- Я всегда знал, что нельзя ставить правительственный квартал под шлюзом в низине, - сказал Ланкастер, - но, видит Бог, я думал, что знаю это один.
- Ты не учел воздействия танталово-уранового излучения на широкие народные массы, - развела руками Зола.
- Капитан, - продолжил связист, - они заложили в основание шлюза пластиковую взрывчатку, включили электронику. Вы должны немедленно показать им девицу. Тогда они, может быть, остановят электронику, согласятся на переговоры. Они взорвут шлюз и в том случае, если взлетит хоть один вертолет, тронется хоть один БТР. На все про все у нас… - взглянул на браслет, - две минуты. Так они говорят. Если, конечно, мы принимаем их всерьез…
- Боюсь, что придется. Он предоставил мне доказательство Своего существования, - вздохнул Ланкастер. - Он смотрит на меня. Чего Ему надо? Он послал тебя, - сказал Антону, - чтобы спасти меня от неминуемой смерти. Пристрели я тебя минуту назад, сейчас здесь бы плескались библейские волны. Хотя, конечно, доказательство Его существования не отменяет моей свободной воли. В общем-то козыри в этой колоде - смерть. Его козырь старше. Что ж, я согласен. Стоит ли цепляться за жизнь? Какие для меня в ней остались тайны? Я сделаю, как считаю нужным, и тем самым встану с ним вровень!
Антон равнодушно следил за нервно и потерянно ползающим по его груди лазерным пятнышком.
- Тебя прикончат твои же люди, идиот! - одними губами прошелестела Зола и продолжила нормальным голосом: - Ты сам установил правила игры. Он их принял и выиграл. Что же касается тайн, то самая последняя и самая сладкая из них - тайна власти.
- Вероятно, - ответил Ланкастер, - но эта тайна меня не прельщает.
- Почему?
- Потому что это не тайна, а арифметическое действие - сложение подобного. Не скрою, действие рискованное. Власть плюс власть равняется власть. Но даже этот риск надоедает. Сколько можно складывать, Зола?
- Солдаты - это не власть, это всего лишь каркас, поддерживающий власть. Всякий каркас примитивен, тверд и невиден. Твоя ошибка в том, что ты решил довольствоваться малым, одной стороной сущности. Ты слишком велик для малого. Нет тайны в том, чтобы казнить, капитан. Власть над душой народа - вот истинная сущность тайны, разгадывать которую не стыдно до конца жизни. Только что было знамение. Он хочет, чтобы ты взял власть. Так возьми ее и приведи народ провинции к добродетели, как только что привел тебя к ней своей властью Он! Ты же хотел встать с Ним вровень, капитан!
- Но почему ты думаешь, что затопитель не заберет всю власть себе?
- Капитан, минута прошла, - весело напомнил связист. Одна его рука держала телефонную трубку, другая была в кармане. Судя по голосу, связист отнюдь не собирался погибать в библейских волнах.
- Все в твоих руках, - сказала Зола. - Основные коммуникации, материальные ценности, центры управления провинцией сосредоточены в правительственном квартале. Затопив квартал, он получит воду и нищету. Кому нужна власть над водой и нищетой, капитан? Я позабочусь, чтобы вам не было тесно в провинции.
- Иди на стену, - велел Ланкастер Золе. На Антона даже не взглянул. Антон интересовал его как аргумент в доказательстве бытия Божия, но, похоже, совершенно не интересовал как живой человек. - Дай телефон, - взял трубку у связиста. - Приказываю немедленно заминировать все здания правительственного квартала. Пульт дистанционного управления сюда! Чем можно ответить на библейские волны? - спросил шепотом и неизвестно у кого. - Только библейскими развалинами!
Зола встала на стену рядом с Антоном, поцеловала его в грязную окровавленную щеку.
- Махни рукой, - посоветовала Зола. - Конь смотрит на тебя.
- А я смотрю на… - с трудом пошевелил в теплом воздухе разбитой рукой Антон.
- Меня, - подсказала Зола.
- Есть здесь кто-нибудь, кто на тебя не смотрит? Где-то ходит такой человек? - Это было смешно: Антон остался в живых, чтобы ревновать Золу?
- Ты будешь первым в ряду смотрящих на меня, - пообещала Зола. - Первосмотрящим.
Арматурная лестница больно царапала ладони. Капитан Ланкастер, помнится, не пожелал, чтобы на подстриженной траве валялся труп Антона. Антон с удовольствием пошел по траве, хотя вполне мог идти и по дорожке.
На крыльцо из дома вышел капитан с радиотелефоном у уха.
- Забудем об этом, Бернатас, - его голос звучал бодро и приветливо, как будто не было для капитана занятия приятнее, чем разговаривать по телефону с Конявичусом, которого он всеми силами души хотел уничтожить. - Какие проблемы между друзьями? Могу хоть сейчас их отправить к тебе - хочешь пешком, хочешь на вертолете… Это ваше внутреннее дело, Бернатас, я не был в курсе. Ты даже не попытался связаться со мной. С Омаром у меня была другая договоренность. Что? - с изумлением посмотрел на Антона. - Хорошо, ему окажут помощь, - пожал плечами. - Что? - Во взгляде капитана появилась растерянность, мгновенно, впрочем, превратившаяся в ярость. - Я не знаю, есть ли среди моих людей литовцы! Негры есть, это совершенно точно. Вот как? А я думал, литовцы это такие синие негры… Бернатас, ты спросишь их об этом сам. Да, Бернатас. Естественно, я буду без охраны, я тебе верю, как себе. В квадрате семь, в том самом месте. Через час. До встречи!
Мир перед глазами Антона вдруг смазался, сместился. Ноги сделались мягкими, как будто кто-то мгновенно и не больно вытащил из них кости. Антон опускался на траву и думал о двух людях. Ланкастер хотел убить его, но не убил. Конявичус потребовал оставить его, в живых, хотя мог и не требовать. Ланкастер оставил, хотя мог и не оставлять. Антон как бы увидел себя, распятого между Ланкастером и Конявичусом. И был еще некто третий, смотревший сверху вниз с огорчением, печалью и… любовью. Хотя происходящее внизу могло вызывать какие угодно чувства, за исключением единственного, а именно - любви.
- Я отдохну… на травке… - Антон закрыл глаза, провалился в небытие - пустое, серое, никакое.
26
Что-то холодное и узкое скользнуло по груди. Антон в ужасе осознал, что беззащитен. Страх вернулся быстрее, чем память.
Над ним склонились Ланкастер и человек, в котором Антон сразу признал врача, вернее, помощника пострадавшим - так стали называть врачей после победы государства над болезнетворными микробами. Помощник в данный момент как раз пытался длинными ножницами разрезать задубевшую от крови, латаную-перелатаную, с мутными, как бельма, полиэтиленовыми вставками рубашку пострадавшего Антона. Врач смотрел на Антона без малейшего сострадания. Должно быть, помог немалому числу пострадавших отправиться на тот свет.
- Недостойно звания человека ходить в такой рубашке. - Смуглое лицо капитана Ланкастера было бы почти неразличимым в сумерках, если бы не улыбка, не клин белоснежной рубашки из-под защитного цвета куртки.
Над городом стояла тишина. Возле ступеней особняка горел единственный фонарь. Звездам было тесно в небе. Они толкались плечами, соскальзывали вниз светящимися росчерками. Глядя в небо, Антон забыл про капитана и врача.
- Мы тут спорили, что с тобой - обморок или болевой шок? - напомнил о себе капитан легким прикосновением сапога.
Антон не верил Ланкастеру. Он видел капитана в гневе, видел в отчаянье, но по-прежнему был далек от того, чтобы распознать его истинные намерения. Ланкастер вполне мог приказать врачу снять с Антона рубашку вместе с кожей.
- Три ребра, - равнодушно произнес врач, - два пальца на левой руке, ушибы внутренних органов, но, похоже, не очень тяжелые. Думаю, есть небольшое внутреннее кровоизлияние. Естественно, сотрясение мозга. Ну и ссадины, синяки, царапины. В общем, легко отделался.
- Сделай, чтобы он сам ходил, - попросил Ланкастер.
- Попытаюсь, - брезгливо помог подняться Антону врач, стараясь не дышать с ним одним воздухом. - Сумеешь помыться?
Антон пожал плечами. Помыться сумеет и труп.
На крыльце остановились. Врач все-таки разрезал на Антоне рубашку, но она присохла к телу, и получилось, что врач не столько ее разрезал, сколько открыл дорогу сквозь рубашку прохладному вечернему воздуху.
- В такой рубашке в дом нельзя, - сказал врач.
Антон попробовал - ни одна половина не поддалась. Стиснув зубы, он рванул сначала одну, потом другую. Боль была пронзительной и, казалось, превосходила меру терпения. Антон давно знал, что кожа - вместилище боли. На тело в свете фонаря у крыльца было страшно смотреть. Сорванные присохшие места кровоточили. Антон напоминал труп, полежавший в земле, но по какой-то причине выбравшийся в сумерках из могилы.
- Штаны тоже, - заметил врач, - тебе дадут другую одежду.
Антону не хотелось расставаться с отвердевшими, промасленными, хорошо послужившими ему штанами. Они были его второй кожей, которая в отличие от первой не являлась вместилищем боли. Однажды притворившийся мертвым зверь, когда Антон вытаскивал его из проволочной петли-душилки, со всей предсмертной тоской вцепился в штаны, но не сумел прокусить.
Антон расстегнул штаны. Они и не подумали спадать. Он опустился на ступени, вытянул ноги. Врач брезгливо потянул за раструбы. Казалось, он тащит не штаны, а керамические трубы, какие использовались для слива в реки ядовитых отходов. Железные - после недолгого сопротивлений - растворялись и утекали вместе с этими самыми отходами. Даже оставшись пустыми, штаны продолжали держать форму, как будто в них лежал невидимый человек.
Голый, как в час появления на свет, в кровь избитый, с переломанными ребрами и пальцами, перешагнул Антон порог дома капитана Ланкастера.
Ноги тотчас утонули в мягком. На полу шевелились… водоросли! Антон замер с поднятой ногой. Точно такие же - лилово-синие - водоросли шевелились в реке, где он ловил ротанов. От них потом на руках появлялись нарывы.