- Звери не люди. Я работаю в ветеринарном госпитале. Липовая, четырнадцать. Чихал я на ваших зомби, у меня своих навалом. Жалобы тоннами строчат: "За неделю пыток погибла собачка, самое дорогое и преданное существо…" Они строчат, жрут мозги начальству, начальство - мне, а я режу, разбираюсь…
2
Вся правда
- Здесь! - с надрывом воскликнула Туся.
- Что здесь? - не понял Дылда.
- Здесь я потеряла невинность!
- Когда?
В голосе Дылды лязгнуло подозрение, умноженное на ярость. Кажется, он заподозрил измену, а то и насилие. Вот только что Туся была невинна, а вот уже… Кто?! Кто посмел?! Обиды не снес я, булат зазвенел… Или загремел?
- Давно, - отмахнулась Туся. - Мы еще не были с тобой знакомы.
- Ты вышла за меня в восемнадцать лет.
- Ревнуешь, кися?
- Мы знакомы с третьего класса. Встречаемся с шестого. Начали…
- С восьмого. Господи, да ты же этот… - Туся пощелкала пальцами: семейное средство от склероза. - Как его… Ну, черный!
- Мавр, - подсказал Ямщик. - Отелло.
- Отелло! Спасибо, кися! - похоже, кисями у Туси были все, не только муж. - А я кто?
- Кармен? - предположил Ямщик. - Вы Кармен, и он вас зарежет.
Восторгу Туси не было предела:
- Из ревности?
- Разумеется.
- А почему зарежет? Вы уверены? Разве Отелло ее не душил, эту Кармен?!
- Нет, - уверенно сказал Ямщик. - Отелло не душил Кармен. Я знаю, я писатель. Если бы душил, мне бы сообщили. Так что насчет невинности?
- Да! - поддержал Дылда. - Насчет невинности что?!
- Смотри! - Туся широким жестом обвела спальню. Жест был ей к лицу, и Туся прекрасно это знала. - Помнишь?
Дылда посмотрел, и Ямщик тоже посмотрел. Бесцеремонная Туся собрала зрителей в спальне хозяев дома. Старомодный дедовский гарнитур: две кровати на гнутых ножках, два шкафа на гнутых ножках, туалетный столик с высоченным овальным зеркалом, пуфиком и парой тумбочек, естественно, тоже на гнутых ножках. Шпон из карельской березы с множеством черных глазков. Бронза ручек-висюлек. Зеркало старенькое, нуждается в замене: царапины, мутные пятна. Даже по застеленным кроватям видно, что панцирные сетки провисли чуть ли не до пола. Нет, если и спальня, то гостевая. Гарнитур по-хорошему надо отреставрировать, но дорого, или выбросить, но жалко, вот и поставили для случайных ночлежников.
- Сочувствую, - Ямщик кивнул Тусе. - Примите мои соболезнования.
- О чем ты, кися?
- Невинность. На таком ложе любви? - он кивнул на кровать. - Тут и Фредди Крюгер посочувствовал бы. Синяков не насажали?
- Уйму! Вся эта синяя! - Туся похлопала по этой, чтобы у Ямщика не воникло сомнений насчет. - Он у меня темпераментный! Додик, ты помнишь?
Дылда, оказавшийся Додиком, не помнил. Он защелкал пальцами, как злосчастная Кармен - кастаньетами, но память ушла в отказ.
- Ну кися же! Ну вспомни! Восьмой класс, спальня твоей бабушки. Она уехала в Кременчуг, к подруге…
- Спальня?
- Бабушка! Она уехала, а мы остались, и ты завалил меня на эту жуткую лежанку…
- Я тебя?
- Ну не я же тебя?! Ты завалил, а потом я села у зеркала. Я сидела вся, как есть, и плакала…
- А я? - заинтересовался Дылда.
- А ты лежал и курил.
Ямщику стало скучно. История Тусиного падения больше не развлекала его. Пройдя вперед, он сел на пуф, перед зеркалом. Пуф, сволочь, промялся так, что Ямщик едва не саданул коленкой себе в подбородок. В зеркале отразился человек в смешной позе. Лысею, подумал Ямщик. Обриться наголо? А лучше начать делать зарядку по утрам. От облысения не спасет, зато осанка, стройность, мышцы, наконец… Он знал, что ничего не начнет, ни по утрам, ни по вечерам. Но думать-то можно? Мечтать?
- Свет мой, зеркальце, - он наклонился вперед. В спине хрустнуло, кольнуло под лопаткой. Будто гвоздь вогнали: Ямщик даже испугался, но боль сразу прошла без следа. - Скажи, да всю правду доложи…
Смотреть на себя было неприятно. Когда понимаешь, каким тебя видят другие - это всегда неприятно. У Туси хоть есть, что вспомнить.
- Я ль на свете всех милее?
- Четыре миллиарда, - ответил Ямщик в зеркале, - триста семьдесят два миллиона восемьсот двадцать шесть тысяч двести пятьдесят шестой.
- Что? - не понял Ямщик на пуфе.
- Кто, - разъяснил Ямщик в зеркале. - Ты конкретно. Спрашивали, отвечаем. Насчет всех милее - ты в общем списке человечества по этому признаку занимаешь четыре миллиарда триста семьдесят два миллиона… Записать?
На зеркале возникла дорожка цифр: 4 372 826 256. Цифры складывались из трещинок. Сперва они наложились на лицо Ямщика, прямо на лоб, словно татуировка или клеймо, но вскоре опустились ниже, на уровень живота. Ямщик обернулся. Дылда с Тусей молча следили за ним. И Кабуча следила, куда ж без Кабучи?
- Что? - эхом спросил Дылда.
- Четыре миллиарда, - сообщил ему Ямщик, который на пуфе. - Триста семьдесят два миллиона восемьсот двадцать шесть тысяч. Двести пятьдесят седьмой.
- Шестой, - поправил Ямщик в зеркале. - Нет, уже восьмой, извиняюсь. Одна успешная пластическая операция, один поход в спортзал. Операция в Тель-Авиве, спортзал в Чикаго. Чувак, тебя задвигают в конец! Хочешь стать пятимиллиардным? Давай, сиди на круглой попе, и придешь к успеху!
- Вы слышите? - спросил Ямщик с пуфа у собравшихся.
Туся кивнула:
- Четыре миллиарда. Триста с чем-то миллионов. Кися, ты же сам сказал!
Кабуча тоже кивнула, но промолчала. А Дылда прилег на кровать, не сняв обуви. Дылде хотелось спать. Спать и видеть сны, быть может. Какие сны? Ну, к примеру, сон о потере Тусей невинности. Восьмой класс, бабушка уехала в Кременчуг, еще не надо круглосуточно резать мертвых пудельков и британских вислоухих…
Я пьян, сказал себе Ямщик. Они ничего не слышат, кроме моих собственных реплик, а я пьян. Ямщик, не гони лошадей! Это профессиональная деформация, наслаждайся, пока щекочет.
- Не мучь людей, - Ямщик в зеркале ухмыльнулся. - Объяснись по-человечески.
- Я не всех милее, - объяснил Ямщик на пуфе по-человечески. - Я примерно четыре с третью миллиардный. Обидно, да?
Кабуча робко засмеялась.
- Обидно, - согласилась Туся.
Не смущаясь присутствием Ямщиковой супруги, она встала у Ямщика за спиной, взяла четырех-с-третью-миллиардного за плечи, прижалась. Затылком Ямщик чувствовал Тусину грудь: большую, мягкую, обвисшую, но не критично. Сейчас он хорошо понимал Дылду. Терпеть до восьмого класса? Подвиг, честное слово. Или это Туся терпела?
- А по тебе, кися, и не скажешь. Сколько на земле людей?
- Семь миллиардов, - вздохнул Ямщик. - Или уже восемь?
- Даже если восемь. Так, на вид, ты в первом миллиарде. Ну, во втором, в самом начале.
- Вы мне льстите.
- Ничуточки! А я какая? Ну, если по-твоему?
- Какая? - спросил Ямщик у зеркала.
По зеркалу пробежала рябь. Когда она сгинула, Ямщик из зеркала доложил:
- Три миллиарда седьмая. Нет, шестая.
- Почему не седьмая? - строго бросил Ямщик на пуфе. - Что за погрешности?
- Предыдущую сбил грузовик с замороженными цыплятами. Насмерть. Вот прямо сейчас и сбил. Сидней, перекресток Darling Harbour и Chinatown, напротив отеля "Seasons Darling Harbour". Oh, my love, my darling, I've hungered for your touch…
- Что она там делала? Ночь на дворе!
- Почему ночь? У них утро, в Сиднее! Вышла на пробежку, а тут хлоп, и грузовик…
- Кися, - Туся прижалась теснее. Ямщик занервничал: он уже представлял последствия, а главное, ясно слышал голос Кабучи: "Ну, как хочешь…" - Я седьмая, да? Из восьми миллиардов? Кися, ты золото!
- Шестая, - заслужив мокрый поцелуй в зарождающуюся лысину, Ямщик решил не уточнять насчет трех миллиардов. - Только не по красоте.
- А по чем?
- По милоте, наверное. Я же спрашивал: "Кто на свете всех милее?"
- По милоте? - Туся задумалась. Спиной и затылком Ямщик чувствовал, как сильно она задумалась. - Тоже неплохо. Может, даже лучше, чем по красоте… Кися, ты зая, ты просто зая!
Ямщик в зеркале хихикнул.
- Нас повысили в звании, - поздравил его Ямщик на пуфе. - С тебя бутылка.
- Будет, - пообещал двойник.
- С меня? - изумилась Туся. - За шестую? Будет! Кися, - она глянула на мужа, но быстро передумала, обернувшись к Кабуче, - принеси бутылочку, а? На троих?
Туся в зеркале облизала языком пунцовые губы. Ямщик в зеркале подмигнул Ямщику на пуфе. Кабуча безмолвствовала.
- А он? - Ямщик большим пальцем через плечо указал на Дылду. - Он не станет?
- Он станет, - сказал Дылда, хлопнув себя по животу. - Сегодня и завтра. И через год. Вот кто знает, что я буду делать через год?
- Что он будет делать через год? - спросил Ямщик с пуфа.
- Сидеть в тюрьме, - услужливо сообщил Ямщик в зеркале. - Изнасилование, повлекшее особо тяжкие последствия, а также изнасилование малолетней или малолетнего, наказывается лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет. Статья сто пятьдесят вторая. Вот, имейте удовольствие видеть…
Зеркало отразило парк - глухой, заброшенный, безлюдный. По узенькой аллее, сплошь заваленной опавшими листьями, шла коротко стриженая девочка, похожая на мальчика, в обнимку с виолончельным футляром. Вечер, из фонарей горел один, дальний.
- Не надо, - отмахнулся Ямщик. - Нет, погоди…