Поразительно, до какого извращенного наслаждения доводит любовь, растущая в ненормальных условиях. Жизнь приспосабливается ко всему, и в самых трудных обстоятельствах вырождается черт знает, во что, оставаясь жизнью. Как узловатые корявые березы в тундре. Как белесые грибы в пещерах…
Однажды я обнаружил в своей квартире полбанки шевелящихся белых полупрозрачных тараканов. Видно, давным-давно в банку упал беременный таракан, а выбраться не смог, так как стеклянные стенки внутри были покрыты каким-то скользким жиром. И они жили и плодились там, питаясь друг другом, мутируя, вырождаясь… Любовь остается любовью. Она всегда – наслаждение. Но в отвратительных условиях и наслаждение становится отвратительным.
Мы жили у Арнольда в квартире. Он снова был в Англии. Снова повторялось это дерьмо: он звонил ей оттуда, и Эля нежно разговаривала с ним, а я теперь уже специально стягивал с нее трусики прямо во время разговора. Она не могла убежать: не позволял телефонный провод. Она не могла бороться со мной: это услышал бы Арнольд, и она начинала заниматься со мной любовью, не прерывая разговора с ним, лишь изредка отстраняясь от трубки, чтобы издать стон или перевести дыхание. Наслаждение, отвратительное наслаждение, которое я получал при этом, было умопомрачительным, убойным.
"Девочка"
Все это должно было когда-то закончиться. Арнольд приехал. Мы с Элей продолжали встречаться. Ситуация перевернулась с ног на голову: теперь мне не нужно было ни от кого скрывать нашу связь, конспирация стала актуальной для Эльки. Встречались у меня дома, точнее – в доме моих родителей. Это было тягостно Эльке, это было тягостно мне, но мы ничего не могли сделать с собой. Она не хотела остаться со мной, но не могла и расстаться. Короче, продолжался все тот же ужас. Но я этого не понимал, я был по уши поглощен своей традиционной задачей: вернуть Эльку во что бы то ни стало.
Когда она в очередной раз решила, что больше со мной встречаться не будет, я придумал вернуть ее с помощью ревности. Я спросил ее лучшую подругу Таньку:
– Как ты думаешь, мы должны быть с Элькой?
– Должны, – сказала та.
– Тогда помоги мне вернуть ее.
– Как я могу помочь?
– Пусть она приревнует меня к тебе. Давай везде ходить вместе, и пусть пойдет слух, что у нас любовь.
– Я так не могу, – сказала умница Танька – Я не могу врать, что у нас что-то с тобой есть, если у нас ничего нет.
– Что же ты предлагаешь? – спросил я.
– Дурак ты, – сказала она. – Я не могу переспать с тобой "по заказу".
– Я тоже не могу, – признался я. И тут же придумал: – А давай так. Договоримся, что когда-нибудь мы обязательно переспим с тобой. Обязательно. Но не сейчас. А вести себя будем так, как будто это уже случилось. Так ведь легче?
– Легче, – согласилась она.
И мы стали вести себя на людях, как любовники. И через несколько дней Элька действительно примчалась ко мне. Она испугалась, что потеряет меня… Словно кошка, жалобно мяукающая в запертой комнате. Стоит ее выпустить оттуда, как она начинает тереться о дверь и проситься обратно…
Мы трахались, и она, имея в виду Таньку, приговаривала:
– А она так не умеет!..
Дружба между ними как-то сразу сошла на нет.
… Однажды мы лежали у меня в комнате, а я вдруг зачем-то спросил:
– Каким ласковым словом тебя называет Арнольд?
Она ответила:
– Чаще всего он называет меня "девочка".
Это поразило меня. Потрясло. Просто убило. Я столько раз слышал, как мой отец называл этим словом мою мать – "девочка". Они были идеальной парой, они нажили пятерых детей (я – младший), они никогда не повышали друг на друга голос, я ни разу этого не слышал, они любили друг друга десятки лет, и никого никогда не было между ними…
Это слово – "девочка" – сразу заставило меня отступиться.
Я никогда больше не искал с Элькой встреч, даже избегал их. Как-то позвонила ее сестра, которая приехала в Томск погостить: "Юля, у Эльки скоро свадьба, может, вам стоит повидаться?.." Мне очень захотелось этого. Встретиться, схватить Элю в охапку и никому не отдавать. Расстроить эту дурацкую свадьбу к чертовой матери… Но я сдержался, я сказал: "Нет, я не хочу". Года два мы не виделись совсем. Потом случайно встретились, но между нами случился лишь пустой, ничего не значащий разговор.
… Потом мы столкнулись с ней на дне рождения ее подруги Таньки, той самой, с которой мы договорились когда-нибудь переспать (и, кстати, чисто из принципа, выполнили этот договор), Элька плакалась мне, что жизнь у нее идет наперекосяк, что она до сих пор любит меня, что я ей снюсь… Я сбежал оттуда. Мне было не по себе. Это была не она, а какой-то другой, искаженный человек.
Кровожадный уролог и страшная обложка
Неожиданно левое яйцо у меня раздулось до размеров крупного грейпфрута. И очень болело. Я слег в больницу (кстати, в ту самую, где из меня извлекали нож). Уролог Латыпов ласково уговаривал меня согласиться на удаление, говорил: "Хватит тебе и одного", но я не соглашался. "Раньше надо было отрезать, – думал я, – может, я бы еще спасибо сказал…", а доктору говорил, что яйцо мне дорого, как память. Мне не могли поставить диагноз, пичкали таблетками и уколами, ничего не помогало.
Недели через три врач посоветовал попробовать водочные компрессы. Уже на второй день после того, как я последовал его совету, все прошло. Но когда еще через полгодика я пришел к урологу Латыпову на контрольное обследование, он, щупая уже здоровое яйцо, искренне сокрушался: "Надо было, надо было его все-таки отрезать…" Странные они, урологи.
Удивительно, но именно в тот период, когда яйцо мое было размером с грейпфрут, я отчего-то особенно активно занимался творчеством: заканчивал запись альбома "Королева белых слоников" и писал продолжение повести "Королева полтергейста". Сплошные королевы. Впрочем, короли и сейчас не особенно занимают меня. В альбоме мы прописывали вокал. Мой друг, музыкант Марат забирал меня из больницы, вез на тачке в студию, и там я пел, лежа на полу, так как ни стоять, ни даже сидеть я не мог – было невыносимо больно. Так что, если, слушая песню "Нож", вы заметите в моем голосе истинную боль, знайте, вы не ошиблись.
Повести "Королева полтергейста" и "Королева в изгнании" вышли в неожиданной серии: "Детектив для дам". Когда я получил бандероль с авторскими экземплярами и вскрыл ее, у меня аж волосы на голове зашевелились: на обложке книги была фотография Эли… Когда пригляделся, понял: нет, не Элька, другая, ошеломляюще похожая на нее девушка. И не фотография, а очень точный рисунок.
Как художник, который ни ее, ни меня никогда в жизни не видел, вычислил ее внешность?
Катаев и "Битлз"
Я поехал в Свердловск получать тираж компакт-диска "Королева Белых слоников". Вышло так, что погода была моей самой любимой: немного солнца, немного прохлады, облачно, но светло. Я добрался до завода, позвонил в проходную, мне сообщили, что диск готов и уже отгружен в товарный вагон того самого поезда, на который у меня был обратный билет. Выходило, что я приехал зря, можно было диски встретить и в Томске.
Впервые за много дней я почувствовал себя абсолютно свободным: вне дома, вне забот, вне привычного окружения. Мне некуда было идти, мне нечем было заняться… Я двинулся в сторону вокзала. До отправления было еще несколько часов. По дороге я наткнулся на книжную лавку – за копейки продавали уцененные книги. Там я купил катаевский "Алмазный мой венец", который, к стыду своему, раньше не читал.
Купив три бутылки пива, я добрел до какого-то тенистого дворика, сел на скамейку и открыл книжку. Книжка оказалась удивительной. Я начал тихо тащиться. Пиво было на редкость вкусным.
Я не заметил, как прошло два часа. Я допил последний глоток пива из второй бутылки и оторвался от чтения. Вечерело. Сквозь матовую листву липы пробивались мягкие лучи. Неподалеку играли дети. Я подумал, что впервые за много лет мне хорошо.
Вдруг из окна над моей головой раздалась музыка. "Oh! Darling". Моя любимая песня "Битлз". И я понял, что мне не просто хорошо, я по-настоящему счастлив.
Я открыл третью бутылку пива и стал слушать дальше. Это был не какой-то конкретный альбом, это была подборка. Когда я прослушал пять или шесть песен мне захотелось пойти, позвонить в дверь человеку, выставившему в окно колонку, и познакомиться с ним. Потому что подряд звучали только мои самые-самые любимые песни. Но я, конечно, никуда не пошел.
Я прослушал всю подборку. Не было ни одной песни, которую я не считал бы у "Битлз" лучшей. На самом деле у них довольно много песен, в том числе и признанных хитов, которые я не очень люблю.
Музыка смолкла, окно закрылось. Как будто завершилась некая миссия. Как будто человеку было поручено продемонстрировать мне эти песни, напомнить, как я их люблю. Напомнить, что всякая пустота рано или поздно заполняется, и мне есть, чем ее заполнить.
Я вернулся к книге и дочитал ее до конца. Допил третью бутылку. Поставил ее на землю. Закрыл книгу. И подумал, что, наверное, никогда больше не буду уже так счастлив.
Хотя после я бывал счастлив. Но как-то не так.
Еще я подумал тогда: "Неужели отпустило?.."