- Хорошо, возвращайтесь, - сказал он. - Погода портится, похоже на шторм.
- Я только загляну в ту пещеру, куда скрылся Мауки, - попросил я.
- Но не увлекайтесь!
На предельной скорости промчался я над Белой долиной и сразу нашел знакомый мне вход в подводную пещеру… По-видимому, небо основательно затянуло облаками: даже на глубине двадцати метров почти ничего не различаю перед собою. Пора возвращаться, но что-то неудержимо влечет меня вперед, и я решаю пройти немного вдоль берега, в сторону пролива между Отунуи и Пито-Као.
Приблизился к поверхности океана и хотел уже всплыть, как попал в сильную болтанку; будто вошел над горами в кучевые облака. Машину швыряло, словно щепку, и, если бы я не привязался ремнями, худо пришлось бы.
- Налетел шторм, - услышал я голос профессора. - Мы взлетаем. Ожидайте нас в районе Белой долины. - Голос Егорина звучал все тише, вероятно, "Илья Муромец" уже отделился от воды. - Не уходите далеко.
Я перестал слышать Егорина: связь прекратилась, а выбрасывать сейчас, в такую погоду, плавучую радиоантенну было рискованно. Да и к чему? Шторм как быстро поднялся, так же быстро и стихнет… А я могу воспользоваться вынужденным "отпуском" и совершить наконец давно задуманную подводную прогулку вокруг острова.
Плыву вокруг Отунуи, зорко всматриваясь в экраны локаторов. Иногда справа появляются голые подводные склоны острова, но я нажимаю на педаль руля поворота, и скалы послушно отходят.
В какое-то мгновение ощущение одиночества оставляет меня.
Я еще не уверен, что увидел кого-то, но уже чувствую, что я не один, и уже встревожен. Потом поворачиваюсь влево и вижу как совсем рядом, то поднимаясь, то опускаясь, плывут два человека в водолазных костюмах. Весь точно собираюсь в комок, но сразу же успокаиваюсь. Ведь всегда пугает неизвестное а я теперь вижу, что один из плывущих - Мауки, и он в том же самом водолазном костюме с прозрачным шлемом, в котором был при нашей первой встрече в Белой долине.
Едва меня заметили мои невольные спутники, как тот, второй, ухватился за ноги Мауки, и они стали от меня уходить.
Теперь я окончательно убедился, что в водолазном костюме Мауки - портативный двигатель. Но сейчас Мауки тащит на буксире своего партнера, и скорость его не так велика. Пытаюсь догнать. Некоторое время спустя мы все трое вплываем в темную пещеру. Включаю фары. Метров двести или даже триста мы плывем в огромной пещере, потом купол ее как бы обрывается, и вот над головой у меня темно-фиолетовое небо.
Вдруг в каких-нибудь ста метрах перед собой я вижу узкую палубу подводной лодки. Встреча с ее хозяевами не сулит, конечно, ничего хорошего, и я устремляюсь к выходу.
Но плыву медленно: шторм, перемешивая верхние слои воды, так начинил ее пузырьками воздуха, что местами она напоминала густой рисовый суп. В такой среде звук проходит плохо и дальность действия локаторов уменьшается - приходится быть осторожным, как в тумане. В глубину уйти тоже нельзя: рельеф дна здесь мне неизвестен. И все же удалось скрыться.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
"Золотые слова, Роберт!"
1
Палату, в которой лежал парализованный профессор Кобрен, скорее можно назвать физической лабораторией - так много здесь приборов и аппаратов.
- Как видите, мы делаем все возможное, чтобы вернуть профессору здоровье, - участливо сказал Стоутмен. - Старик работал с такой нагрузкой… Не мудрено, что надорвался.
Роберт посмотрел на больного.
Три года Роберт Гровер работал со знаменитым Кобреном, лучшим невропатологом и радиологом страны. Пожалуй, это время - самое светлое в жизни молодого ученого. Идеи и проекты учителя целиком завладели им. Ему и сейчас едва ли больше тридцати, но его имя известно в медицинском мире и многим кибернетикам. Больше всего на свете Гровер дорожил временем. "Время следует превращать не в деньги, а в знания!" - эти его любимые слова проникли даже в печать. Сам он никогда не отступал от своего правила, и, когда поиски и эксперименты требовали бессонных ночей, Гровер совсем лишал себя досуга: он научился отдыхать, размышляя.
Однажды он побоялся прыгнуть с парашютной вышки, но его проекты и опыты отличались такой смелостью, что у многих его коллег старшего поколения захватывало дух.
Они познакомились с Кобреном на международной научной конференции, посвященной проблемам изучения мозга. В просторном фойе Московского университета было шумно и людно. Роберт стоял у входа в актовый зал, когда к нему подошел коренастый невысокий человек с крупной головой и седой старомодной гривой длинных волос. Мохнатые седые брови нависали смешными козырьками над живыми черными глазами. Толстый большой нос с черными крапинками выглядел как-то грозно. Чувственный рот наводил на мысль о чревоугодии.
В общем же его лицо казалось добродушным. Это и был знаменитый профессор Кобрен, талантливый ученый, богач и старый, уже неисправимый холостяк.
- Я хочу пожать вам руку, коллега, - пробасил Кобрен. - Читал ваш доклад и позволил себе расспросить о вас. Жалею, что не знал вас раньше, и радуюсь, что есть такой город Москва, где толковые люди непременно встречаются, рано или поздно. Как вы заметили, себя я также отношу к таковым…
- Благодарю вас, профессор, - поклонился Гровер. - До сих пор я смотрел на вас только в телескоп.
- Мой юный друг, у меня есть деловое предложение: переходите ко мне в клинику. Я вас обеспечу самыми увлекательными в мире идеями. Подумайте…
- Я готов это сделать хоть сейчас, - поспешно ответил Роберт.
- Рад, - коротко произнес Кобрен, точно ударил молотом по наковальне.
Три года длилось их совместное увлекательное путешествие в мир человеческого сознания, в святая святых мышления, три года они изучали мозг человека, этот, по словам В. И. Ленина, особенно сложный кусок материи. Таинственность неизведанного подзадоривала их, а непредвиденные трудности закаляли волю.
День за днем неустанно работали они в своей клинике, окруженные лишь несколькими преданными сотрудниками. Ключом, которым они надеялись открыть самый замысловатый в мире ларчик, были биотоки.
Но, по всей вероятности, когда речь идет о самом происхождении жизни, о мышлении человека, биотоки многого не объясняют. Они лишь помогают в исследованиях, экспериментах. Можно предположить, что существуют особые виды или даже один вид энергии, нам еще неизвестный, и тогда понятны станут величайшие трудности, стоящие перед наукой.
- Если есть особые лучи жизни, неизвестная нам форма полевого движения материи, обеспечивающая мышление, - сказал Кобрен, - то наше дело дрянь.
Так это или нет, но им не везло в главном - ведь Кобрен хотел создать принципиально новый тип компьютера. Идея заключала в себе что-то дерзкое, необычное.
Вся программа состояла из двух разделов. Вот первый.
Мы знаем, как длителен пока процесс оформления задания в специальных устройствах современных счетно-решающих машин. Нужен перевод с языка человека, на язык машин, подготовка перфорированных карт. Не говоря уже о дополнительных штатах кодировщиков, такая система ограничивает производительность кибернетики: теряется немало времени.
Кобрен задался целью устранить это промежуточное звено и добиться, чтобы машина сразу воспринимала мысленное задание человека и, выполнив его, излучала бы в мозг полученный результат.
Раздел второй.
Начну издалека. Мир богат выдающимися людьми, чье творчество имеет важнейшее значение и оставляет неизгладимый след в истории культуры. Аристотель и Ломоносов, Лобачевский и Эйнштейн - примеров много.
Кроме печатных трудов, потомкам остаются жизнеописания таких людей, их портреты, скульптуры, фотографии и киноленты, воспоминания современников. Но глубокий внутренний мир таких людей, секреты их творчества, их мышление навсегда ускользают - ведь невозможно получить фотографию того, что происходит в глубине нашего "я".
Кобрен решил сделать это невозможное.
- Настанет время, - убежденно говорил он Гроверу, - и наши машины, работая с гениальными учеными, не только изучат особенности их мышления, но и запишут в своих запоминающих устройствах все ходы их рассуждений, логику, проникнут в лабораторию открытий… Интеллект крупного ученого будет "записан" и - даже после его смерти - останется на вооружении потомков.
- Вы имеете в виду особую кибернетическую библиотеку, учитель, - спросил Роберт, - в которой будущие студенты смогут ознакомиться с интеллектом великих предшественников, учиться у них мастерству исследований?
- Для начала - да. Но когда эти студенты станут учеными, они получат возможность проверять, как бы решил новую трудную задачу тот или иной гений прошлого, и даже решать такие задачи. Каждый истинно гениальный человек, Роберт, - не просто игра природы, он обязан и всей культуре современного общества. И разве плохо, если методика исследований выдающихся ученых и после их смерти будет продолжать "участвовать" в завоевании природы?
- Вы можете рассчитывать на меня, учитель, до конца моих дней! - пылко ответил Роберт и вслух повторил мысли Кобрена. - Как это заманчиво! Когда-то потомкам доставались одни легенды о выдающихся людях прошлого. Затем - скульптуры и портреты. Еще шаг - и мы научились записывать голоса и движения их на киноленте. Мы должны сделать следующий шаг.
- Несколько шагов, Роберт!
- Пусть так, мы добьемся, учитель! Но добиться было трудно. Большую часть своего состояния Кобрен израсходовал на эксперименты, и безуспешно.
- Машине чужда живая природа мозга, - вздыхал Роберт.
- Мы просто еще мало знаем, что такое мозг человека, - не сдавался Кобрен.