладки, рассматривала пеньюар, фен и прочие парикмахерские приблуды.
А Алла тем временем рассматривала в зеркале свой новый образ: он был по-настоящему скорбен.
- А ф тибе бес сидит, - произнесла вдруг Сурай, обращаясь к Пакостинен. - Хочишь выганю?