– Мама, погоди, ну куда ты идёшь? Ты потом поешь, – доносился приглушенный шепот из коридора. – У нас гости…
Вернувшись в гостиную, Ольга плотно прикрыла за собой дверь. Большой серебряной лопаточкой она подчеркнуто внимательно выделила каждому на тарелку по небольшой порции салата. Сев на своё место и мило улыбаясь, она с интересом наблюдала за всеми действиями гостя.
Рома оглядел стол. Вокруг его тарелки, слева, справа и даже спереди, были аккуратно разложены столовые приборы. Ложек, ножей и вилок разных форм и размеров, около него было точно не меньше десятка… "Ну, я попал!" – подумал он про себя.
Рома обвёл взглядом расставленные по столу многочисленные разносолы: икру, балык, рыбные нарезки… "Точно из Метрополя", – подумал Рома и сглотнул слюну. Он медлил, не решаясь, как правильно начать есть, наблюдая, кто какой прибор берёт и что им делает. Наконец он взял кусок хлеба, отметил взглядом рыбу и потянулся к вилке, но… остановился в нерешительности, заметив, что вилок вокруг его тарелки лежало пять штук и все разные.
Ольга, сохраняя улыбку на лице, не отрываясь, следила за ним.
Помощь пришла неожиданно, с другой стороны стола, от восьмилетнего Степана. Мальчуган ухватил одну из вилок и, зацепив ей внушительный кусок рыбы, потащил к себе в тарелку.
Рома вздохнул с облегчением. Он отсчитал справа от своей тарелки, такую же по счету вилку, взял её и тоже потянулся за рыбой…
– Ты как ешь?! – крикнула вдруг Ольга.
Рома вздрогнул. Ольга перегнулась через стол и с досадой хлопнула сына по руке так, что кусок рыбы свалился с ножа на кружевную скатерть.
– Тебя, что не воспитывали?! – Ольга вырвала из рук сына неправильную вилку. – Ты, что не видишь, – это десертная вилка! На возьми!
Ольга протянула сыну правильную по счету вилку и посмотрела на Рому. Рома положил свою вилку на место и откусил кусок хлеба.
В дверь позвонили. Ольга пошла открывать. По голосу из коридора Рома понял, что это пришла Галина – старшая дочь адмирала. Галина, статная черноволосая женщина, ворвалась быстрыми шагами в гостиную, как свежий ветер. Она приветливо улыбнулась Роме, и он сразу почувствовал облегчение. Увидев Рому, жующего кусок хлеба перед пустой тарелкой, и оценив вычурную сервировку стола, Галина нахмурилась.
– Оль, а что это вы тут за светский приём устроили?! Что вы парня смущаете?! Вы же сами никогда так не едите! И где мать?! Почему вы её за стол не пригласили?! Мама ты где? Иди сюда, за общий стол…
Галина устроила младшей сестре разнос и пригласила Рому в гости к себе домой. Доев рыбу и наскоро попрощавшись, Рома, вместе с Галиной, на метро добрались до станции "Октябрьское поле". Там в простенькой, двухкомнатной квартире, Галина с мужем нажарили картошки, нарезали колбасы, достали бутылку водки. Всё было по-простому – душевно.
– Не обращай на них внимания, Рома, сама не знаю, что на них нашло, – сказала Галина. – Они сами обычно на кухне обедают, а тут вдруг решили интеллигентность показать…
Рома ел с удовольствием, рассказывал про службу, слушал новости из гражданской жизни. Галина показывала ему старые фотографии своего отца, достала адмиральский палаш, кортик…Он просидел у старшей дочери адмирала Фокина до вечера.
– Ром, а у тебя действительно самолёт сегодня?
– Вообще-то я завтра вечером улетаю.
– Так оставайся у нас ночевать. Место есть. Вон, муж мой тебя завтра по Москве поводит. Ты, вообще, в Москве, что хочешь посмотреть?
– Я на Ваганьковское хотел, на могилу Высоцкого и на Новодевичье на могилу адмирала Фокина. Только на Новодевичье меня не пустят – там же по пропускам.
– Ничего, у нас есть пропуск, – завтра утром всюду успеете…
Так и получилось. На следующий день, побывав на Ваганьковском и навестив могилу своего троюродного деда, Рома поехал в аэропорт дослуживать оставшиеся полтора года. "Эх, надо было крейсер Галине подарить", – подумалось ему. Ему вдруг стало очень жалко оставленный на полу, в коридоре адмиральской квартиры подарок.
Плавбаза
Баб и всякую такую утварь на корабль не пущать, а ежели пущать, то по одной на брата, дабы не было сумятицы.
(Петр I)
На политзанятиях мы слышали, что на загнивающем Западе, когда корабль заходит на базу, идеологически неправильные американские матросы отправляются в город вести разгульный образ жизни. Они шастают по своим заграничным барам и морально разлагаются вместе с политически неграмотным местным женским населением… А мы, политически и морально выдержанные советские матросы, даже в долгие годы заводского ремонта ни днём, ни ночью не покидали ржавых недр своего родного крейсера. Слов "по бабам" и "барная стойка" в нашем уставе не было. Про "стойку" там были только слова – "стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы". Вот морячки и переносили, провожая вожделенными взглядами забредших на свой страх и риск на корабль заводских малярш…
Сходить в город, посмотреть на вольных граждан или, вернее, на гражданок удавалось нашим морякам редко. Раза три-четыре в год и, в основном, это не свободная прогулка, а организованный культпоход в сопровождении бдительного замполита-наставника. И этот наставник вёл матросов не в какой-то там бар или притон, а на высокоидейный советский фильм или в музей героев революции. Бывало, что морячки иногда роптали, что даже очень большой бюст Ленина – это все-таки не Ленин бюст и не совсем полноценная замена его женскому аналогу. Однако бдительные замполиты тут же проводили с отсталыми элементами воспитательные беседы, и всё возвращалось на круги своя. И возроптавшие, было, представители молодого мужского матросского населения продолжали стойко переносить и эти лишения, втихаря мечтая, однако, о хоть какой-нибудь, пусть даже самой захудалой, романтической разгрузке.
– Дай! Пожалуйста! Дай! Всё дам! Тельник дам! Толка дай! – не выдержал однажды здоровенный кабан Джумашев, обхватив за ноги стоявшую на стремянке дородную маляршу.
О чем просил пожаловавшуюся потом Командиру маляршу отчаянный джигит, я могу только догадываться, но думаю, что не о банке шаровой краски. Но однажды фортуна смилостивилась над истосковавшимися по женской любви и ласке матросами и в одно тихое летнее утро развернулась к ним своим женским передом во всей своей девичьей красоте. А точнее: даровала возможность самим матросам к ней, фортуне, своим передом повернуться…
Была суббота. Заканчивалось время помывки экипажа в душе. Событие, само по себе, долгожданное. Теплой водой экипаж не баловали. Возможность помыться в теплом душе выпадала матросам один раз в неделю. Душевая личного состава была на ремонте, и помывка экипажа на этот раз проводилась в офицерском душе, что располагался недалеко от бака (носа) корабля.
Три годка: худощавый, жилистый Краб, плечистый татуированный Танк и белобрысый крепыш Тёма, – вышли из душа и, потягиваясь, поднялись на верхнюю палубу. Картина маслом! Если по дороге в душ, форма одежды матросов состояла из самодельных, выкроенных из куска линолеума шлёпок-сланцев, трусов, тельника и вихотки (мочалки) через плечо, то сразу после помывки и одновременной стирки в дефицитной теплой воде из одежды на них были только сланцы на босу ногу. Всё остальное: и стираные трусы, и тельник, и вихотка, – болтались у них через плечо. А кого стесняться-то?! Вокруг одни мужики!
Матросы, как три спешившихся богатыря, вышли во всей своей молодой красе на залитую солнцем верхнюю палубу и застыли, как вкопанные. Перед ними возвышался, как китайская стена, борт плавбазы, невесть откуда взявшейся и непонятно как успевшей пришвартоваться. Шли в душ – не было, а вышли – и на тебе! Такие плавбазы, плавучие рыбозаводы, по девять месяцев напролет болтаются в море, принимая от многочисленных рыбацких судов и судёнышек рыбу и другие морепродукты, и там же, в море, перерабатывают их на консервы.
Вдруг дикий женский визг заставил годков вздрогнуть! Матросы машинально задрали вверх головы и остолбенели. На борту плавбазы целая шеренга девиц, визжала от восторга и, подпрыгивая, указывала пальчиками на увесистые причиндалы чисто вымытых моряков флота российского. Опешившие годки с помощью вихоток неуклюже попытались придать себе хоть какой-то мало-мальски прикрытый вид. Эта процедура заняла у них некоторое время. Восторженный визг и улюлюканье не умолкало ни на секунду.
К явному разочарованию зрительниц, матросы с помощью подвязанных вокруг пояса вихоток придали себе наконец вид незагорелых австралийских аборигенов. Первым вступил в диалог с прекрасными пришельцами Краб. Оценив перспективы ситуации, он приосанился и, залихватски закинув на плечо стираные трусы с тельником, с чувством полного собственного (во всех отношениях) достоинства, заговорил, обращаясь к смотрящим на него горящими глазами девицам.
– А что, красавицы, вы к нам надолго?
– Пару недель, может, месяц.
– Мелкий ремонтик тут у нас.
– Может, вы чем поможете, матросики? – игриво добавила, отвечая вопросом на вопрос, веснушчатая деваха.
Она перевесилась мощной грудью через леера и звонко рассмеялась, переглянувшись со своей блондинистой подругой, в ярко красной кофте. Танк сглотнул слюну, чувствуя волнение в жилах.
– Прочистить кое-что надо, – подхихикнула блондиночка.
– Для профилактики!
Девчонки наверху залились весёлым, игривым смехом.
Краб оглянулся на товарищей. Те, во все глаза, не отрываясь, таращились на внушительные формы рыбачки.
– Так вы тут целый месяц так и будете стоять?! – не веря в своё счастье, переспросил Танк.