- Это я тебя поймал, идиот! - Леон сплюнул в сердцах. - Ладно, я купился на твою поганую траву, но не мечтай, что легко отвертишься. Тебя хорошенько тряханут за задницу, потому что не шмалью паршивой ты балуешься, это посерьезней будет. Нет, ну надо же, додумался - на картину дурь прилепить. Любуйся и торчи!
- Неблагодарный ты, - хмыкнул Вик. - Я тебя от твари освободил, а ты ругаешься. Она теперь в клетке сидит, тварь. - Он вздохнул, глядя на картину. - Сколько она просидит взаперти на этот раз?
До Леона вдруг дошло:
- Ты что, убийства мне клеишь? Мне? - Он расхохотался. - Нет, ты точно псих.
- Ты просто не помнишь, - От ярости Вика и следа не осталось. - Она сильная и хитрая. Любого может обмануть, кроме меня. Я слишком хорошо ее знаю. Я носил ее под сердцем, я слышал ее шепот, ее голос, ее крик. Когда у меня не осталось сил ее сдерживать, я родил ее и посадил в клетку. Думал, что навсегда. Но она вырывается. Рано или поздно. Я ловлю ее, запираю снова… - Он тоскливо глядел на картину. - С каждым разом она сильнее и сильнее.
- Родил? - Леон фыркнул. - Ты разве баба, чтобы рожать?
- А по-другому не скажешь. Ну, если хочешь - выдавил, исторг из себя. Вытошнил. Но на самом деле - родил. Потому что это моя тварь. Порченая моя часть. Мое безумие.
- То есть, это твоя жажда убийства и насилия, так получается? Это ты хочешь сбить с ног, вспороть спину… как ты там расписывал?
- Я не хочу! И не буду этого делать, она меня не заставит! Слушай, когда у тебя пузо болит, ты хочешь, чтоб оно болело? Оно тебя не спрашивает, болит и болит. Может, само не радо, но болит же!
- Другими словами, ты отрезал себе пузо и пустил погулять?
- Я запер его в клетку. Но оно вырывается… Тьфу, не пузо, а тварь! Она вырывается! Она всегда добивается, чего хочет. На этот раз она хочет хорошенькую племянницу Линды Рамирес.
- Значит, предыдущие четыре убийства - дело рук этой, как ее… твари?
- Да!
- А тварь - твоя?
- Да!
Леон откинулся на спинку стула и удовлетворенно кивнул. Глюки глюками, но это, братцы, признание. Самое натуральное. Теперь бы заставить Вика повторить его перед полицией…
А вот и ребята на помощь спешат.
Вой сирены приближался. Леон поднялся и, хрустя осколками, отправился открывать дверь.
- Ты… как тебя, Леон! - окликнул художник.
- Ну?
- Ты… говорил про наркотики… Если раскурочат клетку, тварь вырвется. Я не знал, что она теперь вселяется в людей. Если вырвется… будут опять трупы, слышишь? Не трогайте картину!
- Помолчи, а? Ты свое дело сделал, отдыхай. О своей шкуре заботься. Г-герой.
* * *
- Мой дорогой детектив, вы, наконец, успокоились?
- Нет! Я не успокоился! И не успокоюсь, пока не посажу тебя за решетку! Чертова мафия! Чертовы китайцы! Босс развесил уши как цыпочка! Ты его подкупил, я знаю! Ты даже мэра подкупил! Ты даешь взятки пингвинами!
- Мой дорогой детектив, мне кажется, неразумно проклинать начальство на пороге полицейского участка.
- Прекрати меня воспитывать! Я сам знаю, что разумно, а что нет! Разумный человек с тобою не свяжется! Чего ты улыбаешься? Че ты лыбишься, я тебя спрашиваю? Что я такого смешного сказал?
- Ох, простите, Леон, я знаю, что вы не шутите. Я вас внимательно слушаю.
- И нечего ухмыляться! Думаешь, я совсем дурак? По морде вижу - так и думаешь! Ладно, я дурак. Ладно! Пусть я последний идиот, но я хоть что-то делаю, да? Я нарыл, накопал, принес в зубах эти тапочки… блин, эти факты, а он мне говорит: это все ерунда что ты накопал. Плохо нюхаешь, говорит! Иди, говорит, остынь, без тебя справятся. Без меня справятся! Я, мать вашу, не аналитик, чтоб у меня все тип-топ сошлось! Я ищейка, вашу мать! Аналитики в отделе сидят, пасьянс в компьютере раскладывают, им за это деньги платят. А я носом рою, по городу как ошпаренный бегаю, что добыл - то боссу тащу. А он мне в ответ - знаешь что? Знаешь что он мне в ответ?
- Вы уже четвертый раз пересказываете эту беседу, детектив.
- Он мне в ответ - катись, говорит! Отстраняю, говорит, тебя, от дела, Леон Оркотт, и так, говорит, скандала не оберешься. Журналисты, говорит, раструбили уже, что известного художника обвиняют в особо тяжких. Какого черта ты приперся, Ди? Что тебе в магазине своем не сиделось?
- Детектив, это просто совпадение. Мисс Джилл просила проконсультировать ее по поводу кошачьих кормов.
- Совпадение? Там где появляешься ты, совпадениям нет места! Консультации можно давать по телефону! Я не верю, что ты видел этого психа в ночном клубе, когда убили четвертую жертву! И какого дьявола ты шляешься ночью по злачным местам, Ди? Любителей кошечек консультируешь?
- Мистер Джонсон, с которым у меня была встреча, держит скаковых лошадей. Это он пригласил меня в клуб.
- В два часа ночи?
- Нет, несколько раньше. Мы просто засиделись за беседой.
- Засиделись за беседой! Я еще доберусь до этого твоего Джонсона!
- Он вовсе не мой.
- Его счастье!
- Вы ревнуете, Леон?
- Я-а-а? - Леон вытаращил глаза, сглотнул, и выдал: - Я тебя ревную ко всему, кроме тюремной решетки!
- Однако! - оценил граф. - Похоже, вы становитесь остроумным, мой дорогой детектив.
Леон отвернулся, сунул руки в карманы и зашагал по улице, прочь от дверей полицейского управления. Это Джилл сегодня, хихикая над леоновым возмущением, заявила: "Ты ревнуешь графа ко всему на свете, кроме тюремной решетки. Да и к той не ревнуешь только на словах". И веселилась при этом самым преподлым образом, негодяйка.
Сзади зашуршал шелк, граф нагнал Леона и пристроился сбоку, эдакая пава расписная.
- У мистера Бертрана алиби, детектив. Он не убивал тех несчастных женщин.
- Не верю я твоему алиби. Тебе выгодно, чтобы его отпустили. Что-то ты мутишь с этой травой.
- Анализ из лаборатории показал, что в цветке не было галлюциногенов или других наркотических веществ.
- А от чего у меня глюки тогда? Отчего? Я видел Шейлу! Старая ведьма говорит, что ее охраняет какой-то фетч, а я говорю - это чистой воды наркота, какая-то новая наркота, неизвестная, китайская ваша…
- Галлюцинации бывают еще от переутомления или перенапряжения, детектив.
- Ты мне зубы не заговаривай! Даже если не наркота, Виктор Бертран - псих! Натуральный псих, у него в карте медицинской написано - параноидальная шизофрения.
- Параноидная.
- Что?
- Шизофрения бывает параноидная, а не параноидальная. Параноидальные бывают идеи… вроде ваших.
- Умный больно! Шел бы к нам в отделение маньяков ловить, раз такой умный.
- Меня не интересуют люди и их дела, детектив. Я уже много раз вам об этом говорил.
- Ну и вали тогда, раз не интересуют. Че ты за мной увязался? Вот чего ты за мной увязался?
- Я иду домой, детектив, это вы почему-то идете в ту же сторону. Кстати, приглашаю вас на чашечку чая. Крис будет очень рад, он вас всегда ждет.
- Еще чего! - Леон остановился. - В смысле, к брату потом зайду. Меня тошнит от сладкого.
- Мне известно, что вы плотоядное животное, мой дорогой детектив, - очаровательная улыбка. - Мы можем пожарить вам яичницу.
Мысль о горячей яичнице была соблазнительна, но Леону стало не по себе, когда он обнаружил, что его ноги, не спрашивая разрешения, понесли хозяина прямиком в Чайнатаун. Ну уж нет! Так дело не пойдет! И тело тоже не пойдет!
А пойдет оно совершенно в другую сторону.
Вот прямо сейчас повернется и пойдет! Тебя отстранили от расследования, Леон Оркотт? Хренушки! Я - коп! Я буду защищать всех в этом городе, мужчин и женщин, молодых и старых, лысых и волосатых. Даже если моему шефу вожжа попала под хвост.
- Когда у вас такое лицо, Леон, - мурлыкнул граф, - я начинаю подозревать, что вы о чем-то задумались.
- Кончай язвить, Ди, и лепить из меня идиота. - Леон поморщился. - Мне сейчас не до чаепитий. Все, чао, я утром зайду. Крису привет, пни за меня барана.
Он махнул рукой, развернулся и зашагал прочь.
- Леон!
Граф всегда меня окликает, когда я ухожу, подумал Леон. Каждый раз. Просто ритуал какой-то.
- Ну что тебе?
Ди стоял под фонарем - поза девочки-отличницы, белое китайское платье с загогулинами, руки сложены на животе. Улыбка пропала, мордашка стала совсем детская, то ли обиженная, то ли испуганная. Глазищи в пол-лица, правый - янтарный, левый - фиалковый, и оба как-то слишком ярко блестят.
- Будьте осторожны, Леон.
Догадался, паршивец.
- Ди, топай домой. Пей свой чай.
- Леон, если с вами что-то случится…
- Ничего со мной не случится!
- … мне будет очень больно.
- Да я, знаешь ли, тоже огорчусь. Все, пока!
Леон шагал, не оборачиваясь, но чуял, как меж лопатками тлеет и дрожит теплое пятно, разноцветный взгляд, ведущий его в толпе, живая печать, бабочка с лилово-золотыми крыльями. И, свернув на другую улицу, он точно знал, что граф все еще стоит под фонарем и смотрит поверх людских голов на угол, за которым исчезла его, леонова, спина.
Стоит и смотрит.
Долго-долго.