Вот и увидела. И никакой он не старик, кстати. Под пятьдесят - точно, но крепок телом, статен и легок в движениях. Рост чуть выше среднего, не атлет - но весь плавный, текучий. Опасный боец, наверное. Вон, притащил пару бадеек воды - и не шелохнется она, даже кругов по поверхности нет, хотя шел быстро а из-за угла вывернулся одним махом. Ставить не торопится, да и дышит легко. Волос странный, пепельный со светлыми прядями, то ли седыми, то ли вылинявшими под солнцем - не поймешь. Бороды и усов нет, загар многолетний, морщинки некрупные, кожа светлее во впадинках. Кажется, будто он только что смеялся - вот лучики у глаз и остались. Сами глаза удивительные. Чистые, глубокие, почти черные омутищи с невероятными серебряными стрелками-нитями на поверхности, разбегающимися от зрачка к радужке.
Живой, слава Богу.
Похоже, я высказала последнюю мысль вслух, потому что он рассмеялся, наконец поставил ведра и присел на корточки рядом, и все это - одним мягким движением.
Тот еще дедуля!
- Ты вроде тоже руки к этому приложила, а?
- Вы полагаете…
- Ты тут мне не выкай! Ни одна снавь еще не набиралась наглости мне выкать, а эта - пожалуйста! И кто тебя учил на тот свет ночью посреди болота, Черным мором затопленного, таскаться… Интересно узнать, ведь голову паршивцу отвинтить бы следовало. - Он разом посерьезнел. - Интересно, кто вообще мог тебя найти и провести через посвящение. Я думал, никого уже нет, и много поколений. Когда Радужный запел, себе не поверил, решил, с ума схожу, вот и чуется то, о чем давно вспоминать себе заказал. Ладно, пошли в дом, отвару попьешь - и поговорим.
Разговор будет у нас длинный, как я понимаю.
- Может, обойдемся без отвара? - слабо понадеялась я - Так во всем сознаюсь, честное слово! И, кстати, лучше я тут посижу. Солнышко сегодня красиво играет.
Он хмыкнул понимающе, скрылся на минуту в доме и вернулся с той же плошкой.
Опять густо парящей и полной до краев. Запах этой дивной травки я вовек не перепутаю с другим! Мертвых поднимает. Пришлось решительно пить, давясь приторным вкусом и пропихивая целебную гадость поперек возражений организма.
Болотный житель смотрел на дело своих рук с явным удовольствием. Наверное, давилась я и впрямь забавно. Наконец зелье кончилось. Мне снова была предложена та же плошка, уже с водой для запивания и умывания. Хорошо тут все-таки. Вода ледяная и вкусная сказочно. Я повозилась, уютно устраиваясь, и вопросительно посмотрела на присевшего рядом хозяина.
- Я начинаю? Потому что моя история наверняка короче выйдет.
Он кивнул. Наконец-то у меня есть собеседник! Я вдруг поняла, что события последних суток буквально распирают меня, и стала торопливо выплескивать информацию на благодарного слушателя. Вот выскажусь - и потребую объяснений. А то надо ж, какие умные: "три вопроса". Какие там три, их уже несчетно накопилось!
Он слушал замечательно, заинтересованно, внимательно, ничего не упуская. Я начала с краткого сумбурного описания своего мира и проблем той жизни, хотя сегодня они выглядели мелкими, полузабытыми и чужими. Невероятно, но позавчера я ими жила. Дура, он в точку попал. Увольнение я считала концом света, одиночество - трагедией, плохую погоду - поводом для слез. Две беды из трех, если честно, вообще сугубо потенциальные. Про погоду тоже стыдно вспомнить. Нормальная была погода, бодрая - мокрый снег, ветерок. Тоже мне, поводы для паники!
А вот оказалось, что и ступени, ведущие вниз, это не всегда последнее воспоминание жизни…
Внимание своего единственного слушателя я ощущала буквально кожей, как и растущее, по мере моего повествования, удивление. Он не перебивал, он целиком верил мне, и при том выглядел все более растерянным. Наконец я добралась до финала.
- Получается, вчера я трижды была рядом с последней чертой. Но осталась с этой стороны, что не может не радовать. Видно, мир меня не хочет отпускать, уж не знаю, чем заслужила. Наверное, аванс. Тут удивительно хорошо. - Я потянулась и пересела поудобнее, подобрав ноги. - Я до странности активно не хочу назад, но очень не прочь еще раз повидать Мейджу. Без моих знаний о том мире она пропадет.
Компьютеры, интернет, телефоны, автомобили… Тяжело ей будет. Даже слов подходящих нет. Профессии тоже. И еще: мне в этом мире надо какое-то имя завести, старое оставлять не вижу смысла. Было, правда, у меня второе - для подписи работ, еще детское. Ника. Так, пожалуй, и зови, пока не разберемся.
- Ника - вполне нормальное имя, - кивнул он серьезно. - Правда, здесь тоже принято иметь для посторонних второе. Что-нибудь придумаем. Что ж, рассказывать мне придется долго. Дольше, чем думал, с самого начала. Полное мое имя очень длинное и на современном языке как-то не слишком ладно произносится - примерно как Аэртоэльверриан. Обычно сокращается по-любому - Арт, Альв, Вэрри, Риан…
Впрочем, уже давно некому звать меня по имени. Все дорогие моему сердцу ушли по тем стертым ступеням, и следы их остыли. А я по-прежнему здесь, хоть и думал еще вчера, что поводов оставаться в мире больше нет. Я хранитель памяти, которая стала никому не нужной, кроме тебя. Ты со своими вопросами упала как раз по адресу, девочка. Я вижу в этом добрый знак, впервые с тех страшных времен, когда мир сотрясся в агонии, распадаясь под натиском сокрушительного зла.
Слушай.
Наш Релат - мир удивительный и прекрасный. Здесь почти не было войн. По крайней мере таких, когда вымирают народы и земля горит под ногами. Природа добра.
Урожаи обильны, травы целебны, леса полны дичью. А если пришла большая беда, достаточно позвать снавь. Может, и не избавит от напасти вовсе, но смягчит удар.
Снави рождались в этой земле всегда, чаще женщины, но не обязательно. С раннего детства они видели сны, - цветные, яркие, в которых сознательно жили и играли, меняя ткань мира сновидений. Таких рождалось немного, один ребенок на пять десятков, а то и реже, способен на игру. И еще: сны обычно уходят, когда малыш вырастает. Способность жить в ночной реальности сохранял хорошо если один подросток из сотни одаренных крох. Вот за ними в свое время приходили старшие и проводили юных через посвящение. Которое одних делало видьями, а других - обычными людьми. Ну, разве немного более чуткими и везучими и, чаще всего, живущими долгую и спокойную жизнь.
Нет никакой возможности заранее узнать, кто обретет и сохранит дар. Нельзя его унаследовать, передать, разбудить. Зато утратить можно, как и отказаться сознательно. Да и, честно говоря, многие ли захотят обладать силой, которая требует жить для других, не зная дома и покоя…
Я всегда полагал, что дело не в природных талантах, а в человеке, в его выборе.
Сохранит ребенок, взрослея, способность по-детски радоваться миру, не примет зла, сумеет чувствовать чужую боль как свою и захочет помогать незнакомым людям, не требуя награды - будет снавью. Захочет жить для себя, изломает душу гордыней и жадностью - перестанет видеть сокрытое. Может, я и был почти прав. До определенного времени.
Пока две сотни и еще двенадцать лет назад в мир не пришли братья.
Это были близнецы, и дали им одно имя на двоих, как принято. Атирас-го и Атирас-жи.
Го - значит старший. Хоть и разница-то у них - минут в пять, а для наследования и меньшего довольно. Они родились в княжеском роду Карн, что правит здесь, столица в десяти днях пути на зимний закат. Атирас-го был объявлен наследником рода и трона. Жи рос слабеньким и болезненным, брат его всегда защищал, оберегал, очень гордился тем, что способности хилого пацаненка с годами растут.
Искать снавь для посвящения брата поехал сам Атирас-го. Искать вовсе не обязательно, но младший попросил… Он вообще рос робким и многого ждал от окружающих. Особенно - от любимого старшего брата. А просил он потому, что с некоторых пор видел сны все реже. Потеряв дар, он страшился утратить братские любовь и уважение. Терзался, видимо, страшно. А тут еще смерть матери, нелепый несчастный случай на княжеской охоте. Мальчик таял на глазах, и старший брат готов был звезду с неба снять, лишь бы Жи стал прежним и опять улыбался. Вот и поддался на уговоры, уехал в дождливый, слякотный предзимний день.
Не лучшее время для странствий.
Го направился к подножию Радужного. Достигнув этих мест, разузнал, что в Красной степи беда, кочевники позвали снавь. Тогда княжич решил догнать ее и поехал берегом, спускаясь по течению Рельвы, которая петлями уходит на юго-восток, минуя серебряную ковыльную равнину арагов, в Красную степь кочевников илла, что раскинулась вокруг Золотого внутреннего моря. Оно пресное, давало воду степи, и люди не знали засух. Дальше Рельва неспешно и широко, берегов с середины не видать, струилась к океану, там земли пыльные, горячие, много песков. Так было… ну да ладно, вернемся к братьям.
Итак, Атирас-го был вежливым юношей, к тому же он торопился обрадовать брата, потому и решил сам поехать за снавью, а не посылать гонца - слишком вышло бы по-княжески формально и долго. Он вступил на земли арагов, даже не уточнив, какая беда так обеспокоила кочевников.
Две сотни лет назад Черным мором звали болезнь скота и людей. Снави обычно отделяли зараженный скот и требовали его сжигать. А людей лечили. Правда, спасти удавалось не всех. Когда больной впадал в сонное лихорадочное забытье, шансов почти не оставалось. В общем, дело давнее и темное. Почему Атирас-го сунулся туда, где сожгли скот? Похоже, хотел сократить дорогу и не встретил дозоров, или он просто заплутал в незнакомой степи, где одно место неотличимо похоже на другое для неопытного путника. К тому же, возможно, ехал ночью и не обратил внимания на колья с черными полотнами…
Когда его привезли к видье, было уже почти поздно.