- Больной человек отдает все силы работе! - поднялся Гвидо. - Как не стыдно… Вместо того чтобы пожалеть… Восхититься его мужеством! Что такое блюдо в сравнении… со светлой душой народного избранника! Не о том говорим, господа! Молодой министр культуры, - продолжил Гвидо совершенно другим голосом, - не только впал в непомерную гордыню, но начал свою так называемую деятельность на вверенном ему посту с прямого вредительства! Прошу ознакомиться, господа! - выхватил из кармана мятый экземпляр газеты "Демократия", с треском расправил на столе, пустил по кругу.
Прогноз погоды был подчеркнут жирной красной линией.
- Неслыханно! - взвизгнул вице-премьер без портфеля. Должно быть, постнаркотическая ломка сделалась совершенно нестерпимой. Трясущиеся его руки так и тянулись к портфелю, в котором, как догадался Антон, находилось все необходимое для жизнеобеспечения вице-премьера.
- Почему не согласовано с правительством?
- Как он посмел?
- Завтра пойдет снег!
- Куда смотрит уполномоченный по правам человека? Ведь если завтра пойдет снег, права человека, поверившего в прогноз, будут грубейшим образом нарушены!
- Позволь подвести итоги, капитан, - небрежно передал газету Ланкастеру костистый, с лицом в шрамах Николай.
- Конечно, Николай, - дружелюбно кивнул капитан, - только ты забыл про одну существенную мелочь: итоги здесь подвожу я!
- Вредительство, - словно не расслышал его Николай, - слишком мягкое определение для поступка этого… - не смог заставить себя выговорить имя Антона. - Это обдуманная и тщательно спланированная акция убежденного врага провинции. Что значит объявить на всю провинцию о хорошей погоде? Дать дополнительный день фермерам для укрытия урожая. Дать день новой, наверняка уже сколотившейся, - косо посмотрел на Конявичуса, - банде на рытье окопов, возведение заграждений, дабы отрезать город от укрепсельхозрайонов. Наконец, это может быть сигналом преступным элементам, занявшим оборону в домах на окраинах, что правительство начинает завтра операцию по ликвидации вооруженных бандформирований. Мы помним, помним историю… - как штыком, вонзился в Антона немигающим взглядом Николай. - Над всей "Низменностью-VI, Pannonia" безоблачное небо?! Это может быть зашифрованным посланием! Такого в нашем правительстве еще не было. Вот почему я от имени и по поручению…
- Посмотри на небо, Николай, - кротко возразил капитан. - Неужели хорошая погода тебя не радует?
- Радует, - усмехнулся, показав зубы, как укусил эту самую хорошую погоду, Николай. - Я требую смертной казни для изменника и предателя! Если отказываешься прислушаться к мнению большинства, капитан, прошу немедленно поставить вопрос на голосование. Мы живем в свободной демократической стране с рыночной экономикой! Никто не вправе попирать записанные на скрижалях истории священные права личности! Почему безмолвствует уполномоченный по правам человека? Где Верховный суд? Я закончил. - Длинное рубленое лицо Николая покраснело от гнева. Только шрамы оставались белыми, отчего лицо как бы оказалось в тесной авоське.
- Твое предложение нельзя назвать конструктивным, Николай, - с грустью произнес Ланкастер. - Впрочем, я согласен вернуться к этому вопросу, но только после того, как мы определимся в главном: где взять триллион форинтов?
- Казнить немедленно, - пробормотал Николай. - Сорок лет в правительстве, каждый год такая хреновина, выпутаемся. С меня сто лимонов налом… Хоть сейчас. А его… казнить!
Вице-премьер без портфеля, застонав, раскрыл портфель, нырнул в него носом. Вынырнул с белым носом в кокаине, как в муке. После чего перевернул портфель в воздухе над столом. Из портфеля на стол посыпались припорошенные пачки купюр в фирменной упаковке "Богад-банка".
- Десять лимонов, - прохрипел, теряя сознание, вице-премьер без портфеля. - Моя доля в уставном капитале. Отдай его нам, капитан, - вытянул в сторону Антона скрюченные пальцы, - и делай… - счастливо улыбнулся, - что хочешь… - добавил шепотом, - и пусть будет… - начал медленно сползать со стула, - что будет…
- Триллион! - повторил Ланкастер. - До конца месяца. Минус сто десять лимонов. Я жду.
Пауза затянулась.
В тревожной тишине вдруг отчетливо послышался стук подкованных солдатских ботинок по коридору. У двери в зал стук стих. Раздался звук, который с чем-то спутать было невозможно - звук снимаемых с предохранителя затворов. Следующим по очередности мог стать поющий звук летящих пуль.
- Капитан Ланкастер - не один из величайших, а самый величайший герой современности абсолютно прав: нам нужны не казни, а новые идеи! Слава генералиссимусу Ланкастеру!
- Необходимо коренным образом пересмотреть внешнюю и внутреннюю политику правительства!
- Пора, господа, давно пора работать по-новому!
- Да здравствует главнокомандующий, господин Конявичус!
Легкие, суетливые, как листья на ветру, голоса придавил тяжелый, как камень, голос Николая:
- Не дело, капитан, - рублено произнес он, - отворачиваться от старых верных друзей. Пусть даже они не в состоянии в одночасье собрать для тебя триллион форинтов. Новые люди силой заставили тебя поделиться властью. Но это не означает, что они вечно будут сильны, капитан! Не плюй в колодец, капитан! Не забывай, кто сделал тебя!
- Я весьма ценю твой бесценный опыт многолетней работы в правительстве, Николай, - тихо произнес Ланкастер, - и очень уважаю старых верных друзей. Но вы заблуждаетесь, если полагаете, что я… Не ты меня сделал, Николай! - рявкнул Ланкастер так, что седые патлы отключившегося вице-премьера без портфеля встали дыбом. - Меня сделал пьяный неизвестный солдат, а девчонка-мать сдала завернутого в полиэтиленовый мешок из-под химудобрений в приют в Ботсване, который четырежды горел и трижды тонул в наводнении, пока меня не выпихнули из него в школу. Счастливый случай, а не вы, старые верные друзья, позволил мне выжить в школе, в солдатах, в училище, в сержантах и, наконец, в офицерах. Мои родители - свобода и демократия, Николай, кроме них, у меня ничего нет, я буду защищать их до последней капли крови - от врагов, от старых верных друзей, от тебя, Николай, от Господа Бога, если он пойдет против свободы и демократии! Управлять провинцией по-старому, ничего не меняя, не получится, Николай! Мы должны сделать так, чтобы триллионы рождались сами! Ты полагаешь, Николай, что на твой век достанет старой жизни. Но y меня, Николай, достанет сил сломать хребет всем, в том числе и тебе, Николай, кто попытается мне мешать. И ты это знаешь, Николай! Все время, пока Ланкастер говорил, незнакомое слово вертелось в голове Антона, как вертолет в пустом небе. Но вот капитан смолк, и слово, как вертолет, приземлилось. Антон смог рассмотреть его внимательно. Он не знал, существует ли такое слово в едином языке или на диалектах. Слово было наукообразным, чем-то напоминало слова "культура" и "демократия" и вместе с тем было в высшей степени земным, как входящее в больную плоть гибкое хирургическое врачующее лезвие. "Реинсталляция" - вот что это было за слово. Оно означало возвращение к здоровым основам жизни и одновременно дозированное внедрение этих основ в нынешнюю - больную - жизнь. Слово вмещало в себя гораздо больше, чем мог объяснить Антон.
- Реинсталляция, - Антон сам не заметил, как произнес его вслух.
Члены правительства с недоумением, но большинство с ненавистью уставились на него - покойника, в очередной раз ускользающего на каникулы.
- Реинсталляция, - твердо повторил Антон. - Возвращение к первоосновам свободы, демократии и рынка. Очищение священных понятий от наносной скверны времени и человеческого несовершенства.
- Это как-то связано с прогнозом погоды? - уточнил Ланкастер.
- Нет, только что пришло мне в голову.
- Здешняя радиация до того обострила умственные способности членов правительства, что ты можешь не тратить время на объяснения общего порядка. Суть нам ясна. Что ты предлагаешь конкретно?
- Амнистию всем, кто до сих пор не сложил оружие, естественно, в случае их отказа от продолжения вооруженной борьбы, - заговорил Антон как по писаному, хотя еще несколько мгновений назад не думал ни о чем конкретном. - Объявить фермерам и всем, кто трудится на земле, что определенная часть выращенной сельхозпродукции не подлежит изъятию, остается в их распоряжении. Разрешить рабочим изготавливать после смены из сэкономленного сырья товары народного потребления, чтобы они могли ими свободно, а главное, без посредников торговать. Гарантировать населению защиту от бандитизма. Очистить от рекламы телевидение, радио и газету, превратить их в настоящие источники правдивой информации. Провести реформу народного образования, детских и школьных учреждений, а также армии, соцобеспечения и общепита. Ну и так далее. Это не может не дать быстрых результатов, потому что у народа провинции, как и у нас, нет выбора. И правительство, и народ на краю пропасти. Если упадем, то вместе. И спасемся тоже вместе. Я убежден, у нас будет не триллион, а… гораздо больше. - Антон вдруг вспомнил, что про триллионы форинтов только что говорил вице-премьер без портфеля. Он чувствовал, что его слова ложатся на благодатную почву. Члены правительства были живыми людьми. Им был присущ инстинкт самосохранения. В данный момент он заключался в том, чтобы уйти от ответственности, от необходимости отстегивать триллион. Ответственность - триллион, - как отсрочку казни, брал на себя Антон. Даже у Николая оттаял ледяной взгляд. Николай отлично понимал: Антон кладет голову под топор, который упадет точно. Все молчали.