Пограничники его даже не шмонали, вошли в положение. Переводчик им объяснил – неофициальный визит, мол, потрахаться к любовнице ездил, даже чемоданы открывать не стали.
Вот какая судьба у человека, граф Монтекристо, как я и говорил.
Здесь Поэт работает по специальности в Тадж-Махале в Алтантик-Сити, там много алчных лохов пасется, а когда в Нью-Йорк приезжает, сразу идет в театр или в оперу по старой памяти. Есть у него заветная мечта – кошелек у Клинтона тиснуть, но, видно, не судьба. Клинтон уже почти что свой срок отмотал, скоро откинется, на почетный отдых пойдет.
Так мы с Поэтом разговорами и не заметили, как опера кончилась. Поцеловались на прощание и, клянусь, честное слово, я даже не почувствовал, как он у меня лопатник выкупил.
Потом мы долго с женой смеялись в лимузине, пока домой ехали. Я представлял ей, как Поэт домой возвращается довольный, посмеивается, открывает мой толстый бумажник, газетой нашинкованный, а сверху записка: "Спасибо тебе, друг мой любимый, за науку и особенно за птицу деревянную, которую ты мне в детстве подарил. Будь здоров и счастлив. Удачи.
Твой друг Боря".
Борису Ж. Жердину
Уже не помню в какой тюрьме –
В Минске■■■*, а может – в Казани
Родился мальчик – сын Жана Маре –
Темноволосый с голубыми глазами.
С раннего детства он обладал
Невероятной целебною силою,
И Беату Тышкевич он называл ■■■*
девочкой и своею милою.
Вот он вырос и начал лечить людей,
Не нуждаясь в ■■■* и комплиментах,
Клинтон, Кашпировский и сотни других ■■■*
Сегодня в списке его пациентов!
Вчера в Белом Доме, сегодня – в ■■■*
Величайший целитель двадцатого века!
Отведите, отведите меня к ■■■*
Я хочу ■■■* этого человека!
Е. Евтушенко № 784987654Б/У
■■■* Вымарано лагерной цензурой.
СМЕРТЬ КАЗАКА
Зашел я как-то в "Олив Три", маленький ресторанчик в Гринвич-Вилладже. Я очень люблю это место за хорошую недорогую еду, приятную атмосферу, а особенно за Чарли Чаплина. Там его старые фильмы крутят без остановки с утра до вечера.
Сел я за столик, народа было немного. Рюмку выпил, поел борща. Фильм шел чудесный, там все на водах происходило, бегают, щипаются, толкают друг друга. На меня такой смех напал – не могу остановиться. Хохочу во весь голос, уже официантка оборачивается, тоже улыбается, а я смеюсь, даже слезы текут. И здесь ко мне подходит какой-то пожилой господин и говорит по-английски: "Извините, пожалуйста, за беспокойство, молодой человек. Не позволите ли вы мне пересесть за ваш столик, уж больно вы заразительно смеетесь, давайте посмеемся вместе".
Я про себя еще подумал – наверное, голубой, уж очень он выглядел интеллигентно, но настроение у меня было очень хорошее. "Садитесь", – говорю. Сел он напротив, заказал вина и мне предлагает. "Нет, – говорю, – спасибо, мешать не хочу".
Мы познакомились и, представьте себе, оказались земляками, перешли на русский, очень приятно.
Он родом из Речицы, зовут Айзик, а перед войной жил в Гомеле на Рогачевской. Иммигрировал из Москвы, работал там инженером. Сейчас на пенсии. А в Америке уже давно, жена умерла от рака, сын в Калифорнии, программист, хорошо устроен.
Я должен вам сказать, что я настоящий шпион. Если человека внимательно слушать и глупых вопросов не задавать, можно очень много полезного узнать. Я таким способом у Айзика вытянул одну очень занятную историю. Слушайте.
Во время войны Айзик был в концлагере, Аушвиц называется. Чудом выжил, светлые волосы, за русского себя выдавал. Когда лагерь ликвидировали, неделю пролежал под полом в бараке. Чуть не умер. Но дело не в этом.
Там в лагере был один казак Семен Батыра, невысокий, крепкий, старшим истопником работал в крематории. Кулаки, как из стали, чуть что – по зубам. Но не окончательный изверг как Васька Глыба. Сам не расстреливал, а только трупы сжигал, такая работа была.
В лагере еще много казаков служило, держались особняком. Немцы им доверяли, на самой грязной работе держали.
"Вы не думайте, Борис, что я к казакам плохо отношусь. Нет, я историю хорошо знаю, много читал. Я можно сказать казаков люблю, дух вольности в них есть, всегда были аполитичны, сами по себе. Их ценности простые: борщ, водка, галушки, да кусок земли. Работящие люди, самостоятельные, всегда легко меняли подданство и по-настоящему верны были только сами себе.
Но дело не в том. Я хочу вернуться к Семену Батыре, тому истопнику из Аушвица. Представьте себе, я его здесь встретил, уже в Америке. История эта давнишняя, почти двадцать лет прошло. Я подрабатывал на кеш у одного ортодоксального еврея, мой далекий родственник Абрам Штейн. У него была небольшая лавочка на Деленси: мед, капуста квашеная, огурцы соленые с чесноком. Я помогал ему по хозяйству, иногда за стойкой стоял. Смотрю, заходит как-то Семен, я его сразу узнал, постарел, но мало изменился. Он привез мед продавать евреям, у него уже тогда пасека была в Лейквуде. Но я не стал признаваться, не о чем говорить, воспоминания малоприятные. Хозяин попробовал мед. Хороший, настоящий, без обмана. Поторговались. Хозяин отсчитал деньги.
Семен уже, было, собрался уходить, но остановился в дверях. "Присылай, Абраша, – говорит, – работника своего ко мне на пасеку. Буду дешевле отдавать, а то мне некогда мотаться туда-сюда".
Карточку дал свою – Лейквуд, Нью-Джерси.
Я его историю уже позднее узнал. Он попал в плен под Минском, кавалеристом служил у генерала Доватора, немцы их в болото загнали, а потом минометами выкуривали. Сперва с хлопцами, кто уцелел, в лагере для военнопленных сидел, а потом пошли на службу к немцу. Жить-то как-то надо было. Так он в Аушвице и оказался. И Семен и Витька Гошкодеря и Васька Глыба и Степан Есаулов и Ванька Деменюк – все довоенные дружки-приятели.
После войны в Германии помыкались, потом подсобрали денег и в Америку подались. Вначале батрачили, а потом часть осела в Лейквуде, в казацкой станице. Рова фарм называется. Семен купил хозяйство, обзавелся пасекой, экономный был, да и золотишко у него было припрятано. Дела неплохо пошли, женился на казачке, на вид здоровая, работящая была, а умерла при родах вместе с ребенком. Десять лет Семен прожил бобылем, трудно было одному, большое хозяйство.
И было ему уже под 60, как познакомился он с заезжей артисткой. Галина Волгина, известная певица, казацкие песни пела, на баяне играла красиво. Я ее в молодости знал, красивая, крупная женщина, на Зыкину похожа немного, колоратурное сопрано. Не везло ей в Америке, на сцену не брали, в основном, на вечеринках пела, больше за еду. Трудный был у нее кусок хлеба. Сошлась она с Семеном. Свадьбу сыграли в самой станице. На площади у реки накрыли столы, нагнали самогона. Много выпили. "За кого выходишь, Галя", – кричали казаки.
"За Семена Ивановича", – отвечает. "Не так говоришь, Галина, – атаман поправил. – За станичника выходишь, не забывай никогда".