2
Николь Вагнер теперь жила где-то, как она говорила, в самом сердце Нигде. Она даже не поняла, что это такое, когда вместе с группой лиминалов, предводительствуемых Уильямом, она впервые оказалась здесь.
– Мы люди хорошие. Что-то вроде цыган Времени – бродим то там, то тут, подбираем, что плохо лежит, но что может нам пригодиться, – так говорил ей Булвит из своей ниши в животе Уильяма. – А вот есть еще банды Синебородых... Ты вскоре поймешь, почему их так называют – они татуируют верхнюю губу и подбородок синими Полосками, точно какие-нибудь краснокожие воины или еще кто. Так вот они – подлые мерзавцы, должен я тебе доложить, девочка. Они не только отнимают у нас наше жалкое барахло, но еще выскакивают за границы этого Лимбо,чтобы убивать и грабить ни в чем не повинных людей. Так что если мы – цыгане, бродящие сквозь время, то эти гнусные подонки – настоящие пираты. Или викинги. Они предпринимают рейды, не обращая внимания на границы зон Времени, они способны ворваться, например, в 1956 год, напасть на какой-нибудь дом, перерезать глотки тем, кто в нем живет, и удрать сюда прежде, чем их кто-то обнаружит. А теперь стало еще хуже. – Голос Булвита упал почти до шепота, как будто он опасался, что их подслушают. – Поговаривают, что в Лимбо есть такая область, где они собираются в стаи, насчитывающие сто тысяч человек, а может, и больше, может, тысяч двести, а может, и миллион...
Николь, со своим пушистым компаньоном на плече, лениво вслушивалась. Белая хлопчатобумажная простыня прикрывала ее обнаженные груди. Она вряд ли понимала хоть половину того, что говорил Булвит, но безотносительно к тому, кем был Булвит, и правдоподобности истории о том, каким образом он оказался внутри живота Уильяма, причем из кожи живота выглядывали лишь его глаза, рот и нос, Николь уже успела к нему привязаться. Правда, она и по сей день не могла забыть тот шок, который испытала, когда впервые увидела лицо Булвита.
Представьте себе маску, очень похожую на живое человеческое лицо, наклеенную на живот другого человека. Маску, чуть-чуть сдвинутую вправо туда, где у обычных людей находится аппендикс, да еще под таким углом, что один глаз располагается как бы выше другого.
Из-за такого расположения глаз Булвита иногда дразнили Исайей: "Грядет, грядет ликующий Лиминал, лоб коего украшает ожерелье из раковин, точно язвы на его челе". "Меня зовут Исайя, потому, что один глаз у меня выше другого", – говорил он Николь, повторяя это выражение по многу раз.
Теперь Николь уже привыкла к этому лицу, искоса поглядывающему на нее с плоского мускулистого живота Уильяма.
Почти так же, как она привыкла к тому, что они с Уильямом любовники и что, когда они нагими лежат в постели, Уильям оборачивает талию полотенцем, чтобы скрыть это лицо с парой карих глаз, которые с любопытством таращатся на мир. Получалось что-то похожее на широкий индийский пояс.
А вообще-то Булвит был просто лапочка. Он не возражал.
Так что Николь считала себя у него в долгу и охотно слушала болтовню Булвита, пока Уильям спал.
– Если хочешь знать, – продолжал Булвит, поглядывая на нее с живота Уильяма, так как тот лежал в двуспальной кровати на спине и ровно дышал, закрыв глаза и заложив руки за голову, как спящий ребенок. – Если хочешь знать, эти варвары замышляют какое-то большое дело. Ведь сначала только немногие знали, как удрать из этого Лимбо. Разумеется, они иногда убивали путников, грабили одиночные дома, но теперь поговаривают, что барьеры рушатся и что каждый дурак может перебраться одному Богу известно в какое время. Это будет похоже на то, что происходит, когда рушится дамба. Вся страна будет разом затоплена этими ублюдками-убийцами. Несчастные олухи на другой стороне не имеют ни единого шанса выстоять против них.
– На другой стороне? – спросила Николь, сонно поглаживая голову мышки. Это было приятное ощущение. Можно сказать, сродни сексуальному.
– Да, они собираются напасть на другую сторону.
– Но я не понимаю, что ты называешь другой стороной.
– Ах, – вздохнул Булвит. – Иногда мне кажется, что я говорю на каком-то другом идиотском языке, если судить по тому, как посторонние реагируют на меня.
– Извини, Булвит. Я ведь у вас новенькая, как ты знаешь.
– Конечно, новенькая, милая. Хм... Эта сонная башка поворачивается.
Уильям что-то пробормотал во сне и повернулся к Николь спиной. Таким образом, лицо Булвита с широко открытыми глазами тоже оказалось глядящим в другую сторону.
– Вот так-то, – ворчал Булвит, – поворачивает меня так, чтобы я не видел леди. А она теперь скажет, что я просто грубый мальчишка-кокни, парень с тележкой.
– Нет, я так не думаю, – тихонько ответила Николь, прижимаясь к спине Уильяма. – А теперь объясни мне, что такое другая сторона.
– Понимаешь, мы находимся по одну сторону границы. Все остальные, включая твоих старых друзей из этой Богом забытой дырки в земле, живут по другую сторону.
Николь резко приподнялась, опираясь на один локоть.
– Ты хочешь сказать, что место, где мы сейчас находимся, расположено вне нормального потока времени?
– Господи, благослови меня и старуху матушку! Ну конечно же! Николь, моя милая, а как ты полагаешь, где мы были все это время? В стране Нод?
– Нет, я думала, что это просто несколько лачуг, расположенных где-то в чаще нашего леса.
– Эти несколько лачуг, девушка, для всех нас – несчастных олухов – родной дом.
– Извини, я не хотела...
– Да, я знаю, ты хорошая девочка. – Голос Булвита смягчился. – Вот потому-то люди и называют меня брюзгой. Я легко обижаюсь, шутки воспринимаю как оскорбления. Мы, знаешь, кто со старой Кентской дороги, мы все такие. Ты смотришь на меня, солнышко? Чуть что, сразу в драку. Каждую пятницу обязательно драка в пивнушке, это уж как часы. – Он помолчал. – Но я удивлен, что никто тебе ничего не объяснил. Помнишь тот день, когда мы тебя увели в лес от амфитеатра и старых друзей?
– Конечно.
– Ну, так мы увели тебя через границу к нашим старым лагерям. Новый лагерь разграблен Синебородыми. А ведь какой лагерь был – просто персик! Родник чистой воды, сладкой как мед, полно дичи в лесу, отличный кабачок на дороге, да еще с пивом, которое...
– Но мы же... Я хочу понять – в каком времени мы живем?
– О, это очень далеко от всего мира. Это трудно объяснить, но представь себе, что Прошлое и Настоящее – это два места на карте. Теперь, если ты сложишь карту так, чтобы Прежнее и Настоящее наложились друг на друга, то складка между ними и будет то место, где мы находимся сейчас.
– Нет, не понимаю.
– Представь себе это место – Лимбо. Оно скрыто складкой карты. Только мы с тобой скрыты складкой во Времени. Это понятно?
– Вроде понятно.
– Ладно. Это тайное место, используемое нами. И, к нашему великому сожалению, также и Синебородыми. К счастью, оно достаточно велико, чтобы можно было держаться подальше от этих подлых убийц.
Николь терла рукой лоб. Мозг прямо разрывался от множества новых концепций. Она опустила голову на подушку. В окно светила луна, и видна была соломенная кровля над головой.
– Извини. – Она снова потерла лоб. – Но я не понимаю, как мы сюда попали.
– Трудно объяснить.
– Ну, может, ты покажешь как?
– Может быть, если этот Уильям отвезет меня на своих двух ногах.
– Булвит?
– Что?
– А ты можешь отвести меня в тот год, где находятся сейчас мои друзья?
– А зачем?
– Мне надо рассказать им про это все.
– Ради Бога, зачем? Николь, никогда не надо будить спящую собаку!
– Но если есть возможность двигаться и вперед во времени, то им просто необходимо знать об этом!
– Николь, милочка, – голос Булвита был мягок и нежен, – когда я был малышом, мне рассказали историю, случившуюся на улице, где я жил. Ребенок, которому исполнилось что-то около пятнадцати месяцев, был украден прямо из колыбели, когда мать вышла в лавку. Можешь себе представить, что с ней было? У нее чуть сердце не разорвалось от горя. Чуть не помешалась. Ты, вероятно, удивляешься, к чему я клоню, поэтому я продолжу. Через восемь лет правда вышла наружу. Женщина, у которой только что умерло дитя, украла чужого малыша. Она полюбила его как собственного. Воспитала. И, конечно, украденный считал ее матерью. Полиция раскрыла дело, оно пошло в суд. Так что же решил судья? Вернул ли он девятилетнего ребенка его родной матери, которая теперь была для него совершенно чужим человеком? Или допустил, чтобы женщина, укравшая ребенка и принесшая столько горя, удержала мальчика, принадлежавшего другой? И не забывай, что мальчик-то смотрел на нее как на мать.
Николь поднялась на локти, чтобы смотреть в глаза человеку, чье лицо улыбалось ей с живота спящего любовника.
– Легкого ответа здесь не может быть, – ответила она.