Госдепартамент США, три ха-ха. Этот марсианин не знал, что такое "выездная комиссия"… Олег Табаков, как мог, ознакомил коллегу с обстановкой на шарике. Опечаленный политинформацией американец спросил, не может ли он сделать нам какой-нибудь подарок.
Табаков честно ответил: может.
Через несколько месяцев Олега Павловича пригласили в американское посольство и передали презент от г-на Кронина: роскошный звукооператорский пульт. Этот царский подарок служил студии многие годы.
Спустя почти двадцать лет Джессика получила "Оскара" за главную женскую роль в фильме "Шофер мисс Дейзи". Ей было уже за восемьдесят. Весть о ее смерти и смерти Хьюма (он умер совсем недавно, глубоким стариком) неожиданно сильно опечалила меня.
Хорошим людям жизнь к лицу…
Джинсы - быть!
Вместо года на Бродвее советская власть разрешила нам двухнедельные гастроли в Венгрии - низкий ей поклон!
В последних числах мая 1980 года я шагал по Будапешту - свободный, как перышко в небе. Мне нравился Будапешт, но еще больше нравилась нежданная свобода. Я брел, куда глаза глядят, и набрел на лавочку, в витрине которой штабелями лежали джинсы. Не сваренный в кастрюле подольский "самострок", а натуральный американский "левайс"!
Ровесники поймут мои чувства без лишних слов, а молодежи все равно не объяснить. Джинсы!
Я судорожно захлопал себя по карманам - все мои хилые форинты остались в гостинице. Сердце екнуло, но интеллект работал, как часы. Я подошел к ближайшему углу и записал название улицы. Я вернулся к джинсам и записал номер дома. Я идентифицировал место на карте - и рванул в отель.
Выбегая оттуда уже с форинтами в кармане, я столкнулся в дверях с Катариной, нашей переводчицей и гидом.
- О, Виктор! - обрадовалась она. - Как хорошо, что вы тут! Мы идем музеум: Эль Греко, Гойя…
Какой Эль Греко - "левайсы" штабелями!
Я, как мог, объяснил Катарине экстремальность ситуации.
- Джинсы - завтра, - ответила она.
И тут я Катарину напугал:
- Завтра может не быть.
- Почему не быть?
В глазах мадьярки мелькнула тревога. Может быть, я знаю что-то о планах Варшавского Договора? Почему завтра в Будапеште джинсам - не быть?
Но я не был похож на человека из Генштаба, и Катарина успокоилась.
- Быть! - уверенно сказала она. - Завтра джинсы - быть! А сейчас - музеум…
Репутация культурного юноши была мне дорога, и я сдался. И пошел я в музеум, и ходил вдоль этого Эль Греко, а на сердце скребли кошки, все думал: ох, не достанется… расхватают… закроют!
Но Катарина была права - джинсы "быть" в Венгрии и назавтра. На каждом углу и сколько хочешь. Я носил их лет пятнадцать.
Будапешт
Среди вещей, поразивших меня в той поездке, были пакеты молока и батоны хлеба, выставленные ночью перед дверями продуктовых магазинов для нужд припозднившихся мадьяр, - с чашечками для мелочи, стоящими рядом! Это был мираж коммунизма…
Поразили маленькие частные ресторанчики, работавшие по ночам. Мысль о том, что в девять вечера жизнь не прекращается, согревала душу несоветским теплом.
К хорошему привыкаешь быстро, и с жадностью мальчика, оторвавшегося от родителей, я перешел на полуночный режим. Моих форинтов хватало только на чашечку кофе и бутерброд, но понтов было немерено.
Однажды, часу в одиннадцатом вечера, я сидел в кафе, глядел на иллюминированный Дунай и марал бумагу - и вдруг очнулся от непривычной тишины. Я оглянулся: в кафе никого не было; полы были вымыты, и стулья стояли на столах ножками вверх. Стул стоял и под веревочкой, натянутой поперек входа. Две женщины, хозяйка заведения и официантка, негромко разговаривали у стойки.
Я вопросительно постучал по циферблату, и хозяйка виновато развела руками.
Кафе давно не работало! Они ждали - меня.
Я чуть не заплакал. В Москве уборщицы начинали махать вонючими тряпками перед носами посетителей за полчаса до закрытия…
"Короля играют придворные". В Будапеште, чуть ли не в первый раз в жизни, я подумал, что заслуживаю уважения, - просто так, самим фактом существования на белом свете.
Мои контакты с польской оппозицией
В ту пору мне было двадцать с небольшим, и у меня была девушка, и я ее любил, что не мешало мне хотеть всех ее подруг, а заодно и всех остальных девушек в метро и на улице. Темперамент, как сказал бы Маркс, входил в антагонистическое противоречие с воспитанием.
И воспитание побеждало (увы).
А было оно, признаться, довольно старорежимным: не то чтобы "взялся за руку - женись", но… В общем, нехитрая мысль о том, что котлеты бывают отдельно, настигла меня только на излете юности. И как раз в Будапеште.
Мы жили в Буде, в комсомольской гостинице, набитой соцлагерной молодежью. В один прекрасный вечер я танцевал на дискотеке с одной прекрасной пани, и очень скоро мы дотанцевались до ночного сквера возле Дуная. Был конец мая и всякое такое…
Главная удача заключалась в том, что пани ни слова не понимала по-русски, а я по-польски. Я не обязан был говорить про Тарковского и Любимова! На пальцах мы с девушкой выяснили, что завтра утром она уезжает в свой портовый Щецин, - и больше наши пальцы на подсчеты не отвлекались. С той ночи я знаю несколько польских слов - по-моему, самых главных…
Я возвращался в Москву, рефлексируя из последних сил. Мозги делали какие-то воспитательные усилия, но сердце не признавало вины. Я был поражен собственным бесчувствием и думал, что я, наверное, законченный негодяй. Но сердце было счастливо…
Через полгода пани написала мне письмо - на трогательном, корявеньком русском языке. Родители переслали это письмо в Забайкалье, куда, не видя другого применения, отправила меня Родина. Замполит Ярошенко тряс у меня перед носом синим нерусским конвертом и требовал всей правды о моих контактах с польской оппозицией.
На дворе стоял декабрь 1980-го - портовый Щецин, где жила моя пани, был охвачен забастовкой, Польша стояла в двух шагах от ввода советских войск…
Если бы я был романист, я бы придумал этот ввод войск, чтобы герой повествования, в форме советского танкиста, встретился с нею…
Но я не романист. Синий конверт с обратным адресом лежит где-то в ящиках стола - можно написать и даже подъехать. Предположим, и адрес не изменился… Выйдет навстречу пожилая женщина - наверное, располневшая, может быть, некрасивая… Еще, не дай бог, начнем-таки разговаривать. О чем?
Нет, нет, нет! Май 1980-го, ночной сквер в Будапеште, тонкие прохладные пальцы, несколько главных польских слов. Лучше не будет.
"Дядюшкин сон" в Забайкалье
Ночь в майском Будапеште вполне могла оказаться последним романтическим эпизодом в моей жизни.
…Начало 1981-го, Забайкальский ордена Ленина, мать его, военный округ. Я здесь уже несколько месяцев. Я мало сплю, плохо ем и круглые сутки работаю не по специальности. В живых меня можно числить с некоторой натяжкой.
И вот однажды - возвращаюсь из наряда в казарму и слышу за спиной знакомый женский голос. Оборачиваюсь: сержанты и "деды" сидят перед телевизором, а в телевизоре красивая молодая женщина в вечернем платье не из этого века говорит что-то совершенно родным голосом.
Только через несколько секунд я понимаю, что красавица в телевизоре - это Лена Майорова из нашей "табакерки".
- Ой! - сказал я. - Ленка!
"Деды" обернулись. Я стоял, не в силах отвести глаз от телевизора.
Майорова и великий Марк Прудкин играли "Дядюшкин сон" Достоевского. А я уже полгода жил в ротном сортире, где чистил бритвой писсуары. Ее голос был сигналом, дошедшим до меня сквозь черный космос из далекой родной цивилизации…
- Обурел, солдат? - поинтересовался кто-то из старослужащих. - Какая Ленка?
- Майорова, - ткнув пальцем в сторону экрана, объяснил я. Я не мог отойти от телевизора. Это был глоток из кислородной маски.
"Деды" посмотрели на экран. "Я прошу вас, князь!" - низким прекрасным голосом сказала высокая красивая женщина в белом платье с открытыми плечами…
- Ты что, ее знаешь? - спросил старослужащий.
- Да, - ответил я. - Учились вместе.
"Деды" еще раз посмотрели на женщину на экране - и на меня.
- Пиздишь, - сопоставив увиденное, заключил самый наблюдательный из "дедов".
- Честное слово! - поклялся я.
- Как ее фамилия? - прищурился "дед".
- Майорова, - сказал я.
- Майорова? - уточнил "дед".
- Да.
- Свободен, солдат, - сказал "дед". - Ушел от телевизора!
(Справка для женщин и невоеннообязанных: приказы в армии отдаются в прошедшем времени. "Ушел от телевизора!" - не выполнить такой приказ невозможно, ибо в воображении командира ты уже ушел. А за несовпадение реальности с командирским воображением - карается реальность.)
И я ушел от телевизора и, спрятавшись за колонну, в тоске слушал родной голос… Первая часть телеспектакля закончилась, и по экрану поплыли титры: "Зина - Елена Майорова"…
- Солдат! - диким голосом крикнул "дед". - Ко мне!
Я подбежал и столбиком встал у табуреток. Старослужащие смотрели на меня с недоверием и, на всякий случай, восторгом.
- Ты что, правда ее знаешь? - спросил наконец самый главный в роте "дед".
- Правда, - сказал я. - Учились вместе.
- Ты - с ней?
Диалог уходил на четвертый круг. Поверить в этот сюжет они не могли. Впрочем, после полугода жизни в ЗабВО им. Ленина я и сам верил во все это не сильно.
- Красивая баба, - сказал "дед", буровя меня взглядом.
- Очень, - подтвердил я.
"Деды" продолжали испытующе рассматривать меня. Прошло еще полминуты, прежде чем злой чечен Ваха Курбанов озвучил наконец вопрос, все это время одолевавший дембелей: