- Поверь мне, я думаю, и часто. Брат - это слово, сестра - это слово.
Ты разве чувствуешь слово? Ты страдаешь словом? Любовью ты страдаешь и желанием, и болью. - Она отодвинула меня от себя холодными маленькими руками, и, странно, я увидел, что она снова Уасти, спокойная, старшая Уасти, глубокая, как темный колодец, и печальная до самых своих глубин. - Иди спать, воин. Оставь мне, по крайней мере, мои мечты, за которые твои грубые дагкта не побьют меня.
Я оставил ее, но позже я услышал, как она поднялась и вышла.
Утром я поднялся на сланцевый зонтик острова и наткнулся на черные окалины костра, который она развела там, и круги, оставленные ее ногами в петле. Какое-то круговое заклинание, чтобы приворожить Квефа.
Глава 2
Тот день, третий, был тихий и безветренный; деревья, как вырезанные, стояли на фоне неба, и море накатывалось на пляж медленными набегами. Пришел полдень с белым солнцем; было прохладно после теплого преддверия весны, которое стояло в последние дни. Тишина становилась гнетущей, и я предположил, что надвигается плохая погода и ураган с дождем возвращаются хлестать остров. Я старался угадать, как далеко может подняться приливная волна во время шторма, и подумывал, не лучше ли мне перенести палатку подальше от берега.
Во мне также было какое-то тревожное предчувствие, от которого я старался освободиться. Я снова поймал себя на том, что вспоминаю подробности того сна о крыльях и мести, который заставил меня принести клятву тени или, скорее, памяти моего отца. В том сне я с основательностью воина племени перечислил свои подвиги и владения вплоть до количества моих жен и сыновей, даже употребив выражение племен об убийстве сорока мужчин, причем эти сорок обозначали неисчислимое и бесконечное количество. Я также напророчил свою смерть: копье между моими ребрами через три дня.
От этой детали мурашки ползли у меня по коже, пока я не начал ругать себя, тем сильнее после того, как обнаружил, что Хвенит жгла колдовской костер. До меня постепенно дошло, что если остров спрятан в ночном тумане, один яркий костер на вершине мог послужить сигналом для любых глаз на берегу.
Хвенит держалась вдали от меня весь день, собирая свои вечные пучки трав, дерна, водорослей, колючек и шипов, лозы, которые она ставила сушиться на плетеных рамках около палатки. Ее рыжий кот подстерегал скоротечную животную жизнь в высоких травах.
Я пришел к выводу еще раньше, что какой-нибудь мужчина приплывет на лодке за ними утром, а также привезет новости для меня при условии, что на материке нет признаков погони.
Я принял решение, что вернусь вместе с ним независимо от того, случилось что или нет. Застрять навсегда на миле поросшего лесом камня, плавающего в воде, было мне не по вкусу.
Во второй половине дня налетел порыв ветра, и легкий моросящий дождь смочил остров. Вскоре небесные врата распахнулись.
Кот влетел в палатку, недовольный внезапным купанием. Скоро прибежала Хвенит, держа шаль над головой, и свернулась калачиком рядом с котом.
Я стал вспоминать о последнем ливне, который я пережидал, скорчившись в укрытии между отрогами известняка, в тот день, когда волчья охота настигла меня.
Этот дождь был как дурное предзнаменование, прибавившееся к моим прежним предчувствиям.
- Хвенит, - сказал я, - я иду на пляж. Оставайся здесь.
Она взглянула на меня сквозь волосы.
- Что ты ищешь? - спросила она.
- У меня мурашки бегают по спине. Я чувство, что погоня идет все-таки сюда.
- Городские мужчины? - ее глаза расширились. Она внезапно прошептала:
- Я жгла костер на скале!
- Может быть, кто-то видел, может быть, нет. Я понаблюдаю немного. В такой дождь любой лодке нелегко сюда войти.
- Мардрак, - вскричала она, - я могла думать только о нем - о Квефе я развела костер только для того, чтобы привязать его. Какая же я дура, я подвергла тебя опасности.
- Ничего, - сказал я. - Вероятно, просто старушечий страх вселился в меня без всякой причины.
Но когда я шел между деревьями, я вспомнил, что я не очень нравился ей накануне ночью, и хотя я не думал, что она собиралась предать меня, может быть, злая шалость промелькнула в темных уголках ее мозга: зажги большой костер, и вот тебе средство отхлестать этого самодовольного придурка. Ибо я и был самодовольный, напыщенный придурок, хоть я и воображал себя терпеливым и снисходительным к ней. Прокатись на девушке, а потом скажи ей, с кем еще ей можно или нельзя кататься. Прекрасное нравоучение.
Шел прилив, коричневый, рябой от дождя. Сквозь потоки дождя и водяную пыль я не мог разглядеть ничего движущегося по воде.
Я ждал среди выброшенных водорослей на полированном песке, где прошлой ночью мы играли с Хвенит. Я прождал несколько минут, и вдруг услышал ее крик из леса.
Я сделал то, что сделал бы полудурок. То, на что они и рассчитывали.
Я повернулся и ринулся назад сквозь деревья к палатке. И прямо на человека с бело-голубыми глазами и мокрыми крысиными волосами, который выступил из мшистых стволов мне наперерез, держа Хвенит и приставив лезвие к ее горлу, и тихо смеясь знакомым смехом, который я хорошо помнил.
Они вышли на берег на дальнем конце острова, с другой стороны деревьев. Течение там было менее благоприятное, но они справились, или, точнее, их раб справился. Это был Темный раб, проводник, который выследил меня от тоннеля и распростерся передо мной, когда я убил серебряную маску белой убивающей энергией. Вероятно, потом проводник вернулся к своим хозяевам… Что он мог им поведать? Я решил, что мало, поскольку Темные рабы в Эшкореке, казалось, говорили только в ответ на простой однозначный вопрос, никогда не предлагая информацию по своей инициативе.
Кроме Темного раба, их навигатора, охотников было двое. Другой паре из четверки, должно быть, наскучила погоня, и они отказались от нее. У этих, однако, была личная причина не отставать от меня.
Зренн стоял, играя волосами Хвенит и поглаживая ее шею тупой стороной ножа, следя за моей реакцией, фарфоровые глаза настороже. Он снял маску с той целью, я думаю, чтобы я быстрее узнал его.
Именно хрупкий Орек подошел ко мне сзади и приставил свой нож к моим ребрам.
Я ошибся. Не копье, а нож. Через секунду я почувствую, как железо войдет в мое легкое. Его тонкая рука дрожала от гнева или радости.
Раб стоял у дерева, не ввязываясь.
Лицо Хвенит было неподвижно. После единственного крика, она заколдовала себя и превратила в черный алмаз.
- Старые друзья счастливы встретиться вновь, - сказал Зренн. - Мы надеялись, что нам доведется увидеть тебя снова, мой Вазкор, прежде чем ты оставишь эту жизнь. Не то, чтобы твой уход был поспешным. Эрран, Леопард-вождь, не единственный в своем изысканном плане смерти. Медленно и болезненно, мой Вазкор. По конечности - меньше, по пальцу за раз. Я вижу, ты оправился от жестоких порезов, которые я нанес тебе в Эшкореке.
Нам придется искромсать тебя на очень мелкие кусочки, чтобы ты наверняка остался под землей, да? А в промежутках мы будем играть с этой полночной куколкой, которую ты заботливо приготовил для нас.
Мне казалось, я могу повернуться и с легкостью разоружить тонкого юношу позади себя.
Тем временем Зренн перережет горло Хвенит. Поняв это, я стоял спокойно. Моя могила была там, где рука Орека, и я предсказал свою могилу. Тем не менее, это казалось смешным. Как напомнил мне Зренн, мои раны заживали. Могу ли я выжить после смертельного удара, в чем наполовину был уверен Эрран?
- Вы нашли знаки любви, которые я оставил для нас? - спросил я Зренна так же нежно, как он. - Разбросанные по всем холмам? Серебряные маски, мирно спящие в своей крови?
- Шакал, подкрадывающийся к колыбели младенца. О, да. Как и твой благородный отец, сын Вазкора, ты сделал это художественно.
Я почувствовал, что лезвие за моей спиной приблизилось еще на волосок.
- Тебе надо заплатить за чересчур много смертей, - проскрипел Орек своим ломающимся мальчишеским голосом.
- Он заплатит многократной смертью, - сказал, улыбаясь, Зренн.
Убить при помощи Энергии непросто, когда ты понял способ действия. Ты выпускаешь ее из себя, и она затрагивает также и тебя, как ожог, кровавое крыло. Именно поэтому вслед за этим подступает тошнота. И когда цена высока, ты не станешь тратить ее без разбора. Это удержало меня сейчас, в эту секунду смертельного балансирования между девичьей шеей и ножом мальчишки.
Дикарь, который знал только, как орудовать дубинкой и топором, должен научиться владеть более утонченным оружием.
Я указал на раба и сказал:
- Он рассказал вам, как я убил последнего человека, человека в лагере?
Зренн приготовился долго развлекаться и отнесся к моему оттягиванию почти с одобрением.
- Его лицо было налито кровью. Я предполагаю, что ты задушил его своими сильными воинскими лапами.
- Не так. Спроси его теперь, своего раба, как сын Вазкора убил серебряную маску.
Зренн, все еще улыбаясь, дернул головой в сторону раба.
- Просвети меня, болван.
Раб сказал бесцветным голосом с акцентом:
- Черный господин смотреть, и приходить белый свет, и светлый господин падать и умирать.
Рот Зренна сжался. Он нахмурился.
- Что ты имеешь в виду, отребье, белый свет?