- Бабушка, пить не будем, и мясо готовить не надо, лучше поджарьте нам яичницу. У вас можно переночевать?
- У бога просторно, и на небе и на земле, - сказала старуха. - Лето. Где хотите, там и спите. Дадите одну таньгу за двоих.
- Ох, бабушка, - сказал я, - у нас всего-то на двоих полтеньги!
- Хитрые дети у сартов!.. Ну, ладно, переночуйте. Сегодня базарный день, гости придут, байские сыновья, веселье будет на славу…
Она развела огонь под котлом. Мы с Аманом сидели, советуясь, куда держать путь дальше. Скоро старуха принесла нам яичницу на глиняном блюде и две тонкие лепешки из пресного теста, испеченные в котле. Мы принялись за еду. Яичница показалась нам вкусной, и Аман только начал вылизывать блюдо кусочком лепешки, когда к юрте, оглашая окрестность громовым смехом и криками, подошли пять человек. Впереди шагал долговязый парень, неся на левом плече полтуши барана, а в правой руке узел - видно, с лепешками, луком, морковью. За ним следовал другой, похожий на воспитанника медресе, с козлиной бородкой, в грязной чалме. Он ступал осторожно, с почтительно-вежливым выражением на тощем лице. На нем было два легких халата - один снизу, подпоясанный платком, другой надетый поверх. А следом… Следом шел сам Султан-карманник! Штанины подвернуты, поясной платок скручен, как аркан, ворот тикового халата распахнут, край грязной тюбетейки вывернут… а на лице такое наглое, победное выражение, что от него тут же начинает свербеть в животе. Увидев его, я сразу же позабыл про остальных двух кажется, они были похожи на Султана. Только у одного - это я потом разглядел - бельмо на глазу, а у второго - правое плечо выше левого, так что левая рука кажется длинней…
Когда Аман рассмотрел, кто к нам пожаловал, у него, видно, кусок застрял в горле. Он взглянул на меня вытаращенными глазами, и я сделал знак, что надо освободить супу. Мы отошли к самому берегу Загарыка, под иву, где была привязана дворняжка, по дряхлая собачонка не обращала на окружающий мир никакого внимания.
- Здравствуй, мать! - громко сказал султан-карманник. - На эту ночь мы твои гости! Слыхала?
Тут он огляделся и сразу заметил нас:
- А-а, жулики! И вы здесь? Вы что тут делаете? А нука, идите сюда!
Нам ничего не оставалось, кроме как вернуться на супу, где уже расселся Султан со своими приятелями. Старуха принесла лепешки, завернутые в грязную скатерть, следом вынесла большую деревянную чашку и спросила Султана:
- Бузу из риса будете пить или из проса?
- Давай ту, что получше!
Старуха ушла в юрту.
- Что это вы делали на скотном базаре? - спросил нас Султан.
Аман смотрел в землю, а я сказал:
- Просто так, Султан-ака… прогуливались.
- Вон как! Самое место для прогулок. - Он прищурился: - А то, может, взять вас к себе в ученики, а? Вы, пожалуй, сойдете! Правда, вот этот, - он показал подбородком на Амана, - вот этот сгодится только, чтоб залезать в дома через крышу. Слишком неуклюж для карманника!
Он засмеялся. Я поспешил воспользоваться этим, чтоб сменить тему:
- Султан-ака, а чем кончился скандал?
- Хо-хо, ты и не знаешь? Веселая история была, а? - Он посмотрел на приятелей, они закивали. - Нынче утром сидим мы в чайхане, я и похвалился, что сумею взять деньги, будучи невиноватым, ну, значит, взять их с согласия хозяина, понял, малыш? Они со мной поспорили - кто проиграет, поит всю компанию бузой. Ну вот, я и пошел на скотный базар. Вижу, идет этот растяпа. Я у него стащил кошелек, сосчитал деньги, добавил от себя две таньги да еще вложил свое серебряное кольцо и сунул ему кошелек обратно в карман. А потом и разыграл ту штуку, которую ты видел! Привели нас к аксакалу, пересчитали деньги, вышло, конечно, по-моему, ну, мне и отдали кошелек, только взяли полторы таньги магарыча! Ловко, а?
- Ловко… - еле выдавил я из себя. - А что тот… растяпа?
- Ха-ха, посадили его, что ж еще! Ну, не бойся, он недолго сидел, я над ним сжалился, дал полицейскому рубль - взятку и освободил этого дурачка, - сказал, что у меня нет к нему претензий. Ты бы видел, как он обрадовался! Ха-ха-ха… обнимал меня… целовал… хе-хе…
Вся компания захохотала.
- Вы поступили прямо как джигит, - сказал я.
- Еще бы! - Султан глянул на меня краем глаза и усмехнулся.
Старуха уже поставила варить мясо. Голубоватый дымок из очага поднимался в воздух, расстилаясь над нами, как невесомое одеяло. Солнце закатилось, на западе дотлевали последние облака, рядом негромко шумела речка. Как было бы хорошо, если б не эта компания! Они, правда, занялись уже собой, позабыв про нас. Султан полулежал на боку, опершись на локоть, долговязый стоял у супы, а похожий на муллу сидел, опустившись на колени, сложив руки на груди, и с видом крайней учтивости слушал, как Султан беседует с долговязым. Двое остальных сидели друг против друга, поджав под себя ноги, и забавлялись, подкидывая спичечную коробку.
Тут старуха принесла и поставила два тыквенных сосуда с бузой и несколько раскрашенных кленовых чашек. Бузу вообще-то пьют подогретой, но та, что принесла старуха, целый День, видно, простояла на солнце, так что подогревать ее было ни к чему. Кроме того, в разливе бузы есть свои правила: разливая, ее непременно процеживают. Долговязый тут же развязал свой поясной платок, встряхнул его, туго натянул на чашку и стал наливать. Потом он попробовал процеженное питье на вкус и протянул чашу Султану.
- Наливай всем, - сказал Султан.
Долговязый налил вторую и третью чаши остальным парням и вопросительно взглянул на Султана.
- Ребят пока оставь, дай домле!
Домла стал деликатно отказываться, отгораживаясь ладонью:
- Что вы, что вы, пейте сами, мы не пьем. Слово аллаха гласит…
- А ну, оставь в покое слова аллаха, - с угрозой в голосе сказал Султан. - С каких это пор ты стал непьющим, а? Раньше, небось, напивался допьяна тем, что у нас в чашках оставалось!
- Нет, пьем, по… то есть, то есть… мы зарок дали.
- Заро-ок? А чего стоит твой зарок? Вспомни, кто ты есть! Не вмешайся я прошлой осенью на хлебном базаре у Салара, толпа тебя так бы и прикончила! Нет, подумай, кто ты есть? И в наводчики-то не годишься! Не зря говорят - вор состарится, суфием станет, развратница постареет - начнет злых духов заклинать. Ишь ты, зарок он дал! Может, ты теперь из-за этого ишаном заделался и разъезжаешь в поисках мюридов? А ну, выпей!
Домла взял чашку заметно дрожавшей рукой.
- Согреешь горло - споешь нам альёр. Ну, давай, наследник пророка!
Домла зажмурился и медленно выцедил бузу.
Нас к выпивке особенно не принуждали.
Тыквенные сосуды с бузой подавались один за другим. Подала старуха и шурпу, еще недоваренную. Пьянка разгоралась, домла давно уже размотал свою чалму и подпоясался ею. Он не только не отказывался больше от бузы, но и сам напрашивался на выпивку, пьяным голосом распевая по требованию остальной компании какие-то нелепые песни:
Конь мой скакал у подножья горы,
долго скакал, пока околел.
Много видал храбрецов до поры -
скачи, мой скакун, я пою альёр!
Продал за деньги родимую мать,
где б иначе деньги взять, например?
Зайца без задних пустил скакать.
Скачи, мой скакун, я пою альёр!
Девушки в платьях ждут гостей.
А в платьях тесемок пет, например…
Пара голубок у них без костей…
Эй, альерей, я пою альёр,
скачи, мой скакун, я пою альёр!
Компания между тем пьянела все больше, все говорили одновременно, не слушая других. Я тихонько приподнялся, слез с супы и поманил Амана. Этого никто и не заметил. Мы выпросили у старушки Яхшикыз небольшой палас и подушку и устроились за юртой на ночлег. Но заснуть мы не могли еще долго, хотя устали донельзя. Шум пьянки на супе все разрастался, пришла еще какая-то компания и присоединилась к прежней. Они то принимались петь хором, то перекрикивали друг друга и смеялись так, что это напоминало давешний скотный базар. Потом, как и днем на базаре, начался скандал. Кого-то били, кто-то взывал о помощи, молился, плакал:
- Клянусь богом, это все, что есть, пусть великий имам меня накажет, если у меня есть еще деньги!
- Поищи-ка в поясе штанов, подлюга!
Грабили домлу. Мы лежали за юртой, дрожа от страха, а привыкшая ко всему старуха, как ни в чем не бывало, ходила среди гостей, убирала посуду, подавала бузу.
Не знаю, когда мы заснули, казалось, этой ночи не будет конца. Проснулся я от толчка в бок. Было еще темно, но край неба уже серел. Надо мной стоял домла. На голове у него снова была чалма, наспех намотанная и еще более грязная, чем вчера, на щеке разлился мощный синяк, один глаз багрово заплыл.
- Вставай-ка, сынок, вставай, - бормотал он, - надо нам бежать, пока они все спят… Видишь, как меня отделали, да и обобрали дочиста, даже на насвай не оставили, как бы и вас такая беда не постигла. Вставай, сынок, скорее… - Он поморщился. - Ох, и трещит голова - как спелый арбуз…
Я разбудил Амана, мы вскочили, ополоснули лица в Загарыке, утерлись полами халатов.
- Куда же вы хотите идти, таксыр? - спросил я домлу шепотом.
- Э, велика обитель всевышнего, мест на земле много, куда ни повернешься - везде кыбла, в любую сторону помолиться можно… Пожалуй… пожалуй, побежим наверх, к холму Кингирак-тепа.
Мы уже пошли прочь от юрты, когда перед нами выросла старушка Яхшикыз.
- А ну, молодцы, куда удираете! Отдавайте-ка деньги!
Аман вытащил таньгу:
- Вот, матушка, полтаньги за ночлег, остальное за лепешки и масло для яичницы… Верно?
Она посмотрела на домлу.
- Верно, верно… - сказала она. - Будете здесь - заходите. Счастливого пути!
И мы побежали.