– Вот где ты витаешь! – усмехнулась Ильдика. – Зачем тебе я, земная?
Я совсем смутился.
– Это так, в тебе больше правды, чем в моих философских изысканиях.
Она успокоила меня:
– Когда я пишу, тоже об этом думаю.
Я развязал ее поясок. Она двинула плечами, и ее длинное платье упало к ногам. Под ним ничего не было. Чудесно, что здесь не носят нижнего белья. Ее тело было как у лани, что увела в рай через залив Меотиду.
Есть женщины, в которых мужчина осознает свою суть. Любовь к ним преображает сексуальное наслаждение в порыв бесконечной близости. Мы ушли в начало всего, когда только создавалась вселенная.
Я очнулся.
– У тебя кто-то был?
Она испуганно глянула.
– Я тебя тогда еще не знала!
– Ты его любила?
– Нет. Он был сильнее.
– Кто, шаньюй? – вспомнил я разговоры.
Она не хотела говорить. Да и мне было невыносимо продолжать.
Я стал бесчувственным. Кто-то до меня обнимал ее дивное тело. Горечь ревности не отменима в природе. Она связана с жизнью и смертью.
Вдруг снова пронзила боль какой-то потери. Той, что не могла вылечить любовь Ильдики.
И не смог ответить на ее вопрошающий взгляд. Она отстранилась.
– Ты любишь другую!
– Как могу любить другую, ведь я даже не помню?
Только сейчас я почувствовал, что не одинок на этом острове.
Утром, когда я уходил от нее, показалось, что из каждого дома смотрят настороженные глаза.
9
К обители приближалась толпа бородатых "новых гуннов" в штанах с лампасами и с плетками. Он кричали из-за ограды:
– Прокл, отдай пришельца! Он насылает порчу.
– Судить его! Наш суд самый скорый и справедливый!
– Не имам его, – повысил голос старец. – Ушел.
– Отдай по-хорошему!
"Вот и все", – замер я. Глубоко спрятанный первобытный ужас, оказывается, никуда не уходил.
Старик повернулся к стене, что-то сделал, и стена медленно сдвинулась, открыв проход. Он втолкнул меня за стену, и она закрылась.
Здесь, в просторной пещере, горели свечи, был стол и кровать.
В полутьме и неизвестности, я еще раз пытался обдумать свое положение. Как же мне нужна Ильдика! Что-то во мне изменилось. С моей амнезией, опустившей меня на эту серую землю.
Мозг – это лабиринт, где возникают или исчезают нейронные цепочки озарений, порождаемые болью любви, требующей выхода, среди заторов мертвых предрассудков ума, не переварившего чуждый мир. Я пытался заглянуть за их углы, где скрываются гениальные прозрения.
Я вел что-то вроде дневника. На самом деле применял практику "делания себя", как исихасты. Не замечая, что пишу гусиным пером, вгрызался, словно киркой, в серые пласты мироощущения, за которыми чудилась исцеляющая ясность, и мысли нагромождались, опровергая друг друга.
"В душе гунна нет драмы, потому что все его естество боится ее. Он еще не воспринимает себя как отдельную личность".
"Интересы гуннов – обдурить смерть, уходя в коллективное. Отсюда парады войск, переодевания в карнавалах, пустые споры в политике, прятанье истины, иллюзия бессмертия".
Находя верные определения, фиксировал вспышки откровений, но утром все выглядело легким, слишком личным. И вдруг все стало ясно. Озарение пришло внезапно, помимо усилий кирки. Может быть, толчок дает нечто извне: мои прозрения возникают, когда перед глазами раскрывающий безграничную близость взгляд Ильдики?
"Передо мной не мир насилия, в нем таится некая основа, духовное тело, детское и нежное, которое нельзя не любить. Это Ильдика! Разве она – не воплощение гуннской души? Это она изменила меня. Я увидел мир иным".
"Вернулось чувство близости к миру гуннов, и того, что мешает! Оказывается, я был в полосе депрессии!"
Амнезия отступила неожиданно – моя темная судорога мысли исчезла. Это был выход из сна разума. Вдруг без усилий вспомнил прежнюю жизнь.
Выплыло детство в приморском городке, у ослепительного залива. Книги классиков литературы в большой домашней библиотеке, заполонившие душу, как мой сияющий залив.
Что это? Я хотел избавиться от амнезии, вернуть сознание. И вдруг понял, как это сделать. Приоткрыть окно в голубой безграничный мир, куда устремляется все живое.
Материнским теплом
моя родина вечно у сердца,
краем, где над городом море во мгле.
Все, что было потом -
отлученье безверца,
жизнь лимитчика,
тяжесть несущего по земле.
Но всплывает родина -
средиземным своим побережьем,
Словно в ней источник один -
материнская даль…
Оттуда – трепет рождения нигде не бывалого леса, а не из корней или семени, что умирает в продлении. Туда вечно устремляется жизнь – вознесением Христа, порывом великих поэтов и музыкантов.
История человечества – разновидность чего-то, что слепо течет в неведомых превращениях космоса. Нужно увидеть человеческую психологию равной космосу, из элементов которого мы созданы и являемся частью его сущности.
Снаружи, кажется, все затихло. Отверстие в каменной стене отворилось.
– Мы тебя достанем, пéдал! – услышал я крик уходящих "новых гуннов".
В моей памяти снова исчезла найденная ясность, подробности воспоминаний. Не помню почвы и корней, и даже то, как любил.
10
Продолжались подземные толчки. Посреди города молнией протянулась трещина. На вершине вулкана появился небольшой огненный конус, изрыгающий дым и камни.
В обители старца Прокла собралась "Не ограда". Взволнованные, уселись на полу по стене.
Тео ликовал, поднимая длинный нос:
– Рушится старый мир! Наконец, наступает развязка. Пусть все летит в тартарары!
Ильдика тревожно глянула на меня.
– И мы вместе с ним.
Воодушевление споткнулось о панический страх. Впервые каждый остался наедине с собой: никто не поможет! Этот теплый мир может исчезнуть.
– Что делать?
Ильдика прижалась ко мне. Во мне затаилась не уходящая скорбь. Ее не будет, и нечем будет жить. Не нужно мучиться поиском родины, упрямо делать какое-то дело, в котором нет озарений, любить, терять, ссориться, обманывать, изменять, быть недовольным. И самого одиночества тоже не будет. Потому что не будет нас.
Старец был скорбен.
– Още было в древни времена. Вибрация земи. Целая земя е разделена, като купа (чаша). И след това ужасная волна смыла Атлантиду, и страну шумеров. Исчез град Сибарис, где жили разнеженные сибариты. Так природа наказывает безумных, които не внимаваше, отиде против. Многие преступления извершили люди, отклонившись от ветви развития, созвучной с природой. Забыты богове подземные и водные, и небесные, което древние умилостивили.
– Но мир выжил! – возразил Тео.
– Сейчас все по-другому, – сказал я. Эдик посмотрел на меня.
– Как ты был прав! Догадался, что надо думать о спасении земли, а не о нашей победе
– А что делать, сдаться? – не слушал Тео. – Режим будет мешать, как фашисты, о которых ты рассказывал. Погибая, в агонии продолжит сажать инакомыслящих, как ни в чем не бывало.
Его сторонники были в тревоге.
– Есть ли смысл в революции?
Эдик вдохновенно сказал:
– Нужно создать комитет спасения.
Старец скорбно продолжал:
– Целия живот искал я нещо, което излечит страдания моего народа. И достиг заключения, че той трябва только едно – найти смысл истории, чрез самопознание. Практики разработаны, например, христианством и хиндуизмом. Искал значения имен Создателя мироздания, апофатические (това е отрицающие, что Его человеческий ум може помыслить и представить), и катафатические (може представить). И помыслил, че наименовать возвышенное, неотчетное и неизобразимое, превышающее человеческое разумение, това е неможно. Но можно приблизить Неизреченное долгим и болезненным обучением, – когда в душе е такой энтузиазм, че уже няма нужда в думах.
Тео усмехнулся.
– Ну, и что это дало?
– Да, може, сейчас нищо не е необходимо в условиях глобального катаклизмуса. Мы опоздали, потонув в несовершенстве.
Тео встал.
– Нельзя опускать руки! Если погибнем, то в борьбе!
Он был бледным.