Перекинула вперед волосы, шагнув на бережок и отжимая светлые струи: а пичужки-то где? Чего притихли? Чего меня бояться? Замерла: в тишине снова, уж который раз за день, разлилось тревожное…
Подхватила с ивы платье, прижала к шее, ступила с пляжика — и лицом к лицу: откуда же ты взялся?! На две головы выше, все так же сутуля плечи (голову повернуть надо, чтоб их сразу увидеть), растерянно улыбнулся. Понял, что напугал, шагнул назад, раскрошив толстенную валежину под ногами. Но не отвернулся: смотрел спокойно, внимательно, и так по-хозяйски, что Леська сразу и бесповоротно поняла: ему можно так смотреть… От макушки до ног, словно не замечая скомканного у шеи клочка платья. Покраснела, опустила глаза, потом снова кинула быстрый взгляд из-под ресниц:
— А чего вы тогда… ушли? Я хотела поблагодарить…
Его взгляд омыл теплой волной, она как завороженная сделала полшажочка навстречу, и вдруг в сердце кольнуло ледышками: из зрачков глянул Зверь. Не в нее! Что-то на плечах углядел. Протянул руки, легонько развернул спиной к себе и — колыхнулся испуганный ельник от короткого, страшного взрева.
Роняя платье, развернулась лицом. Ну, в смысле хотела развернуться, да куда там: этакие ручищи ее плечиками не провернуть. Замерла, словно обмякла в руках — без страха, сама себе не веря и не понимая. А когда упала тяжесть с плеч, он уже стоял в трех шагах, вполоборота к ней, и расшвыривал разнотравье возле ивы. Нашел, что искал, неловко сорвал стебелек, мотнул головой, подзывая. Переступила через платье: ни к чему эта тряпица! Вот она какая, Лебедь-трава!
Быль — для тех, кто знает и понимает.
А может, просто сказка.
— Долго же ты шла. — Старуха у печи даже не обернулась на легкий скрип дверей. — Суетность молодая… Да ладно уж, из памяти не выжила, сама такой была.
Леська кашлянула, осторожно кланяясь в согнутую спину:
— Бабушка Медвяна, это я, Леся.
— Знамо, что ты… Тебя и жду.
И повторила:
— Ходишь вот долго. Могла уж и не застать.
— Ой, а вы куда-то собирались? Может, я потом зайду?
— Мне уж только на тот свет собираться. Зайдет она… Зайдешь лет через сто, куда денешься! — бабка наконец обернулась, разбежались морщинки улыбки.