Неслышная, появилась Ханнар. Присела на краешек бассейна, опустила белые пальцы в воду. От маленьких волн побежали дрожащие блики по ее лицу, нахмуренному, отстраненному. Эртхиа поймал ее руку в воде и тихонько сжал холодные пальцы. Ханнар высвободила руку, не поднимая на него глаз. Эртхиа перехватил ее за запястье.
- Пойдем.
О богине
- Так и будет всегда.
Ханнар хмурилась, накручивала на пальцы рыжие кудри.
- Так и будет. Всегда. Они будут рожать тебе детей. А я - что? За что?
- Не плачь.
Ханнар вздернула подбородок.
- Я не плачу. Никогда. Ты это знаешь.
- Ты этим гордишься. А я - плакал не раз. Разве сила - в сухих глазах и твердом сердце?
- И не в слезах.
- Нет.
- А в чем?
- Не знаю. Сила - просто сила. Она сама в себе.
- А в тебе есть?
- Ханнар!
- Ты, сильный, ты, царь! Можешь ты сделать что-нибудь, чтобы я родила тебе детей?
- Ханнар, ты знала раньше всех нас, что так будет. Ты моя жена, и я все сделаю для твоего благополучия. Но ты говоришь о невозможном.
- Я знала, - согласилась Ханнар. - Все. Кроме того, что люблю тебя. Кроме того, что захочу родить ребенка хайарду. Что теперь ты называешь невозможным? Сделай что-нибудь. Я стояла сегодня перед Солнцем. Я просила об одном. Но Солнце не ответило мне. Оно никогда не отвечает. Почему, Эртхиа?
- Я не знаю, любимая.
Эртхиа обнял ее, жалея, но она не приняла жалости, вырвалась.
- Потому что я люблю человека, и мысли, и желания мои - человеческие, и мне нет дела до Солнца. И Солнцу - до меня. А Ханис презирает меня за то, что я заставила его сделать, и за то, что я напоминаю о его вине. И выходит, что у меня нет никого, ни защиты, ни помощи. Только ты. И как ты теперь - мое Солнце, я прошу тебя: сделай что-нибудь. Сделай невозможное.
Эртхиа молчал, глядя в пол. Он не был богом и не умел разговаривать с солнцем. Он знал только Судьбу, а какие с Судьбой разговоры? Вот не родятся дети у богинь от человеческих мужчин и у человеческих женщин - от богов. И вся им судьба.
Ханнар посмотрела на него пристально. Ей казалось таким легким прочесть его мысли.
- Судьба?
Эртхиа развел руками.
- Знать не знаю! - крикнула Ханнар. - Никакой Судьбы знать не знаю! Сделай что-нибудь, если ты мужчина. Разве ты не делал невозможного?
- Ханнар, Ханнар, успокойся. У Судьбы не просят, не требуют, она дает или не дает, но только сама. Что там у нее задумано - не знаю, только ей дела нет до наших чувств. Надо принимать ее дары и довольствоваться тем, что есть. Больше не выпросишь.
- Мне и Ханису-маленькому так сказать, когда он вырастет? Или ты сам ему скажешь - ведь он тебя зовет отцом. Когда он придет к тебе просить позволения жениться, что ты ему скажешь?
- Ханнар! - возмутился Эртхиа. - В чем я-то виноват?
- Во всем! - вскрикнула она, и если в глазах ее слез не было, то голос ее был солон. - Если бы ты не придумал на мне жениться и не отдал бы за Ханиса свою сестру…
А не поэтому был во всем виноват перед ней Эртхиа. Потому что был ее всем, и все было от него и из-за него. Но сказать такое человеку богиня не могла, а уж Ханнар и подавно - не могла даже додумать свою мысль по-настоящему до конца. И Эртхиа, хмурясь, подбирал слова для оправдания, недовольный, чувствуя, что, и в правду, во всем и всегда перед Ханнар будет виноват только он. Настоящей причины и он не знал.
- Что я придумал? Судьба моя такая - увидеть тебя и любить, - тут Эртхиа проглотил проклятия, - любить тебя, ненаглядную, на горе себе. И тебе. И Ханису, и маленькому Ханису, и Атхафанаме… А только никто тебя не заставлял за меня идти. Мы сами это все устроили так, как оно есть. И не все ли равно теперь, кто что знал, кто чего не знал. Вот оно так есть. Надо нам жить и постараться быть счастливыми.
- Хорошо говорить! Полный дом детей тебе нарожают, одна вперед другой стараются. А я - что? А моему сыну кто невестой станет? Пойду к Ханису. Пойду. Надо мне дочь родить.
- Думать не смей! - закричал Эртхиа, схватив ее за руки.
- Пусти, больно! Не смей кричать на меня!
- Да как ты можешь? Чем шутишь? Я ведь вас обоих убью. Тогда не убил - теперь убью. Слышишь? Не смей говорить, не смей думать! А Ханису я скажу…
- Что твоя жена собирается к нему в опочивальню? Скажи-и-и…
Эртхиа отошел от нее подальше, на другой конец комнаты. Чтобы не ударить.
Ханнар перекинула косы за спину, оправила платье. Оглядела белые пятна на запястьях, уверилась, что синяки будут. Одернула рукава.
- Что ты можешь сделать? И как запретишь? Если сам не можешь дать мне ребенка?
Эртхиа повернулся и молча вышел. Ему пора было в Дом Солнца.
О сестре
Он не хотел идти через внутренний двор, где наверняка еще сидели жены, обсуждая свое самочувствие и радостные надежды, похваляясь недомоганиями и опасениями. Едва не крадучись, он обогнул двор по веранде, проклиная все на свете, а более всего - женщин, из-за которых мужчина и повелитель в собственном доме хуже вора, с утра крадется в обход. Но было невмоготу улыбаться им, а обругать - не за что. Справедливость же мнил Эртхиа отличительной чертой и достоинством сильного.
В собственных покоях не нашел он успокоения: раб поклонившись доложил, что прибыла царственная супруга бога Ханиса, сестра государя Эртхиа, почтенная Атхафанама. И хочет видеть брата.
Эртхиа взвыл сквозь зубы и повелел:
- Одеваться!
Пока ему расчесывали и умащивали благовониями волосы и бороду, пока надевали и стягивали многослойным поясом штаны, да наверх рубашку, да поверх рубашки кафтан, а потом еще пояс - любимый царем широкий пояс лучника, усаженный железными бляхами, да натягивали сапоги, да покрывали голову расшитым платком, даобвивали поверх этого другим, скрученным в жгут и перевитым золотыми шнурами и жемчужным низаньем, да прихватывали рукава браслетами над локтями и на запястьях, да укладывали оплечье и золотой нагрудник, да подавали кинжал, который он заткнул за пояс, и меч в ножнах, которые он пристегнул к поясу… нет, не успокоилась душа, не отошла от обиды.
Для нее, для нее одной оставил родной Хайр и пошел против отца, для нее же делил кров и пищу с немытыми кочевниками-пастухами, водил их по степи, сбивал в войско… Все тут вспомнил Эртхиа, чего и знать не хотел. Ведь в ту самую ночь, когда натравила на него бывшего раба, Аэши-побратима, друга дорогого, и он по рукоять всадил нож, насмерть… Ведь в ту самую ночь понесла своего ублюдка от родного брата, от другого побратима Эртхиа.
Ох…
Эртхиа только вздрагивал от клокочущего внутри. Пелена застилала глаза, вокруг головы тонко, тягуче звенело.
- Где царица Атхафанама? - спросил он. Никто из видевших его сейчас не мог видеть, как он похож на своего отца.
Ему указали дорогу и проводили в сад.
Атхафанама сидела у фонтана, там же, где - и часа не прошло, - Эртхиа здоровался с женами. И тремя дорогами сразу побежали мысли Эртхиа, когда он увидел сестру.
Во-первых, была она с его старшей женой Джанакиярой - одно лицо, одна стать. Ведь Джанакияра им приходилась родственницей и по отцу, и по матери. Только раньше Атхафанама, вдосталь накочевавшаяся по степи, была смуглее, стройнее, вольнее в движениях и речах. А теперь казалась почерневшей и иссохшей, и Эртхиа, никогда особенно не заботившийся о сестре (самовольно ведь пошла за Ханиса, без спросу и благословения!), испугался, как он раньше не замечал, что какая-то злая хворь изводит сестру. Ведь одни они были здесь родные друг другу, и вместе пережили бегство из Хайра и войну в степи. Джанакияра - не то. Общность судьбы сильнее общности крови и ложа.
Во-вторых, сидел на руках у Атхафанамы маленький Ханис, а тетка, глядя жалобно ему в макушку, гладила воспламененные солнцем рыжие кудри, такие же, как у ее мужа. Сама-то она не могла ему родить. И Эртхиа, еще корчась внутри от старой, старой обиды, понял, какая мука источила сестру. Но, нахмурясь, одернул ее:
- Избалуешь мне мальчишку!
Атхафанама вздрогнула, сорвала руки с головы Ханиса, смяла пальцы, виновато улыбнулась брату.
- Он еще маленький, не избалую.
Эртхиа нахмурил брови, повел взглядом по сторонам, откашлялся строго. Тут же с галереи сбежали няньки, подхватили рыжего Ханиса с теткиных колен. Увидев Эртхиа, Ханис потянулся к нему руками, растянул улыбку: крупные белые зубы еще не все выросли у него и такой забавной была его улыбка, точь-в-точь как у Кунрайо, что мысли Эртхиа, побежавшие по третьей дороге, наконец добежали, и он прикусил губу, и прокусил, спасаясь от стыда. Это Ханис-то маленький - ублюдок? Да я горло любому… Эртхиа протянул руку. Ханиса поднесли к нему. Трепанув его по волосам, подняв и подбросив, но так и не заставив себя посмотреть малышу в глаза, Эртхиа ничего лучше не нашел, как отправить его к Рутэ. Матери все равно сейчас не до него. Посмотрел, как няньки пробежали в арку, за которой стояла нарядная юрта. Рутэ не станет жаловаться. Много детей - счастье в доме. Даже Джанакияра, устав от воплей своего царевича, частенько отправляла его к степнячке в гости.
Эртхиа вздохнул.
- Что ты такая, сестра? - обернулся к Атхафанаме.
Атхафанама и глаз не подняла.
- Разве сам не знаешь, брат?
Сговорились они, что ли?
- Знаю. Иди к Ханнар, плачь вместе с ней. Но ты ведь ей завидуешь.
Атхафанама покачала головой.
- Чему завидовать? Разве он ей ребенок? Он ей - выполненный долг, и победа, и стыд, и вина, и долг невыполненный, потому что…