– Только в моей голове... Какие-то следы, наверное, есть в архиве вашего прадеда, но вряд ли существенные... Ведь Альвиану не дали возможности получить образование, он не был даже допущен к экзаменам... Никогда и нигде своих работ он не публиковал... "И всем свое... – неожиданно процитировал Ага Сафар... Кому везти, кому блистать чужими перлами... Кому же – первыми идти и, обессилев, падать первыми"... Конец двадцатого века... Это не похоже на нашу жизнь, доктор Хайдари... Я знаю, о чем вы думаете; ложная память... Я не собираюсь переубеждать вас... Может, и впрямь ложная... Но я помню, например, оборванного бродягу... Его вели стражники, улица была пыльная и пустая... Бродяга и неудачники всегда были мне не по душе, к тому же я был зол: только что накричал на соседа, побившего камнями моих кур... Этот бродяга хотел присесть... Еще чего не хватало! Я оттолкнул его: скоро, мол, отдохнешь... И он последовал дальше, бросив лишь: "Пусть тебе не придется так отдыхать..."
Доктор Хайдари кивнул. Он знал об этой истории, хотя никогда не думал, что может встретиться с одним из ее участников. "Право, этот Ага Сафар вовсе не самый скучный собеседник", – сказал он себе.
– Я помню белый город... Александрия, Я бежал гуда, кажется, в девяносто восьмом году... Иерусалим уже был разрушен... Я вел морскую торговлю зерном, знал греческий и латынь... Там, в Александрии, стало бросаться в глаза, что я почему-то не старею... Слухи... знаете, как это бывает... Слухи... Я вспомнил и о том оборванном бродяге... – Ага Сафар неприязненно оглядел доктора Хайдари. – Сейчас все это было бы легче объяснить, правда?.. Скажем, неожиданное усиление излучений центрального Разума... Вспышка чуда... Но почему я? Почему именно я?..
Доктор Хайдари промолчал.
– Как бы то ни было, – буркнул Ага Сафар, – я изменился. Я стал подолгу просиживать в александрийской библиотеке... Тщета, тщета... Крохи знаний... Я ничуть не огорчатся, когда в шестом веке арабы сожгли эти крохи знаний... Я пережил много смутных времен... Я путешествовал... Меня бросали в тюрьмы... В одной такой я провел сто три года... Было скучно... Я пережил трех королей и девять надзирателей. При каждом новом короле мне почему-то прибавляли срок. Возможно, меня с кем-то путали, но я был терпелив... Каждый новый надзиратель обязательно обещал отправить меня наконец к праотцам. Но где они? Как правило, они больше преуспевали в этом, чем я...
Ага Сафар умолк. Похоже, он устал. Его крошечные неприятные глаза заволакивала сонная паутина.
– Если усмирите Папия Урса, я посплю... Что бы вы ни думали обо мне, наши главные беседы еще впереди, доктор Хайдари.
Доктор Хайдари задумчиво кивнул. Он смотрел на купающихся в пыли воробьев.
– Хотелось бы мне пройтись по этой дороге...
– Не столь уж приятное занятие, – неодобрительно фыркнул Ага Сафар. – Особенно после дождя. Грязь так и липнет к обуви.
"Какое странное воображение... – Доктор Хайдари встал и отправил Папия Урса в прихожую. – Он переутомлен... Будь он Гумамом, какие бы странные, невозможные реалы мог он создать..."
"Ложная память... – подумал он. – Ждан не случайно не отдает Мнемо либерам. Здесь есть над чем поработать. Хорошо, если это всего лишь случайность..."
Вслух он сказал:
– Поднимайтесь наверх. Там спальня. Папий Урс не станет вас беспокоить, я пригляжу за ним. Вам следует выспаться. В одном вы правы, нам предстоит продолжить эту беседу.
– Спасибо.
Ага Сафар встал. Поднимаясь по лестнице, он обернулся, и доктор Хайдари вопросительно поднял голову.
Доктор Хайдари поднял руку, экран рабочего Инфора вспыхнул.
– Ага Сафар...
Он не успел задать вопрос, диктор (или биоробот) удрученно ответил:
– Сожалеем...
– Не надо сожалеть, я в курсе случившегося... Меня интересует другое... – Доктор Хайдари помолчал, отыскивая точную формулировку. – Могла ли жизнь Ага Сафара, точнее, жизнь его непосредственных предков, пересекаться когда-либо с жизнью моего прадеда? Я имею в виду конец двадцатого века.
Диктор кивнул. Много времени ему не понадобилось.
– Ага Сафар, бывший сотрудник Космической энциклопедии... Да, в обозначенных вами временных рамках встречи Ага Сафара и вашего прадеда случались неоднократно.
– Что значит "случались"?
Диктор бесстрастно пояснил:
– Я не аналитик. Я даю ответ на вопросы.
– Хорошо. Уточняю вопрос. – Доктор Хайдари нахмурился. – Какое имя носил данный Ага Сафар в годы встреч с моим прадедом?
– Близкое к настоящему – Агаспаров.
– Чем конкретно он занимался?
– Разработкой планов социального развития. Дать подробную расшифровку?
– Не надо. Уточняю вопрос. – Доктор Хайдари нахмурился еще больше. – Кто именно из ближайших предков Ага Сафара? Не сам же он встречался с моим прадедом?
Диктор понимающе улыбнулся.
– Вопрос понят. Генеалогическая линия Ага Сафар – Агаспаров никогда не имела перерывов.
– Что это значит?
– Только то, что на любом временном отрезке мы имеем дело с одним и тем же человеком.
– Кому известна эта информация? – быстро спросил доктор Хайдари.
– Только МЭМ.
– Благодарю.
Инфор отключился.
Доктор Хайдари задумчиво подошел к окну.
Как все это понять? "На любом временном отрезке мы имеем дело с одним и тем же человеком..." Он что, бессмертен?
Арктические ребята давно оставили живую скульптуру в покое. Уже успокоившись, она выглядывала из сирени и, завидев в окне доктора Хайдари, призывно помахала рукой.
Доктор Хайдари не ответил. Он ни с кем сейчас не хотел говорить, тем более с живой скульптурой. Он был растерян, ошеломлен. Ведь в его спальне, этажом выше, спал человек, который, похоже, никогда не имел предков.
На южных спорадах
Волна, шурша, мягко накатывалась на берег, валяла, перекатывала по песку забытый кем-то мяч, отступала, опять шурша, оставляла нежную пленку пены. Слева и справа над бухтой возносились к высокому небу голубоватые массы известняков, дыры пещер казались черными. Ночью пещеры вспыхивали багровым тревожным светом – в пещерах жгли костры либеры.
– О чем они говорят? – спросила Зита.
– Они не говорят, они обмениваются мнениями, – улыбнулся Ждан. – Они серьезные люди.
– Хмурые? – не поняла Зита.
– Нет, серьезные.
– Тогда о чем они думают? Ведь не думать трудней, чем молчать.
– О свободе. О мире. О будущем. О МЭМ. Наверное, об Ага Сафаре.
– Почему о нем?
– Пока его не найдут, он для либеров символ свободы. Ведь он выключен из системы МЭМ. Он живет сам по себе. Он один.
– Почему ты думаешь, что он один?
– Я достаточно хорошо знаю Ага Сафара. Он ни на кого не похож...
Ждан Хайдари рассеянно улыбнулся. Все последние дни на островах он чувствовал: озарение рядом. Он предпочел бы сейчас помолчать. Он чувствовал, что стоит на пороге какого-то важного открытия.
Сирены Летящей...
Проблема личностных контактов...
Доктор Чеди: наше возможное будущее...
Хриза Рууд: реформу нельзя откладывать...
Программа "Возвращение". Южные либеры против Ждана Хайдари. Машина Мнемо должна принадлежать всем.
Ждан покачал головой.
Он никому не отдаст Мнемо. Он не может отдать Мнемо сейчас. Считай он, как Гумам, что Мнемо – всего лишь инструмент некоего нового искусства, никаких проблем не было бы. Но он не Гумам. Он знает: Мнемо – другая жизнь Именно жизнь. И именно – другая. Что искусство? Тайный, легкий, влекущий знак. Знак бессмертия, знак вечности разума. Знак, который каждым толкуется по-своему. Но Мнемо...
Осторожно подняв голову, он посмотрел на Зиту.
Почему она молчит? Почему не говорит ему о той своей, другой жизни? Что пережила она в Мнемо?
Он всегда принимал любую реакцию своих добровольных помощников. Скажем, его не удивляло и не отталкивало холодное разочарование Янины Пуховой, биотехнолога с Арала. Его не удивляла ине отталкивала разговорчивость Яна Григи или Рене Давана. Его не оскорбил резкий отказ Эла Симмонса сообщить хоть какие-то детали своей другой жизни. Все это он принимал как должное, но Зита...
Он сразу решил не подключать Зиту к записывающей аппаратуре, ведь Зита так непосредственна... Они даже посмеялись. "Не вздумай придумывать, – предупредил он ее. – Я ведь верю тебе".
Эксперимент с Зитой считался неофициальным, он был их собственной личной инициативой. Ждан хотел помочь Зите понять себя... Но почему Зита молчит?
– Ждан... – Зита умела чувствовать его настроение. – Зачем тебе это? Зачем тебе та моя жизнь? Ведь мы с тобой соединены этой...
Он вдруг начал сильно косить. Он волновался.
Зита изменилась. Он видел: Зита изменилась.
Нет, конечно, она осталась прежней – динамичная, взрывная. Рыжеватые волосы так же рассыпались по ее круглым плечам, смех светился, но какая-то Часть ее души вдруг замкнулась. Туда никто больше не мог попасть, и Ждан тоже. Одно время он считал, что ее замкнутость связана с изменениями, навязанными ее организму будущим ребенком, но, похоже, он ошибался.
Что пережила она в другой жизни?