Потом-то стало тяжелей - я мог уже и должен был, по мнению отца, не задавать дурацкие вопросы, а участвовать и в прочих разговорах, чтоб уметь ориентироваться. В чем? А просто в бестолковой нашей жизни. В бестолковой взрослой жизни, на которую мне было наплевать. Покуда - наплевать. Отец такие посиделки называл "сыновним приобщеньем". Тоже - изобрел!.. Обычно приходили люди, мне знакомые. Эллерий, например, начальник внутренней охраны всех начальников округи, дом его был по соседству с нашим - прямо крепость, а не дом! Историк войн и затяжных конфликтов с биксами (чего-либо иного, между прочим, и не наблюдалось никогда) Акакий Чжан Микита, за глаза известный всем по кличке Туй. Он только-только занял в Академии вакансию - "полезный академик". Мой отец гордился дружбой с ним, заискивал, наверное, боялся. У Микиты были пятеро детей - все дочки - и невероятно длинная и тощая жена, всегда сердитая, с колючими глазами. Дочек я не выносил: близняшки, на год меня старше, они вечно ссорились друг с другом и нахально лезли с поучениями, будто я совсем балбесом рос. Не знаю почему, но Чжан Микита приводил к нам дочерей по очереди, эдак раз в три месяца, и потому всех дочек сразу я еще не видел. Это, правда, не мешало мне при встрече тискать каждую из них (святое дело, пропустить нельзя!) - они хихикали, но не сопротивлялись и конечно же (ну дуры дурами!) пытались даже в этих обстоятельствах давать полезные советы. И за что такое наказание родителям?! Семей с большим потомством сохранилось мало, тут уж Чжан Микита всем утер носы. Еще к нам заходил частенько вечно напомаженный, румяный О’Макарий, в прошлом - крупный олимпиец, всем известный шулер-картежники немножко клептоман. Отец его при всех тихонько задирал и говорил, смеясь: "Ну ты и гад". Я слышал, О’Макарий раз пятнадцать в шутку доносил на все наше семейство - так, по разным поводам, - за что отец (плевал он на достоинства и силу олимпийца!) обязательно ловил его и крепко мордовал, как сам он после объяснял, конечно же шутя… Да, было время, этих шуток я не понимал. Чего-то все боялся. Но с таким отцом мы с мамой жили как за каменной стеною. Кстати, О’Макарий тоже где-то занимал немалый пост и тоже был вожаком людей. У нас в округе он заведовал всем, связанным с водой. Любил меня пугать: "Что, отключу - и будешь целый век ходить чумазый. Девки станут убегать за километр. Вонючий будешь и в парше. А? Чтобы не было такого, ты - учись. Глядишь, меня общеголяешь, мне какую-нибудь пакость сможешь учудить. Чем плохо, а? Учись, учись, брат Питириша не покладая рук, чтоб извилины потели, каждый день учись". А я и так учился, и совсем неплохо. Уж по крайней мере кое-что я знал получше, чем он сам.
Бывали и другие: Фока, по прозванью "пропедевт" (я долго полагал, что он обычный импотент, - отсюда, стало быть, и кличка), а он и вправду пропедевтом был, трусливым буквоедом, и любимыми его словами были: "Вот придут и спросят…" (я не удержался как-то и полюбопытствовал: "А кто придет и о чем спросят?", на что он, строго поглядев на меня, глумливо отчеканил: "Маленький такой, а демагог… Придут - и спросят!"); проповедник Клярус (он без устали клеймил поганых биксов и повсюду проповедовал борьбу до самого конца, его потом зарезал кто-то); окружной глава охраны силовых подстанций Сидор-шах (оригинал - они с женою вырастили дочку в колбе, чтобы точно знать: их чадо - стопроцентный человек, с большой, как говорится, буквы); и еще какие-то знакомые к нам приезжали, я уже не помню - кто. И даже лица их забыл. Так, в памяти осталось: почти каждый день, иной раз чуть ли не с утра до вечера, а то и до глубокой ночи, собирались все, пока погода позволяла, на веранде за столом, вокруг шумели ветви, пели птицы и текли неспешно разговоры. Очень важные и нужные, наверное, и даже точно: время было неспокойное, и следовало постоянно находиться начеку.
В тот раз, еще до появления гостей, я пообедал в заведенный час и по тому, что к общему столу меня не пригласили, догадался: будут говорить о чем-то неприятном и значительном, совсем не предназначенном для детских непонятливых ушей. Я, правда, представлял - о чем: естественно, о биксах, о сочувствующих, о тревожной обстановке в мире, но, судя по всему, какие-то детали я не должен был услышать - воспитание, конечно, воспитанием, а, неровен час, болтну, сам не заметив, и пиши пропало. Так что я не обижался. Да к тому же Минку, дочку Сидор-шаха, тоже выставили вон с веранды. Минка мне ровесница, но если я и ростом, и сложеньем как-то все еще не вышел, то она девица - ого-го. Мы с ней однажды раздевались - за кустами у реки, и тут она мне показала все да научила целовать в хорошие места - ой, я аж чуть совсем не спятил, и озноб меня бил целый день потом, как будто заболел я или перегрелся. После мы опять ходили к речке, тоже было все отлично, но уже не так, как в первый раз, - привычней стало, что ли. В город летом мы не ездили, болтались по своим коттеджам, на природе, воздух чистый, жаркая пора, народу в общем-то немного - времечко такое, все напуганные были, по домам сидеть старались, выбирались только по делам, поэтому себя мы не стесняли - ни в поступках, ни в одежде, ни в своих ребячьих играх. До того наглели, что по полдня вообще носились всюду голышом. Компания была невелика: мы с Минкой, девочка Праксюша и еще мальчишки - Рамбик и Харрах. Вот так все голые и кувыркались у реки. Ну, Минка-то тем летом трусов вовсе не носила, и Праксюша тоже - мода, говорят, пришла такая, чтобы без трусов (оно полезно: ничего не преет, свежий воздух овевает, и застоя кровяного нет), а сверху только маечка не бог весть какая и длинная, туникой вроде называлась. Я в эдаких нарядах видел даже тетечек по тридцать лет. И эту моду прививали, потому что, слышал, стимулирует она рождение детей, а дети исключительно нужны, их мало, слишком мало, а ведь им, как повзрослеют, с биксами бороться. И не просто - побеждать. Необходимо поголовье воинов. Конечно, можно и в пробирках или как еще там, но не все родители хотят (по слухам, в колбах-то друг друга биксы и растят, а им уподобляться - срам!), да и учитель на уроке про какую-то евгенику нам долго толковал. Короче, если я все верно понял, в колбе - хорошо, но, чтобы вид мог сохранить способность к положительным мутациям, привычно, по старинке - все же лучше. "Человеку - человеческое!" - видел я такие лозунги не раз. Мол, биксам даже скотство распоследнее дозволено, пускай их, а вот людям - не к лицу совсем, им надобно беречься и ценить в себе все человеческое, от природы данное. Иначе долго не протянем. Вот почему на наши с Минкой глупости никто не обращал внимания, а ежели и наблюдали втихаря, то делали, похоже, вид, что ничего не замечают - ну, не вообще, а только, так сказать, предосудительного. Мама как-то говорила: "Нравы изменились… Стали человечней". Может быть, ей лучше знать… Короче, вытурили нас из-за стола, и мы тогда - вот умники! - взобрались с Минкой высоко, на крышу над верандой, и затихли, обжимаясь так и сяк, на самом солнцепеке - хоть и предпоследний летний день, но жаркий выдался, на славу. А чтоб лапаться да целоваться в разные места - ей-богу, много шума создавать не надо… Мы ж не бегали по крыше, как котята! Папа, если б вдруг узнал про наши игры, непременно бы сказал: "Кретински развлекались. Правильно. Вы - дети, вся надежда наша. Эта рвань так не умеет. Банан, басурман, барабан!" И был бы, несомненно, прав. Нас-то вряд ли кто оттуда, снизу, замечал, зато мы с крыши слышали все очень хорошо. Ни чуточки не напрягались специально, чтобы разобрать какой-нибудь особенный секрет (да нам и в голову не приходило, что беседа-то и впрямь секретная!), нет, разговоры говорились, мы на крыше занимались своим делом, но ведь, хочешь или нет, слова чужие все равно невольно западали в память.
- Так и будут нами помыкать? Так мы и будем жаться по углам?! Законы законами, да ведь терпению тоже приходит конец. Хватит сидеть сложа руки! - долетел до меня тонкий, почему-то всегда очень веселый голос Чжан Микиты. - Пора уже что-то решать. Ставить точки над "i"! Или мы, или нас. И нечего сусальничать. Довольно!
- Интересно, интересно… На нынешнем братоубийственном этапе всеобщей борьбы за мир историку войны захотелось порядка, - насмешливо пробасил Эллерий. - По-моему, давно уж все предрешено. Бесповоротно. И, заметьте, не мы начинали. Нас вынудили защищаться.
- Эх, паскудное это словечко - "война"! - пафосно заметил Сидор-шах. - Нелепое, по правде говоря. Долгонько же мы жили без нее. Века, поди, а?
- Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути, - невпопад заголосил Клярус.
- А что такое "бронепоезд", позвольте вас спросить? - язвительно встрял О’Макарий.
- Это… это… ну… - смешался на секунду Клярус, - очень древнее понятие. Из категорий мироздания… скорее всего, так. Короче, агрегат. Как дедник у тебя на чердаке, но только у него пульсатор в десять раз мощнее.