Онуфрий Степанович тяжело вздохнул, и от его дыхания ярко вспыхнула и погасла горевшая напротив свеча.
- Хорошо, - сказал Сенечка. - Кого вы хотите вызвать?
- Соседа…
- Фамилия, имя, отчество.
- Карпов… Карпов Иван Тимофеевич. На правой щеке родимое пятно. Заикается, когда выпьет.
- Приметы не нужны. Карпов Иван Тимофеевич… Простите, какое село?
- Никитовка.
- Карлов Иван Тимофеевич из села Никитовка! Вы приглашаетесь на разговор с Красиным Онуфрием Степановичем. Вы слышите меня?
"Да".
- Пожалуйста, Онуфрий Степанович.
Онуфрий Степанович наклонился над блюдцем и прохрипел :
- Ты, Тимофев, куда мой топор задевал? А?
Молчание. Отравленное дыхание старшего Красина потушило вторую свечу.
- А, Тимофев! Чего молчишь?
Ни движения.
- Не желает отвечать, - сообщил Сенечка.
- Как это не желает? - заволновался Онуфрий Степанович. - Заставим. Начальство у них есть? Соедините меня с начальством.
- Увы, я не знаю, кто там у них начальство. Спросите еще раз.
- Тимофев, богом тебя прошу, отдай топор. Зачем он тебе там? Ведь на всем готовом живешь.
Ни движения.
- Ну гляди, Тимофев. Может, и свидимся когда, - сказал с угрозой Онуфрий Степанович.
- Тьфу! Тьфу! Старый дурак! - встрепенулась Варвара Игнатьевна. - Кто же так говорит?
- А чего уж… Дело к этому идет.
- Так чего торопиться? Наговоритесь еще.
- Ладно, - возвысил голос Сенечка. - Не желает, его дело. Кто еще? Может, вы, Варвара Игнатьевна, с кем хотите побеседовать?
Старая женщина на минуту призадумалась.
- Да нет уж, - сказала она. - Не с кем… Подружек позабывала уже, а родителей не хочу тревожить. Пусть отдыхают… Наработались, бедняги, в свое время.
- Ну тогда я спрошу, - голос у Сенечки стал торжественный. - Вызываю директора института Марка Исидоровича Игнатюка! (В позапрошлом году умер. Хороший был мужик!) Марк Исидорович, вы слышите меня? Это Сеня вас беспокоит. Помните меня? Я младшим лаборантом на инязе.
"Да", - тотчас же побежало блюдечко.
- Какого вы мнения об опыте Красина?
"Положительного".
- Правильно, Марк Исидорович. Я такого же мнения. Как вы оцениваете его ближайших помощников? Меня, например?
"Хороший специалист, хороший человек".
- Благодарю за комплимент, Марк Исидорович… - застеснялся Сенечка.
В этот момент из спальни вышел Геннадий Онуфриевич и направился в ванную. Руки его были в казеиновом клею. Очевидно, Геннадий Онуфриевич клеил какие-то наглядные принадлежности. По пути он остановился возле стола, тупо посмотрел на игравших в духов, под пальцами которых металось блюдце. Горели свечи, пахло стеарином…
- Умер кто, что ли? - спросил Геннадий Онуфриевич. - Или Новый год?
Ему никто не ответил. Молодой ученый ушел в ванную.
- А скажите, Марк Исидорович… - начал Сенечка.
Вдруг из ванной раздался дикий вопль. Это был вопль раненого зверя. Все оцепенели.
Из дверей, пошатываясь, вышел Геннадий Онуфриевич. Его плечи, шею, руки обвивали черные Сенечкины фотопленки. Пленки шевелились и шипели, как змеи.
- Нуклиев! - страшным голосом закричал молодой Красин. - Нуклиев!
- Да! - медленно поднялся Сенечка. - Я вас слушаю, Геннадий Онуфриевич. Что случилось? Нуклиева пока нет…
- Нуклиев, - теперь уже шепотом сказал Геннадий Онуфриевич. - Иди посмотри…
Только тут все опомнились, зашевелились. Сенечка подбежал к Красину.
- Да что же случилось, в конце концов?
- Нас предали…
- Предали? Кто? Каким образом?
Геннадий Онуфриевич сел на край ванны. С него, шурша, поползли ленты, сворачиваясь в кольца. По правой щеке ученого скатилась слеза.
- Какой-то негодяй все наши результаты снимал на пленку.
- Что?!
- Да… каждую страницу… А кинокамерой… Смита снимал… Рот… в разных стадиях открытия… Вот, посмотри…
- Я не снимал, - побледнел Сенечка. - Честное благородное…
- Подлец! Подлец! - вдруг закричал Геннадий Онуфриевич, кинулся к висевшим на стенах портретам, стал срывать их, топтать ногами. Потом он сел на диван и заплакал, обхватив голову руками. Вся семья столпилась вокруг него, не зная, что сказать. Онуфрий Степанович машинально, подчиняясь древней крестьянской привычке, аккуратно сматывал ленты в рулон. Вера вынимала из разбитых рамок свои портреты, разглаживала их на столе…
- Это не я, - твердил Сенечка. - Честное благородное… Я преданный до конца…
- Среди нас предатель, - сказал Геннадий Онуфриевич. - Он продался Курдюкову…
- Это не я, - опять повторил Сенечка.
Все смотрели на младшего лаборанта.
- Постойте, - воскликнула Вера. - Я видела, как Катька брала кинокамеру.
- Ну и что? - лениво спросила "баламутка".
- Ты снимала?
- Ну и что?
Все наперебой заговорили, столпились вокруг "баламутки".
- Признавайся!
- А мне до фени…
- Тебя подкупили?
- Ну и что? Какой-то дядечка дал коробку конфет и научил, где нажимать. А мне до фени! Мне надоел этот младенец! Вопли, слюни, в туалет и ванную никогда не попадешь.
- Выпороть! - сказал Онуфрий Степанович и стал вытаскивать из брюк ремень.
- А мне до фени! Пожалуйста! Только вы сами не лучше. Я видела, как ваш этот Сенечка двигал блюдце. Анна Керн… Топор… Наполеон… Умора одна! Господи, когда же я уйду от всего этого?
- Пори, дедушка, - воскликнула Вера. - Стать предателем! Иуда! Продаться за коробку конфет! Катька, снимай колготки!
- Оставьте ее, - устало сказал Геннадий Онуфриевич и ушел в спальню.
Щелкнул замок.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в которой рассказывается, как Федор Иванович Курдюков везет яблоки в город Курск и что из этого получается
Позже из "баламутки" вытянули подробности ее предательства. Однажды на улице к девочке подошел увешанный фотоаппаратурой приятный старичок, представился сотрудником исторического музея и попросил ее помочь в секретном деле: дескать, они в музее хотят оборудовать стенд с фотографиями, посвященный выдающемуся эксперименту, но сделать это надо тайно, так как сотрудники музея хотят преподнести сюрприз для семьи Красиных.
- А мне до фени, зачем вам фотографии, - ответила на эти слова "баламутка". - Я этого младенца хоть на луну готова закинуть.
- Вот и прекрасно, - обрадовался старичок. - А я тебе коробку конфет дам.
- Конфеты - это вещь, - заметила Катька.
- Тогда так… - заспешил "сотрудник исторического музея". - Возьмешь незаметно у лаборанта Семена фото- и киноаппарат… Что и где нажимать, я тебя сейчас научу. И что снимать, расскажу… Потом, когда он проявит пленки, ты их возьмешь и передашь мне. Пойдем на лавочку…
- Я сразу поняла, что никакой он не сотрудник музея, а тот, которого вы все боитесь, - заявила Катька на допросе. - И продала я вас не за конфеты, а потому, что я принципиально против этого младенца… Носитесь тут с ним все… Тунеядец чертов! Бейте скорей, а то мне некогда. Скоро мультик начнется.
Катьку бить не стали, но лишили мультика, и обиженная "баламутка" закрылась в комнате, считая наказание несправедливо жестоким.
Семья вместе с Сенечкой (вышел из спальни даже Геннадий Онуфриевич) грустно обсудила происшедшее.
- Не понимаю, - пожимал плечами младший лаборант. - Зачем ему это понадобилось?
Геннадий Онуфриевич с удивлением посмотрел на него сквозь свои сжигающие очки:
- Как это зачем? Он хотел убедиться, что у нас получается… Что вакуумная ванна работает… Ему надо было знать, на чем мы остановились, нашу методику…
- Зачем?
- Затем, чтобы дальше продолжить уже самому.
- То есть ты считаешь…
- Да. Он хочет украсть Смита. Теперь это точно. На днях жди гостей…
- Слышь, старый, - сказала Варвара Игнатьевна. - Одну дугу не продавай - она мне пригодится.
- Тогда уж бери некрашеную, - заметил Онуфрий Степанович. - Тебе ведь все равно.
- Все равно, - согласилась старая женщина. - Уж я встречу голубчиков… Вовек не забудут!
Позже выяснилось, что "баламутка Катька" на семейном допросе рассказала не все. Боясь лишения других мультиков, она скрыла, что по просьбе "сотрудника музея" сделала слепки ключей с входной двери и с двери в спальню.
Таким образом, в то время, когда шел семейный совет, Полушеф уже имел готовые ключи от квартиры Красиных. Варвара Игнатьевна с дугой наготове ждала его днем опять в какой-нибудь личине, а Федор Иванович появился ночью в собственном облике.
Дождавшись, когда в доме Красиных погаснут огни (Федор Иванович не знал, что в спальне сидел Сенечка и вместе с Геннадием Онуфриевичем проектировал на стенку цветные диапозитивы), Полушеф с огромным чемоданом в руках бесшумно открыл ключом входную дверь, специальным крючком снял цепочку, разулся, на цыпочках прокрался к двери в спальню, вставил ключ и стал его поворачивать…
К тому времени Федор Иванович здорово потренировался открывать чужие двери. Ночью, когда институт пустел, ученый ходил по коридорам и открывал двери, звеня ключами, бородавками, отмычками. Через неделю он уже работал как заправский медвежатник.
Курдюков быстро справился с ключом от двери в спальню. Ключ, вставленный с той стороны, легко повернулся в гнезде и выпал.
Сенечка и Геннадий Онуфриевич разом вскочили. В замке слышалось осторожное царапанье.
- Он, - прошептал Красин. - Прячься в шкаф!