– Ты – провокатор! Но, поскольку никто из них от депрессии не умирал, то этот вопрос они как-то решили!
– Удивительная история, Палыч! – сказал Андрей, – И вот, хотите – смейтесь, хотите – нет, готов поверить! Все-таки, особый праздник, хоть и сколько раз был он уже, а все же, где-то глубоко, ждешь чего-то, нового, необычного!
– Одно слово – Новый год!
– Везет вам, дядя Саша! – завистливо сказал Сергей Васин, – я вот тут знаю, где Дед Морозовский инвентарь достать, да и мысли кое-какие появились, – уже загорелся он какой-то идеей, "А если удастся – то появится новый рассказ о НАСТОЯЩЕМ деде Морозе!" И вообще – столько у вас воспоминаний о службе, о флоте!
– А вот при вашем поколении одни воспоминания останутся… от флота! – издевался Коромыслин.
– Ну, вот, совсем весело пошутил!
– Только на флоте могут случаться такие истории! Ну и только на Северном флоте смогут затащить с улицы и вовлечь в свой коллектив даже Деда Мороза! Это им не Москва, куда его под конвоем милиции возят из Устюга, сам видел! Он там и шелохнуться боится! А у нас..
– Слушай, а чего бы ему сейчас, к нам прямо в гараж не завернуть!
– Ну, это перебор! Да и елки в гараже нет…
– Обижаешь! Вон она, маленькая, на книжной полке стоит!
Там действительно стояла двадцатисантиметровая елочка с золотистыми украшениями. Старая гирлянда обвивалась вокруг развешанных на стене инструментов.
Так, подшучивая, они прервали застолье, и взялись за предпраздничную приборку своих гаражей, а потом засобирались домой.
– Доктор, давай хороший крайний тост "на стремя"! – попросил Александр Павлович. Пошептав что-то себе в усы, Николай Григорьевич поднял свой стаканчик и начал:
Пусть в море обойдут вас штормы,
Минуют на земле метели!
Пусть дарит жизнь любовь и дружбу!
А тут Васин немедленно вставил свое:
А если женщину раздели
Пусть вас не вызовут на службу!
– Да, – крякнул Курочкин, – это у Васина – крик души! К большому сожалению, для остальных это уже не актуально! За изъятием, быть может, еще и Андрея!
Пожелали друг другу всего хорошего в наступающем году, выпили "на стремя" – по предложению казака Егоркина, а не "на посошок", как это водится. Чем больше Егоркин выпивал, тем больше его тянуло к казачеству. А тут еще родная чача…
Предстояли хлопоты в ожидании праздника. И все-таки, все ожидали от наступающего праздника чего-то такого… Особого. А вдруг?
Егоркин и "Хэллоуин по-кубански"
Как-то раз, где-то уже в 90-х годах, выпал мне отпуск на осень, – рассказывал Егоркин, – А я и не расстроился! Летом-то, кстати, и у нас на Севере, очень не плохо, да! Да и на жарком юге мне уже "Тяжек воздух нам земли" – говаривал один персонаж Пушкина.
Но на родной Кубани осень – так и вообще – шик и блеск! Овощные базары там в это время полны! И арбузы, и виноград, и даже хурма! А сколько там автобочек с живой рыбой из зарыбленных разной серебристой живностью прудов! Эй, радуйся, душа!
Она, душа, все же, где-то около желудка и вкусовых рецепторов, чтобы там не говорили! Верьте мне – давно живу!
А что? Даже классики пишут: "после вкусного обеда… главный герой… находился в благодушном настроении". Во! Душа благая! Въезжаете?!
Да и торговали тогда по-божески, а не как сейчас, будто в крайний раз в голодный год, если по ценам судить, никакие инородцы казакам цены на их продукцию на станичных базарах, да на городских ярмарках и рынках диктовать не смел.
Хочу я посмотреть на тех героев, которые бы тогда хотя бы попробовали! Вы тоже? Вот то-то!
Тогда еще все совесть имели во вполне приемлемых пределах! А жадность – она от Гордыни да с Запада – прямыми поставками. Насмотрелся я – было время! Хотя, если уж честно, пусть и не совесть, тогда здравый ум это самое хапужничество тормозил. Потому, что покупателя раз и навсегда потеряешь. А где другого взять? То-то и оно! А где нам его, здравый-то взять? Ага!
– Подался Егоркин в философию! – понимающе кивнул доктор Рюмин.
– В это же самое время – отмахнулся нетерпеливо Палыч-сан от Рюмина и продолжал: – в октябре – ноябре, начинают уже птицу бить, вино молодое подходит. Это все знают, у нас даже праздники в его честь есть, вроде французского "божоле".
А чача, такой виноградный самогон, из свежего виноградного жмыха и домашний самогон же из молодой, еще наполненной жизненными соками, пшеницы втихую, безо всяких фанфар и реляций, гонится в достойных количествах. И никто этот декалитраж никогда не сочтет, он статистике не подвержен!
Тут Егоркин облизнулся. Заметив это, Рюмин громко резюмировал:
– Ага, видали! Палыч-сан сглотнул слюну, когда стакан чачи представил! Скрытый, то есть – латентный алкоголик! – удовлетворенно сказал доктор, будто сам лично сделал Палыча алкоголиком. От избытка чувств он даже зажмурился, как довольный кот.
– Ах ты, Пилюлькин, клизматрон несчастный! Обрадовался, садюга!!
– возмутился до самых печенок старый мичман, – это у меня от избытка слов в горле и во рту пересохло! – зарычал Палыч-сан, налил себе стакан живого Кольского пива и осушил его в два глотка.
Народ показал доктору "желтую карточку".
Воспитанный деликатный Бардин ненавязчиво намекнул, что, вообще-то, за такие провокации в приличном интеллигентном обществе ненавязчиво бьют некоторых шибко заумствующих. Егоркин согласно кивнул и продолжил: – Народ в станицах ходит веселый, удовлетворенный после сбора богатого урожая щедрой кубанской земли.
Свадьбы, опять же, играют, да еще какие, праздники семейные и церковные справляют станичники, да как песни поют… – припомнил Егоркин, и на глаза навернулась непрошеная сентиментальная слеза.
– Расчувствовался, блин! Старею! – пояснил он, – Эх, люблю Кубань, и если бы не Север да не флот, разве бы я с ней смог разлучиться? Давно бы уже вернулся бы, да уезжать от нас – как резать по живому. Тут все – и юность, и молодость, и – друзья. Да и дорогие сердцу могилы уже есть на нашей земле, тут, неподалеку.
Вот жена говорит – консервативный я, боюсь, мол, свою жизнь изменить. А чего спешить хорошее-то менять? Я ничего в этом плохого не вижу!
Народ его мысленно поддержал, согласно кивая. У каждого были свои резоны.
– Ну вот, слушайте! – продолжал Александр – приехал я тогда в свою станицу, в родительский дом, отдохнул, а потом прошелся по знакомым с детства улицам. Строго говоря, нет уже тех улиц, старенькие родовые казачьи дома-куреня с щитами-ставнями на окнах, обращенные во двор. Была такая особенность – строились-то они тогда, когда набеги абреков были не в редкость! Сакли-дома кавказцев тоже так строились – казаки непременно хаживали с ответными визитами, и не совсем, чтобы с дружественными. Такие законы были! Дикие времена. Только силу и уважали! Да еще – справедливость!
Теперь эти исконные дома заменили добротные высокие домищи-замки, поприбавилось разных новых людей, беженцев из всяких горячих и нагревающихся точек. Даже в станицах кавказцев стало больше, чем потомков казаков, да и вообще – славян. Хоть, конечно, кто же скажет, каких только кровей в казаках-то нет? Даже одежда у нас была, кстати, не так уж и давно, как у горцев местных, как наиболее подходящая к местным условиям.
Прямо посреди улицы повстречал двух своих былых одноклассников, да еще с одним из них вместе и на службу призывались, и в морпехе, здесь, рядом, в Сателлите срочную служили. Обнялись, по плечам и спинам так настучали друг другу от радости, что синяки, наверное, были.
Короче, этот Михаил, а по школьному прозвищу Михей, пригласил нас отметить встречу у него во дворе. Да еще, подумав, обещал пригласить, по такому случаю, еще кое-кого из нашей "старой гвардии".
– Только ничего не покупай! – строго предупредил меня здоровенный Михей, – все уже есть, а чего не хватит – найдем, даже не выходя за забор! – похвастался он, походя, своими достатками. Казацюра! Это в крови у наших!
Мишка на бегу махнул мне рукой, сел на свою потрепанную "Ниву", газанул с места и упылил по улице по своим важным делам.
В назначенное время я входил в дом, известный мне еще с далеких, сладкой памяти, школьных лет. Меня уже ждали – в дальнем углу двора тянулся в небо веселый светло-синий дымок, по-залихватски потрескивая углями и выстреливая искрами.
У солидного мангала из толстой прокопченной нержавейки, сидел и колдовал над ведром с замаринованным мясом мой друг детства Сашка, по прозвищу Интеллигент (за любовь к чтению), а ныне – инженер-механик хозяйства. Он умело нанизывал на шампуры крупные, сочные куски бастурмы, окружая их ломтями помидоров и "синеньких", так у нас баклажаны зовут. Вокруг остро пахло луком, чесноком, какой-то зеленью, и нашими особыми специями. Он что-то напевал себе под нос из местного репертуара.
Были еще два старых друга детства, с ними мы когда-то входили в сборную по борьбе. Все они нашли себя на родной земле! Кроме меня.
Эх, недаром, видно, меня маманя попрекала: "Кровь цыганская!", намекая на одну действующую легенду отцовского рода. Тяга к перемене мест была с юности! А ремесло военного моряка подходило для этого как нельзя лучше!
Друзья неподдельно обрадовались моему появлению – хитрый Михей держал мой приезд в секрете. Сюрпризы делать он любил! Это у него ни отнять, ни прибавить!
От радости встречи в глотках заметно пересохло, и мы с удовольствием выпили отличного свежего пива, причем, местного колхозного производства.
Проныра-председатель где-то нашел, по дешевке аппаратуру для крошечного пивного заводика, народных умельцев. Так варили пиво для себя, да и все ингредиенты – тоже все свои первого класса!