Это очень трудно: быть стражем дороги миров. Тот, кто не обладает определенным чутьем, завалит дело в первые же полчаса. Надо уметь с одного взгляда определить, что из себя представляет существо из другого мира. Опасно ли оно? Сможет ли оно существовать здесь? Принесет ли оно хоть какую–то пользу? Смогут ли обыкновенные люди воспринимать его внешность? И еще… и еще… Свихнуться можно!
Хрюндик преградил дорогу какому–то инопланетянину и сделал древком копья недвусмысленный знак. Еще бы, с такими–то клыками! Но как только клыкастый потопал дальше, очередь заволновалась. Задние митинговали и собирались в группировки, так как маленький, похожий на бурундука житель планеты Альтаир пустил слух, что пропустит всего лишь пятерых, не больше. Новая разнарядка пришла.
Передние урезонивали задних, задние обвиняли передних в том, что те стоят не на своем месте. Тут тощий, серый фита–меркурианец сел прямо на дорогу и стал делать магические пассы по направлению к очереди. Толпа успокоилась, притихла и моментально заснула. А фита–меркурианец, довольно похихикивая, направился к шлагбауму.
Нет, надо быть дураком, чтобы такого пропустить!
Получив отказ, колдун сморщился, глаза его злобно сверкнули. Он сейчас же плюхнулся опять на дорогу и угрожающе поднял руки. Увидев это, Мирон схватился за меч, а Хрюндик поднял копье.
Пришлось фита–меркурианцу убираться восвояси.
Очередь сейчас же проснулась, и все началось сначала, даже еще хуже.
Часа через два Мирон и Хрюндик переглянулись. Пора было отдохнуть, и Мирон уже раскрыл рот, чтобы объявить перерыв на обед, но именно в этот миг луну закрыли облака, и дорога миров стала исчезать на глазах.
- Ну, это надолго, - сказал Хрюндик. - Можно ложиться спать, работы не будет.
Мирон посмотрел на небо и кивнул головой.
Хрюндик увел небольшую группу допущенных на планету к выходу со свалки. Он им покажет дорогу в город.
Мирон же сел на траву, поглядел на то место, где минуту назад была дорога миров, и стал думать о том, что неплохо бы жениться. Чтобы дома были порядок, вкусный суп и чистое белье. В конце концов, наследник ему тоже нужен.
Рядом лежала грудка каких–то невероятных предметов - плата с тех, кто пришел на планету. Мирон сгреб их в специально приготовленную сумку и отправился домой.
Открывая калитку, он подумал, что утром надо было бы съездить в город за покупками. Спички кончились, да и соль на исходе…
Выпятив нижнюю губу и посапывая, Сергей рассматривал криво висящий на стене натюрморт. Покончив с этим занятием, он решил, что наверное дом живой. Рано или поздно дом проснется, почувствовав, что желудки - квартиры полны людьми, мебелью и домашними животными. И вот тогда, чтобы пойманная добыча не ускользнула, он сократит свои бетонные мышцы. Стены, тяжко ухнув, станут смыкаться, сплющивая все, что находится в квартирах, и впрыскивая желудочный сок. А через некоторое время желудки снова станут квартирами. Только в некоторых стены будут запачканы кровью, но это неважно: обои можно наклеить и новые.
Но когда это будет? Да и будет ли? Как лотерея: может, завтра, а может, никогда.
Сергей поставил на газ чайник, закурил сигарету и вышел на балкон.
Жил он на седьмом этаже и поэтому, перегнувшись через перила и посмотрев вниз, мог видеть многое. Например, как по тротуару, прямо под ним, проходят головы, головы… Головы, из–под которых равномерно появляются коротенькие черточки ног. Правда, чем дальше человек удалялся, тем длиннее становились черточки. На это смотреть было неинтересно. Тех, которые проходили под балконом, Сергей жалел. Неприятно, когда ноги превращаются в черточки. Да уж! Как бы их утешить? Что–нибудь подарить? Вазу?
Она была большая, в каких–то немыслимых драконах и цветочках. Сергей снял ее с полки и взвесил на ладони.
Так, килограмма три в ней есть.
Жаль, конечно, вещь–то полезная. Особенно, если ее наполнить водой и использовать как гнет для соленых огурцов и капусты. Капусту и огурцы он, правда, не солил, но кто знает?..
Сергей снова перегнулся через перила и посмотрел вниз.
А ведь головы даже не подозревают, что для них приготовлен скромный, но очень практичный подарок.
Сергей размахнулся и стал зорко высматривать, кого осчастливить такой сверхполезной вещью.
Может быть, этого, в желтых штанах? А если он не любит керамики? Ну не любит и - все! Попробуй сверху определи, кто любит керамику, а кто нет?
Пришлось ему поставить вазу на место и закурить очередную сигарету. Сейчас же стало неимоверно скучно.
Можно, конечно, выйти на улицу, прогуляться. Или поехать, например, в кино. Но его просто пробирала дрожь при мысли о том, что придется ехать в переполненном автобусе. Его, конечно же, стиснут, а кто–то наступит на ногу. Нет, в кино не стоит…
А погулять? Пожалуй, тоже нет. Вдруг пройдешь случайно под чужим балконом? И станешь огромной головой с коротенькими ножками? Спасибо, что–то не хочется!
Он ушел в комнату и включил телевизор.
Диктор явно сошел с ума, так как, объявляя новости, попутно занимался какими–то странными делишками, которые были абсолютно не к лицу такому, как он, солидному, хорошо одетому мужчине. Сначала он вместе со стулом и микрофоном умудрился перекоситься куда–то в сторону, а к концу пошел волнистыми полосками и явственно загудел.
Чай заварился вкусным, пахучим, и приятно было сидеть за облезлым кухонным столом в одной майке и трико, не думать ни о чем особенном и уничтожать его чашку за чашкой.
Сергей блаженно вздохнул, вытер со лба пот - и тут же в его чашку упал кусок штукатурки.
- Так, - сказал он и посмотрел наверх.
Из стены, сантиметров на пять, высовывался гвоздь. Штукатурка вокруг него потрескалась.
- Так, - повторил Сергей и, взгромоздившись на табурет, потрогал острие гвоздя пальцем.
- Ах, собака, колется!
Настроение было испорчено.
Он выплеснул недопитый чай в раковину и пошел к соседям разбираться. Постоял возле двери, разглядывая звонок и сомневаясь: вдруг укусит? Очень подозрительный звонок, ну просто очень подозрительный звонок!
Нерешительно надавил кнопку.
Смотри–ка, ведь не укусил!
Послышались легкие шаги, дверь отворилась. На пороге стояла немолодая, но еще вполне привлекательная женщина.
Сергей поскреб в затылке и спросил:
- Это… а… какой размер обуви носите?
- Тридцать шестой, - удивленно сказала она.
- Это хорошо…
- Но почему?
- Почему? - удивился он. - Разве можно знать что–нибудь "почему?" Странно.
Он мягко отстранил ее и прошел в комнату.
- Хм, а вы славно живете. Нет, даже очень славно…
- Да уж как получается. - смутилась она.
- Нет, положительно славно, - сказал он и сел в кресло.
Она устроилась в другое и решительно спросила:
- А вы кто?
- Я сосед, за стенкой живу. Вы знаете… живем рядом, а так как–то все мимо проходит… вот, значит… и вообще все проходит… А ведь что–то надо, понимаете? Чтобы кто–то рядом… совсем близко, чтобы можно его коснуться и почувствовать. Впрочем, что это я?
- Нет, нет, - она улыбнулась и провела ладонью по его щеке.
- Да, вот так, впрочем… Как вас зовут? Машенька? Машенька! Слушайте, так вот, я о том, что как–то рядышком - проще… Впрочем… А! Что говорить?
Она снова провела ладонью по его щеке, и нужда в словах отпала. Хотелось только сидеть, чувствуя тепло ее ладони, впав в сладкую истому.
Но оцепенение прошло. Он шевельнулся. Она убрала с его лица руку, выдернула другую из его ладони, и, наверное, в следующую секунду им стало бы неловко, но тут Сергей вспомнил:
- Я ведь вот по какому делу. Тут гвоздь ты в мою стенку вбила… Так вот - он прошел насквозь и бить его больше нельзя.
- А что такое гвоздь и за что его бьют? - спросила она.
Вместо ответа Сергей взял ее руку и повел на кухню.
- Вот! - он сделал эффектный жест в сторону стены.
И замер, разглядывая абсолютно девственную плоскость. На стене не было даже следов, что в нее когда–либо, что–либо забивали…
Белый крокодил просыпался постепенно, кусочек за кусочком извлекая свое неимоверно огромное тело из старых домов, утреннего тумана и расшатанной мостовой.
Потом он слился в огромную тучу и, став дождем, побежал веселыми ручейками по каменным плитам тротуара, соединяясь в единое целое и уплотняясь. А потом превратился в самого себя, звучно клацнув зубами и, ловко перебирая коротенькими лапами, побежал по улице.
Что–то должно было произойти. Он был в этом уверен и весело трусил по тротуару, заглядывая в каждую дыру и подворотню.
Может быть, это то, что он ищет? Или это?
Если бы он захотел, он мог бы опять подняться над городом черной тучей, обхватить его дождевыми щупальцами. Но все же ему было гораздо приятнее видеть мир обыкновенными крокодильскими глазами и ощущать, как под бронированной кожей ходят стальные мускулы.
Люди шарахались от него в разные стороны, испуганно оглядываясь и исчезая в нишах и подъездах, но это его совсем не волновало. Он только подумал, что давно уже не просыпался и от него отвыкли.
Но не забыли.
Он сунулся в очередную подворотню и до истерики напугал целовавшуюся там парочку. Потом побежал дальше, попутно ударив по ближайшей двери гребенчатым хвостом. Дверь выдержала. Крепкая, стало быть.
Потом ему попался броневик, который шарахнулся в сторону и, въехав на тротуар, сшиб афишную тумбу. Один из башенных люков со звоном откинулся, над его краем показалась пара любопытных глаз на длинных стебельках и стала разглядывать крокодила. Вдруг люк захлопнулся, мотор взвыл, и через секунду его рычанье смолкло за ближайшим углом.