Чувствительный человек обернулся, внезапно осознав чье-то присутствие. Незнакомец - средних лет, сутулый и седовласый, с интеллигентным лицом - прислонился к поручням и спокойно сказал:
- Приятный вечер, не так ли?
- Да, - ответил Далгетти. - Очень приятный.
- Оно дает мне ощущение подлинной гармонии, это место, - продолжил незнакомец.
- Каким же образом? - спросил Далгетти, который был не против поговорить.
Человек посмотрел на море и произнес тихо, как будто про себя:
- Мне пятьдесят лет. Я был рожден во время третьей мировой войны и вырос под гнетом голода и массовой истерии. Я сражался в Азии, когда неконтролируемый рост населения угрожал истощением ресурсов. Я видел Америку, которая балансировала между упадком и безумием. И все же сейчас я могу стоять и смотреть на мир, делами которого вершат Объединенные Нации, в котором снизился прирост населения, а демократические правительства возникают в одной стране за другой. Мы осваиваем моря и даже уходим на другие планеты. Все изменилось со времен моего детства, но в целом изменилось к лучшему.
- А! - протянул Далгетти. - Поворот души к добру. Хотя, боюсь, все не так просто.
Человек поднял брови:
- Значит, вы голосовали за консерваторов?
- Лейбористская партия действительно консервативна, доказательством чего является коалиция с республиканцами или неофедералистами, а также с некоторыми группами. Нет, меня не беспокоит, останутся ли у власти лейбористы, или будут процветать консерваторы, или возьмут верх республиканцы. Главный вопрос в том, в чьих руках основные силы.
- В руках членов партии, я полагаю.
- Но кто конкретно ее члены? Вы знаете не хуже моего, что огромным недостатком американского народа всегда было безразличие к политике.
- Что? Но ведь они голосовали, не так ли? Каковы были последние цифры?
- Восемьдесят восемь против тридцати семи. Конечно, они голосовали, раз уж им дано такое право. Но кто из них имеет хоть какое-то отношение к выдвижению кандидатов или определению платформы? Кто нашел время задуматься над этим или хотя бы написать своим конгрессменам? Кличка "Прихлебатель политикана" все еще в ходу. Слишком часто в истории голосование сводилось к выбору между двумя хорошо смазанными машинами. Достаточно умная и решительная группа и теперь может навербовать достаточно сторонников, выдвинуть какое-то имя и лозунги и орудовать под их прикрытием. - Далгетти говорил быстро и уверенно: этой проблеме он посвятил свою жизнь.
- Две машины, - не сдавался незнакомец, - или четыре, или пять, - что мы имеем теперь, - по крайней мере, лучше чем одна.
- Только не в том случае, если все их контролируют одни и те же люди, - мрачно ответил Далгетти.
- Но…
- Если не можете их разбить, лучше к ним присоединиться. А еще лучше присоединиться ко всем сторонам. Тогда вы не проиграете.
- Не думаю, что это произошло.
- Нет, этого не произошло, - согласился Далгетти, - не произошло в Соединенных Штатах, хотя в некоторых других странах… Впрочем, неважно. Это все еще впереди - только и всего. Сегодня за ниточки дергают не нации и не партии, но… философы, если вы предпочтете такое название. Все сводится к двум типам человеческого сознания, стоящим выше национальных, расовых и религиозных течений.
- И что же это за два типа? - спокойно спросил незнакомец.
- Я бы назвал их либеральными и тоталитарными, хотя не все носители тоталитарного мышления признают себя таковыми. Общеизвестно, что неистовый индивидуализм достиг своего пика в девятнадцатом столетии. Хотя, по сути дела, социальное давление и обычаи были более жесткими, чем это представляется теперь многим.
В двадцатом столетии социальные твердыни - в манерах, морали, привычках и мыслях - были разбиты. Эмансипация женщины, например, или легкость развода, или законы о правах личности. Но в то же время государство начало усиливать свою хватку. Правительства брали на себя все больше и больше функций, налоги росли, жизнь индивидуума все чаще регулировалось словами "разрешено" и "запрещено".
Итак, похоже, что война органически присуща обществу. Она снимает давление, запреты, касающиеся борьбы, работы или рациона. Чрезвычайно медленно мы идем к обществу, где индивидуум имеет максимум свободы - как от закона, так и от обычаев. Возможно, несколько дальше по этому пути продвинулись Америка, Канада и Бразилия, но эта тенденция наблюдается во всем мире.
Однако возникают некоторые тревожные симптомы. Новая наука о человеческом поведении, массовом и индивидуальном, оперирует религиозными формулировками. Она становится самым могущественным инструментом из когда-либо ведомых человечеству, ибо тот, кто контролирует человеческий разум, контролирует все. Напоминаю вам: наука может быть использована кем угодно. Если вы умеете читать между строк, то поймете, какая скрытая борьба идет за право лепить личность, как только она достигает зрелости и эмпирической нестабильности.
- Ах да! - сказал незнакомец. - Психотехнический институт.
Далгетти кивнул, дивясь про себя, почему начал эту лекцию. Что ж, чем больше людей получит верное направление мыслей, тем лучше - хотя этого не достаточно, чтобы узнать всю правду. Пока еще нет.
- Институт готовит кадры для правительственных постов и консультирует политиков, - проговорил человек, - так что иногда даже кажется, что именно он режиссирует все представление.
Далгетти поежился под легким ветерком и пожалел, что не взял с собой плащ. Он устало подумал: "Это я уже слышал. Знакомая тактика. Никаких прямых обвинений, бросаемых в лицо, но неясные слухи, шепоток здесь, намек там, уклончивая новая история, нарочито бесстрастная статья… О да, они знают, как обращаться с семантиками".
- Слишком многие боятся этого, - заявил он. - Но это не правда. Институт - частная исследовательская организация, одобряемая Федерацией. И его исследования доступны всем.
- Все исследования? - В сгущавшихся сумерках лицо человека было трудно разглядеть, но Далгетти почти увидел, как он скептически поднял брови. Он не ответил на вопрос прямо, но сказал:
- В общественном сознании бытует неясное мнение, будто группа, обладающая полным набором знаний о человеке - чего Институт еще не достиг, может сразу "возобладать" над остальными и путем некоторых неспецифических, но пугающе-вкрадчивых манипуляций завоевать мир. Считается, что если вы знаете, на какую кнопку нажимать и тому подобное, то люди сделают нужное вам, не подозревая, что ими управляют. Все это чистой воды вымысел.
- Не скажите… - возразил человек. - Эта мысль кажется вполне правдоподобной.
Далгетти покачал головой:
- Предположим, я был бы инженером и видел, что на меня надвигается лавина. Я точно знал бы, как ее остановить: куда заложить динамит, где построить бетонную стену и так далее. Только знания не помогли бы мне. У меня не оказалось бы ни времени, ни силы, чтобы их использовать. То же с людьми - как в массе, так и индивидуально. Нужны месяцы и годы на то, чтобы изменить убеждения человека, а когда имеешь дело с сотнями миллионов людей… - Он пожал плечами. - Социальные течения слишком мощны, чтобы поддаваться контролю, кроме самого слабого, в высшей мере постепенного. Возможно, самыми ценными результатами исследований являются не те, которые открывают, что можно сделать, но те, которые показывают, чего сделать нельзя.
- Вы говорите очень уверенно, - заметил человек.
- Я психолог, - ответил Далгетти, не слишком отступая от правды. Он не добавил, что является одновременно и наблюдателем, и объектом исследования, и подопытным кроликом. - И боюсь, я слишком много говорю. Дурная привычка.
- Ну что вы! - воскликнул человек. Он прислонился спиной к поручням и протянул собеседнику едва видимую в полутьме пачку. - Закурите?
- Нет, спасибо. Я не курю.
- Вы редкое исключение. - Огонек зажигалки осветил на мгновение лицо человека.
- Я нашел другие пути расслабления.
- Вам повезло. Между прочим, я сам не чужд науке. Преподаю английскую литературу в Колорадо. Профессор.
- Боюсь, что в этом отношении я профан, - сознался Далгетти. На мгновение он ощутил горечь потери. Занятия психотехникой слишком отдалили его от обыкновенного человека для того, чтобы он мог находить большое удовлетворение в художественной прозе или поэзии, другое дело - музыка, скульптура, живопись. Он посмотрел на широкую сверкающую полосу воды, на станции, темными силуэтами вырисовывающиеся на фоне звездного неба, и с истинной радостью осознал гармонию природы. Человеку нужно обладать его остротой чувств, чтобы понять, как прекрасен этот мир.
- Я сейчас в отпуске, - вновь заговорил человек. Далгетти ничего не ответил. Но собеседника это не смутило. - Вы тоже, полагаю?
Далгетти ощутил укол тревоги: столь личный вопрос в устах незнакомого человека прозвучал странно. Подобной бестактности можно ожидать от кого-то, подобного той рек-девушке, Гленне, но профессор должен быть лучше знаком с законами вежливости.
- Да, - бросил он. - Осматриваетесь?
- Между прочим, мое имя Тайлер, Хармон Тайлер.
- Джо Томсон. - Далгетти пожал протянутую руку.
- Мы могли бы продолжить наш разговор, если вы останетесь здесь на некоторое время, - предложил Тайлер. - Вы затронули некоторые интересные аспекты.
Далгетти задумался. Пожалуй, стоит поболтаться по колонии, пока здесь Банкрофт, - а вдруг выплывет что-нибудь еще?
- Может быть, я пробуду здесь еще пару дней, - сказал он наконец.
- Какая удача!