Слушая старого лоцмана, у Остапа чесался от нетерпения язык, чтобы спросить: "Все это хорошо, друг мой лоцман, ты лучше поскорее укажи где лежит заветный катер "Святитель"? Но Ивакин продолжал, не чувствуя немого вопроса гостя.
- А вот здесь деникинский тральщик, сам тралил и подорвался, - провел он тонкую линию карандашом к месту пересечения с другой линией. - А здесь покоится пассажирский пароход, уходил из порта с бежавшими в девятнадцатом… Мы его и потопили. После хотели поднять, когда снова заняли Мариуполь. Но не до него было, снова бежали из города… Вот здесь он и остался лежать. Много тут еще разного… И мелкие… баркасы, моторки, суденышки, катера.
- Так вот я и интересуюсь катером "Святитель", врангелевским, Семен Александрович, а вы о нем и ни слова… - взглянул просительно на лоцмана Остап.
- И ни слова… - протянул в ответ тот. - Помню, вроде, отходил с белыми такой катер… - начал лоцман еще раз рассматривать внимательно свое творение. - Вот здесь пометка, у Кривой косы, кажется… линии здесь не видно, поистерлась, или я ее не проводил, капитан, поскольку катер из мелких…
- Кривая коса? - взглянул на старого лоцмана Бендер.
- Да, может быть, он и лежит неподалеку от нее… На отмели там три сваи торчат… А дальше дно в глубину уходит, капитан.
- Я смотрю, площадь большая и много затопленных… - провел ладонью по карте, как бы разглаживая ее, Остап.
- Хватает. Вот тебе, капитан, и надо пошарить, походить твоим водолазам по дну и тут и дальше от косы, - улыбнулся Ивакин.
- Легко сказать, "походить по дну", - усмехнулся Бендер, покачивая головой.
- Солнце уже высоко, брат. Может, перекусим? И гость у нас, а? - спросил Ивакин-младший.
- Дельное предложение, Павел. Давай, накрывай стол в кают-компании, - кивнул Семен Александрович.
И пока на грубо сколоченном из обрезков досок столе, стоящем в тени развесистых верб, Павел раскладывал еду, Бендер продолжал допытывать старого лоцмана:
- И все же, Семен Александрович, где же может лежать затопленный "Святитель"?
- Скажу откровенно. Не могу указать точно. На карте нет, значит, мелюзга. А по памяти, так не иначе, вот здесь, - очертил ногтем кружок на карте Ивакин. - Так и по рассказам тех, кто помогал эвакуации белых тогда, как я слышал, капитан.
- А как их найти, уважаемый Семен Александрович, фамилии вы знаете? Где проживают? - тихим вкрадчивым голосом спросил великий кладоискатель.
- Моряки среди нас говорили об этом, а кто, что и где такие люди есть, мне неведомо, капитан. Слух такой был и только… - задумался старый лоцман.
- У меня все приготовлено, капитаны! - объявил Павел. - Прошу за стол.
Стол был уставлен обильно. Помимо овощей, хлеба, жареной и отварной осетрины, в центре стоял большой кувшин вина собственного приготовления.
- За приезд гостя, - поднял стакан Семен Александрович.
- Благодарю, - ответил Бендер, - За ваше здоровье, и ваше, Павел.
- Рад был знакомству с вами, капитан, - ответил тот.
Завтрак затянулся. Пили, ели и старый лоцман пустился в воспоминания. Из рассказа его Бендер много узнал интересного, но не того, что касалось местонахождения катера "Святитель".
Остап узнал, как летом 1918 года Ивакин на парусных баркасах из Ейска прибыл в Мариуполь на помощь восставшим против австро-германских войск, хозяйничавших в городе. Как им удалось на Успенской площади захватить австрийскую батарею, а у банка - пулемет. А в двадцатом он на сторожевом катере "Данай" за Бердянском у села Кирилловка напал на десантные баржи, с которых высаживался десант генерала Слащева. Рассказал старый лоцман и о том, как он со своими моряками на канонерской лодке "Свобода" с плавбатареей "Мирабо" на буксире отогнал от Бердянска три врангелевских корабля, которые обстреливали город. Как участвовал в морском бою с казачьим десантом полковника Назарова на Кривой косе и тут Семен Александрович вдруг сказал:
- Ой, что-то мне помнится, что именно у Кривой косы и надо искать ваш катер "Святитель", капитан. Да, припоминается…
Бендер тут же зафиксировал это в своей памяти. И дослушав старого лоцмана за стаканами вина, как тот участвовал в бою в районе станицы Приморско-Ахтырской, куда был высажен восьмитысячный десант генерала Улагая, Остап перевел разговор на более близкую и нужную тему словами:
- А после войны, поднимал ЭПРОН затонувшие суда, Семен Александрович?
- Поднимали. Белогвардейцы успели увести все способные плавсредства. А те, которые не могли, потопили. Помню, подняли в порту буксирный катер "Кальчик", две шаланды и ледокол "Четверка". Потом его переименовали в "Знамя социализма" и он стал флагманом Азовской флотилии, капитан.
- Ну, а мелкие, из катеров, не поднимали? - спросил Остап, боясь услышать, что поднимали и среди них мог оказаться и заветный "Святитель", тогда все его поиски могут оказаться тщетными.
- Не слыхал, не знаю, капитан. А зачем их было тогда поднимать? В первую очередь нужда была в кораблях мало-мальски значимых, а мелюзгу…
- Но шаланды ведь подняли - настороженно спросил Остап.
- Так то нужные, грязеотвозные и лежали под рукой, как говорится, - поднял стакан с вином Ивакин-старший.
- Выпили и за работу, Павел, - обратился он к брату.
Пароход в Мариуполь шел вечером и Остапу не надо было спешить, но поняв эти слова лоцмана, что гостю пора и честь знать, он стал прощаться с братьями-кораблестроителями. На прощанье Семен Александрович сказал:
- Вернусь домой, может быть, поищем вместе "Святитель", капитан.
- Очень буду вам благодарен, Семен Александрович, очень, - потряс руку бывшему лоцману искатель подводного клада.
Было удушливо жарко. Особенно после выпитого вина Ивакиных. И Остап, попрощавшись с ними, пошел по берегу лимана. Выбрав укромное место в тени деревьев, он разделся и прыгнул в воду. Купался с удовольствием, нырял, плескался, а после загорал и снова купался, ныряя. И так прошел почти весь день. Вечером пошел в город, осматривая его одноэтажные домики, затем спустился к порту и, глядя на море, с удивлением остановился.
Если утром "Чайка" приплыла в Ейск по штилевому морю, то за молом гавани Остап увидел крупные накаты волн с белыми гребешками. Один из пассажиров сказал:
- Штормяка на море, пароход может и не прийти.
- А если придет, то в море не выйдет, - посетовал другой. - У меня уже было такое…
Ждали до ночи и Остап с другими пассажирами наблюдал, как белые мотыльки облепливали все фонари, кружась вокруг них. Казалось, что идет, сыплется и вихрится снег. Мотыльки густо покрывали все светящиеся лампочки, делая их матовыми, тучными роями кружа вокруг них.
Пассажиры нервничали и гадали: придет или не придет пароход, так как погода была сильно ветреная и, как говорится, с большой мрачностью.
Но пароход с названием "Азов" все же пришел, хотя и с некоторым опозданием. После высадки прибывших пассажиров, судно начало принимать на борт отплывающих.
Это был пароход дореволюционной постройки. И когда вышли из гавани, то великий предприниматель сразу же ощутил морскую качку. А после всю ночь ходил с побледневшим лицом по пароходу, хватаясь за двери и перегородки кают, пробираясь в гальюн, чтобы еще раз освободить желудок от тошнотворного состояния.
Что такое морская болезнь Бендер еще не знал. Добравшись до постели своей каюте, он распластывался на ней чуть живой, плохо соображая, где он и что с ним. Но лежать было еще хуже. Его все время тянуло вывернуть все внутренности наизнанку. Это была мученическая ночь для него. Но не только для него, но и для всех, кто не переносит качку и не переболел морской болезнью.
Он вышел на палубу, не зная, где найти себе успокоение. Остановился, как пьяный, над машинным трюмом и, как на "Чайке", взглянул на работу паровой машины. Но от запаха разогретого масла, поднимающегося из трюма, у Остапа помутилось в голове и ему показалось, что он вот-вот сорвется вниз на мелькающие перед его глазами механизмы.
Волны захлестывали "Азов" и он, ныряя носом в провал между ними, поднимал кверху корму, чуть было не обнажая винт. Кренился то на левый, то на правый бок и подхватывал воду бортами, которая белой пеной с шипением скатывалась снова в море. И так повторялось вновь и вновь.
Великий комбинатор, как лунатик ходил по пароходу, держась за поручни и перегородки и не находил себе места. Он искал способ подавить в себе тошноту, заставить себя уснуть, забыться сном до прихода судна в тихую мариупольскую гавань. Но это ему никак не удавалось. И если бы он посмотрел на себя в зеркало, то увидел бы свое лицо уже не белым, а зеленым. И тут он вспомнил слова Балаганова: "И буря на море может подняться, капитан", и сам себе вслух ответил:
- Нет-нет, в открытое море на нашем баркасе идти нельзя. Ни за что, ни за что… ни в коем случае, - и подумал, хорошо, что он поплыл в Ейск один. И никто из его друзей не видит, в каком он беспомощном состоянии.
Так мучаясь, он только к утру почувствовал облегчение, когда "Азов" вошел в спокойные воды устья Кальмиуса и причалил к пирсу морского вокзала Мариуполя.
Великий комбинатор, предприниматель, кладоискатель и большой мечтатель переболел морской болезнью так, что она давала себя знать: в ногах чувствовалась дрожь, отчего походка его была не совсем уверенной. И даже ступая уже по деревянному настилу пристани, ему все казалось, что у него по-прежнему под ногами палуба, норовившая все время выскользнуть из-под его ступней и вот-вот он соскользнет за борт в бурное море.
В порту Бендера никто не встречал, друзья не ведали, когда он вернется. Остап нанял извозчика и, сидя на мягкой рессорной пролетке, указал хозяину, куда его везти.