Я стряхнул тараканов и вежливо перевел стрелку, дав баритону телефон продюсера. Предупредив, что, по моему мнению (и к огромному моему сожалению, размеры которого см. в долларах), - появление Сидора Матрасыча в "Куклах" очень маловероятно…
Я повесил трубку и вернулся к раковине с посудой.
А мог бы швыряться той посудой в венецианские зеркала, потому что фамилия некогда безвестного Сидора Матрасыча была - Брынцалов!
Он появился на телеэкранах, во всей своей красе, вместе с женой и повадками, через пару недель после того телефонного разговора…
Невыездные
В декабре 95-го, на одной неосторожно посещенной тусовке, меня подстерег генерал Коржаков. Подстерег - и начал прилюдно соблазнять.
Генерал предлагал мне перестать безобразничать в программе "Куклы", осознать ошибки молодости и войти в кремлевскую команду. Сорок минут я, как мог, выскальзывал из этих бывалых рук.
При расставании Коржаков сказал нечто туманное:
- Нам ведь жить в одной стране…
- Я надеюсь, - столь же туманно ответил я.
Дело было перед выборами 1996 года, после которых, в случае победы Зюганова, на Родине мне было не жить все равно.
На этот диалог с поразительной искренностью среагировал стоявший неподалеку Управделами Президента России Павел Павлович Бородин.
- Но нам-то отсюда уезжать некуда! - сказал он, показав на себя и Коржакова.
Помолчал и добавил:
- А здесь у нас все есть.
Упустила шанс
За полчаса до этого чистосердечного признания (как раз в ту пору, когда генерал, взявши под локоток, выгуливал меня по ресторанному залу "Рэдиссон-Славянской") этот самый Бородин вышел из соседнего зала - уже хорошо взявший на грудь и оттого ставший еще обаятельнее и раскованнее.
А моя жена в эту пору, ни жива ни мертва, следила за моими променадами под ручку с пьяноватым ельцинским опричником.
Бородин увидел одиноко сидящую за столиком молодую интересную женщину - и задал вопрос, выдавший в нем главного завхоза страны. Он спросил:
- Чья?
Сидевшие вокруг дамы ввели его в курс дела. Узнав, чья, Бородин с симпатией и как минимум отцовским чувством сказал моей жене:
- Уходи от него - и возвращайся к жизни!
Интерес к эпохе Возрождения
Кстати, об этой самой их "жизни", в которой "все есть"…
В начале девяностых Сергей Пархоменко, будучи во Флоренции, наткнулся на лавку, в которой делали оттиски больших гравюр с видами города. Шлепали их там по старой технологии, на камнях, "под старину"…
Склонный ко всему прекрасному, Пархом купил несколько пейзажей, по $35 за штуку, и спустя какое-то время увидел такие же - в Кремле! Дело было как раз после знаменитого многомиллиардного "бородинского" ремонта…
Пархоменко поинтересовался у местного краеведа: что это за гравюры такие? Ему важно ответили: Флоренция, шестнадцатый век.
Ах, заглянуть бы в смету…
"Вот это да!"
Сам Павел Павлович Бородин этим кремлевским ремонтом страшно гордился и охотно рассказывал под телекамеру, как по Георгиевскому залу ходили Клинтон с Шираком, разглядывали раззолоченные стены и потолки и ахали:
- Вот это да! Вот это да!
Интонацию этого изумления несколько уточняет одна реплика, брошенная во время той экскурсии. Изумленный президент Франции напомнил президенту США:
- И они просят у нас деньги!
Медалисты
Моего соавтора в программе "Итого" звали "Исаков-Каряев"…
Блестящему коллективному перу Юры и Саши принадлежали и "Газеты будущего", и сюжеты из рубрики "Зоология". Незабываемо описание призывников, которые, "кося влажным глазом, уходят от призыва на длинных плоскостопых ногах"…
Из лучших шуток Юры и Саши - наградной лист для сотрудников кремлевской администрации. Вовремя слинявший от Лужкова к Путину г-н Ястржембский получил от Исакова и Каряева орден "За неоднократную верность", а вышеупомянутый кремлевский завхоз Бородин - медаль "За взятие без спросу".
Тут уж я не утерпел и дописал в скобках ("посметно").
ОРЗ в ЦКБ
За ельцинским инфарктом страна наблюдала честными глазами президентской пресс-службы: у президента ОРЗ, он четвертую неделю в реанимации, и ему с каждым днем все лучше!
А рукопожатие, как у Терминатора, и крепчает не по дням, а по часам. Ну, вы помните…
И вот - ближние подступы к Центральной клинической больнице, осенняя ночь, холодрыга с ветром в придачу. К Наине Иосифовне, выходящей из больничных дверей, бросается стайка журналистов:
- Наина Иосифовна, как Борис Николаевич?
И она, в порыве искренней материнской жалости, воскликнула:
- Ребятки, что ж вы стоите тут, мерзнете? Идите домой, завтра в газетах все прочтете!
Большой секрет для маленькой компании
Тяжеловатый, парадоксальный юмор Бориса Ельцина должен войти в учебники нашего зыбкого ремесла.
Из признаний белорусского "батьки" Лукашенко:
- Я президенту России всегда говорил: "Ты мой старший брат!". А он мне отвечал: "Только ты никому не говори!".
Французская штучка
Некоторое время Европа пыталась перевоспитывать Лукашенко. В 1996 году "колхозного диктатора" даже свозили во Францию. Водили по Парижу, рассказывали о французской выборной системе, о местном самоуправлении, независимых СМИ…
Батька смотрел, дивился, слушал с огромным интересом…
Старания оказались не напрасны: Лука отобрал для своей несчастной Родины кое-что из французского опыта! И, вернувшись в Белоруссию, первым делом накинул себе пару лет президентских полномочий.
Чтобы было не пять лет, а семь.
Как во Франции!
Кого хочет Дед?
"Куклы" выходили в воскресенье, а сдавать сценарий, по технологии, надо было во вторник. В эту пятидневную расщелину мы улетали несколько раз, и глубже всего улетели - в сентябре 1998-го…
Госдума в те дни дважды "забодала" кандидатуру Черномырдина, и все шло к тому, что Борис Николаевич насупится, упрется и выдвинет ЧВСа в третий раз.
Отмашку на этот прогноз и получила Наталья Белюшина, писавшая сценарий очередных "Кукол".
Но жизнь пошла враскосяк со сценарием. Когда программа была написана, озвучена, и уже полным ходом шли съемки, мне позвонил гендиректор НТВ Добродеев.
- Витя, - сказал он негромко. - Дед хочет Лужкова.
- О господи, - сказал я. - Точно? - спросил я чуть погодя.
Олег Борисович помолчал, давая мне возможность самому осознать идиотизм своего вопроса. Что может быть точного в России, в конце ХХ века, под руководством Деда?
- Пиши Лужкова, - напутствовал меня гендиректор и дал отбой.
Я позвонил Белюшиной - она ахнула, и мы вместе приступили к операции. Скальпель, зажим… Диалог, реприза… Через пару часов ЧВС был вырезан из сценарного тела, а на его место вживлен Лужков. Когда я накладывал швы, позвонил Добродеев.
- Витя, - негромко сказал он. - Только одно слово.
У меня оборвалось сердце.
- Да, - сказал я.
- Маслюков, - сказал Олег Борисович.
- Это пиздец, - сказал я, имея в виду не только судьбу программы.
- Пиздец, - подтвердил гендиректор НТВ.
- А это точно? - опять спросил я. - Кто тебе сказал?
- Да я как раз тут… - уклончиво ответил Добродеев, и я понял, что Олег Борисович находится там .
Мне даже показалось, что я услышал в трубке голос Деда.
Галлюцинация, понимаиш.
Я позвонил Белюшиной, послушал, как умеет материться она, - и мы приступили к новой имплантации. Лужков и ЧВС были вырезаны с мясом. Окровавленные куски текста летели из-под моих рук. Время от времени в операционную звонил Добродеев с прямым репортажем о ситуации в Поднебесной.
- Лужков, - говорил он. - Лужков, точно. Или Маслюков. В крайнем случае, Черномырдин…
К вечеру среды были написаны три варианта.
В четверг утром Ельцин выдвинул Примакова.
Хоум-видео
Лицо российской политики - широкое и, по преимуществу, красное - не лезло ни в какие ворота, а часто не вписывалось и в рамки информационного вещания. Самыми выразительными сюжетами такого рода корреспонденты НТВ делились со мной: для программы "Итого" всякое безобразие годилось вполне.
Иногда, с барского плеча, что-то перепадало нам и от гендиректора телекомпании Олега Добродеева. Поэтому я не удивился, когда однажды утром получил из его рук кассету.
- Посмотри, - посоветовал Добродеев. - Не пожалеешь.
- Порнушка? - пошутил я.
- Ага, - ответил Олег.
Я взял кассету и пошел в свой кабинет. Созвал трудовой коллектив - Лену, Сережу, Таню… - и нажал на "play". На черно-белом размытом фоне зашевелились фигуры. Качество было чудовищное, но содержание не оставляло сомнений. Голый дядька лежал на постели, обложенный двумя голыми же девками. Они уныло сношались.
- Что это? - поинтересовалась режиссер программы Елена Карцева.
- Не знаю. Добродеев дал, - честно ответил я.
Из уважения ко вкусам Олега Борисовича мы посмотрели пленку еще пару минут. Потом включили перемотку. На перемотке происходящее смотрелось гораздо живее, но случившегося с Добродеевым не проясняло. Дядька на огромной скорости досношал девок, и пленка кончилась. Мы переглянулись.
- Давай посмотрим еще раз, - предложил шеф-редактор Феоктистов.
- Понравилось, - ядовито заметила редактор Морозова.
Но было ясно: мы пропустили что-то важное. Ассистент перемотал пленку и нажал на "play". Мы приникли к экрану и стали смотреть сначала. И досмотрелись. Точнее - услышали: пьеска, оказывается, была с текстом.
В антракте между двумя актами девка спросила дядьку:
- Как тебя зовут?
И дядька ответил с легкой картавинкой: