– Понимаю, – ответил Тродат, – но вы этого, надеюсь, не сделаете, Данила. Я почему-то думаю, что я вам пригожусь. Но вам самим придется решать, использовать полученную от меня информацию или нет. Однако, как я уже сказал, ваш выбор уже сделан, вам остается только это осознать.
– Черт, Джеймс, вы даже не подозреваете, насколько вы опасны!.. Хм-м, так вы поэтому настаивали на немедленном сожжении трупов хьюменов, которые напали на вас? Ну конечно! Вы подверглись самому тщательному медицинскому обследованию и поэтому боялись, что мы сможем обнаружить подозрительное сходство в генетических отклонениях между вами и этими. А тогда…
– Тогда, Данила, у КГБ появились бы ко мне вполне оправданные и очень неприятные вопросы, и такой откровенный разговор, как сейчас, был бы просто невозможен. Вам чины госбезопасности преподнесли бы все таким образом, что это было разборкой между врагами, между чужими…
– Мне еще не поздно подумать так.
Тродат ничего не ответил, только молча пожал плечами, вынул из кармана пуховика компьютерный диск и протянул его Суворову.
– Здесь, Данила, – сказал он, – почти все, что я знаю о хьюменах. Возьмете? Вы колеблетесь? Вы раздумываете, взять или не взять это, чтобы не попасть под влияние опасного америкоса? Дело ваше. Вы можете отправлять меня к моим Макдоналдсам, ничего другого я сделать для вашей страны не могу.
Суворов взял диск и спрятал его во внутренний карман пальто.
– Вы хотите что-то еще спросить, Данила?
– Да. Почему Россия?
– По многим причинам. Однако есть такая штука, как коллективная ментальность. Не коллективное сознание, а именно коллективная ментальность…
– Вы не зря так интересовались смыслом слова "мир"…
– Конечно, – ответил Тродат, – разве бывает что-либо случайное? Итак… Коллективная ментальность свойственна не только русским, однако именно у русских она обрела цивилизационные черты. Люди, активно действующие во имя такой идеи, не будучи резистентными к ментальному воздействию, все же могут ему не поддаться. Да и не это главное. Дело в том, что только русские, зная о превосходстве другой расы над собой, все равно будут считать носителями правды себя, пусть даже эта правда разойдется с истиной.
– А я, профессор, не верю ни в эту истину, ни в это превосходство.
– Вот видите? – улыбнулся Тродат. – Это же замечательно, что не верите! Американцы, к примеру, тоже могли бы так сказать, но им-то как раз можно доказать наличие превосходства. А вам… Вам, русским, доказать такое нельзя. Американцы считают идею демократии истиной в последней инстанции, однако истиной они ее считают, потому что демократия удобна, полезна и гуманна. У русских же мистическое понятие истины. А если истина отвратительна, на ее пути встает правда, и вашу правду вы не отдадите.
– Не объясняйте мне банальные веши, – раздраженно перебил Суворов, – вы хотите использовать нас против них. Вы почему-то ненавидите их. Еще большой вопрос, поверю ли я вам!
– Ваш выбор сделан, Данила, – сказал Тродат, – причем задолго до вашего рождения. Кажется, я уже это говорил…
Суворов помолчал какое-то время, потом спросил:
– Долгоживущие и есть хьюмены?
– Нет, конечно, – ответил Тродат, – но хьюмены живут долго. Те из долгоживущих, что не являются хьюменами, – всего лишь следствие их деятельности.
– Я не поверил вам, профессор, – после паузы произнес Суворов, – но я хочу, чтобы вы продолжали работать. Что вам нужно, чтобы двигаться дальше?
– Просто сообщайте мне о ваших успехах, – ответил Тродат, – и предоставьте мне возможность иногда с вами поговорить.
– Черт, профессор, почему вы так уверены, что хьюмены опасны для нас?! Почему мы должны начинать войну первыми?
– Возможно, вы или они ее уже начали. Продолжайте давление в Европе, делайте все то, что наметили, и вы обязательно наткнетесь на них. Могу дать подсказку: поворошите Женеву. Туда лежит ваш путь.
– Швейцария не приняла условий договора с Европой.
– Ах, бросьте, Данила! Ваши спецслужбы везде лезут, так пусть пролезут и туда. Это не вызовет никаких особых подозрений.
Суворов стоял напротив Тродата, качаясь с пятки на носок, и смотрел куда-то сквозь собеседника.
– Профессор, – сказал он наконец, – я свяжусь с нами в самое ближайшее время. До свидания.
Суворов развернулся и пошел к машине.
Глава 13
Москва. Парк культуры и отдыха им. Горького.
Среда, 9 мая 2007 г. 12:15.
Суворов не бывал в Парке культуры на День Победы уже три года, но до этого он никогда не пропускал этот праздник, еще с тех пор, как был ребенком. У него даже сохранились смутные воспоминания о том, как он, будучи сначала маленьким мальчиком, потом подростком, дарил цветы ветеранам, смущенно поздравлял их с праздником и говорил "спасибо". Когда он заявил, что предлагает сходить всем вместе в Парк культуры отметить День Победы, Вадимов сразу сказал, что "у великого сентиментальное помешательство". "Чего вы боитесь? – возражал Суворов. – Если кто-то знает, кто мы такие, то, появимся мы группой в парке или нет, нас все равно накроют, и мы не успеем отсидеться по укромным местам до момента, когда накрывать нас будет поздно. Кроме того, это, возможно, последний День Победы в моей жизни, и я хочу отметить его так, как отмечал всегда. Не согласны – давайте голосовать". Киреев наотрез отказывался решать данный вопрос голосованием. Он настаивал на том, что это вопрос технической безопасности, поэтому тот, кто отвечает за оперативную деятельность, за тем и последнее слово. Суворов предложил поставить на голосование уже это – считать ли данный вопрос исключительно оперативным. Киреев понял, что Суворов уперся по-настоящему и что так может продолжаться до бесконечности. Советники проголосовали, и большинство согласилось на поход в Парк культуры. Тогда Киреев попытался уговорить Суворова. "Мы обязательно победим, Данила, – сказал он, – осталось совсем немного. На будущий год мы будем праздновать этот день уже в другой стране. А сейчас это опасно". "Чем бы все ни кончилось, на будущий год мы не окажемся в толпе народа в Парке культуры, – пожал плечами Суворов, – и я не вижу, в чем опасность". Киреев сдался.
В парк пошли Суворов, Струев, Киреев, Жук, Синий, Петров и Хабаров. Тёмин и Вадимов были против и не пошли из принципа, Филиппова, Никитин и остальные сослались на катастрофическую загруженность. Штейман после принятия решения вплоть до истерики стал требовать взять его с собой. Суворов отказал. Штейман взбунтовался, но его неожиданно быстро упокоил Струев: "Боря, – сказал он, – пойми, не то что один волос, упавший с твоей головы, а даже твои слегка испачканные брюки могут сорвать график. Я обещаю, что с восьми вечера буду праздновать с тобой, а в десять мы вместе посмотрим салют. Сделай это для меня, хорошо?" Равновесие восстановилось, и подчинившийся решению Совета Киреев стал готовить оперативников.
Двенадцать парней прикрывали Советников непосредственно в парке. Еще десять, доставив Советников разными дорогами и видами транспорта к ЦПКиО, заняли позиции на подходах к парку, отслеживая обстановку. Советники, немного побродив по парку (Суворов даже пострелял в тире), разместились на лужке напротив пруда. Выпили по маленькой, напряжение ушло, и ощущение великого и грустного праздника растеклось по умам и душам. Жук, одетый в гражданский костюм, не мог усидеть на месте и все ходил, периодически возвращаясь к компании, по парку, поздравлял всех подряд с Днем Победы и, как поначалу показалось всем, очень быстро напился. Наконец он вернулся, и все впервые увидели на его глазах слезы.
– Точно назюзюкался, – тихо сказал Хабаров.
Синий подскочил, схватил Жука под руку и усадил его на траву.
– Что с тобой, Петр? – спросил он.
– Ничего, все то же самое, – ответил Жук, – Господи, как мало… Да их вообще в живых почти не осталось!
– А что же ты хочешь, Петр? – обнимая друга за плечи, возразил Синий. – Шестьдесят три года прошло…
– А те, что живы, – словно не слыша Синего, продолжал Жук, – нищие… Нищие, Сева, понял?!
– Мы все исправим, – сказал Синий, – давай дернем. Большинство из них уже в лучшем мире.
Все выпили водки из пластиковых стаканчиков не чокаясь. Жук постепенно успокоился. Синий влил в него еще порцию водки, и тот стал даже посмеиваться на общие шутки. Погода стояла на удивление солнечная и теплая. Толпы народа прогуливались по парку, в воздухе летали упущенные детьми воздушные шарики, по пруду плавали лодки и водные велосипеды, работали аттракционы, издали, от центральной эстрады доносилась музыка. Суворов безмятежно оглядывался вокруг и жмурился на солнце. Киреев, понаблюдав какое-то время за Суворовым, подсел к нему и сказал:
– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь.
– Вот как? Ты у нас еще и телепат!..
– Ты думаешь, что, может быть… Одним словом, ты сейчас сомневаешься, стоит ли доводить дело до конца: оно ведь, возможно, и так, само, а?
– Не понимаю…
– Понимаешь ты все прекрасно, Данила, – зло улыбнулся Киреев, – травка зеленеет, солнышко, как водится, блестит, птички поют, березки там всякие вокруг – Россия-матушка, одним словом, которая шестьдесят с лишним лет назад всем показала, кто в доме хозяин. Так вот ты и думаешь: а может быть, все само выправится? Не раз ведь такое было, не из таких ещё задниц Россия выбиралась. Не может такого быть, чтобы…
– Сашка, ё-моё! – перебил Суворов. – Отлезь, не порть праздник!