Наверное, Аким очень сильно побледнел. Какой–то головоногий, проезжавший мимо в ванне на пяти колесиках, остановился и сочувственно сказал ему:
– Милый, что–то ты неважно выглядишь. Вернись немедленно домой, хвати стакан аммиаку и сейчас же спать, желательно в вентиляционную трубу.
– Да пошел ты… со своим аммиаком, – сказал Аким, чувствуя, как постепенно приходит в себя. Через минуту он совершенно справился с собой и медленно пошел по направлению к базару.
Он посмотрел на голубых слонов, продававшихся за грош… На факиров в заляпанных печатями чалмах, которые молча глотали длинные, трехгранные, украшенные драгоценными камнями оскорбления. Прошелся мимо продавцов призрачного счастья и мимоходом убедился, что счастье у них действительно призрачное, без малейшего обмана. А потом поглядел на борьбу идей, абсолютно походивших друг на друга и поэтому сражавшихся отчаянно, шипя, пуская слюну и яростно сверкая глазами.
Потом Аким стал рассматривать тех, кто ходил по базару. Он видел почтенных, заслуженных купцов и их бесконечно преданных приказчиков. Важных, вроде бы безразличных ко всему, стражей порядка. Видел, как порой в глазах у них появлялся алчный блеск. Это означало, что им нравится какая–нибудь вещь. Они ее сейчас же получали за символическую медную монету.
Еще он видел зевак с затянутыми паутиной, вечно открытыми ртами. Жулики в белых халатах меняли медные деньги на серебряные, уверяя, что серебро вредно влияет на организм. И тут же, прямо на базаре, ссорились, дрались, торговали и валяли дурака простые люди. Дурак, которого они валяли, был одет в телогрейку и кирзовые сапоги.
Постепенно базарное сумасшествие Акиму надоело. Он собрался было уходить, но неожиданно наткнулся на стадо размножавшихся лозунгов. За ними присматривал солидный купец с тяжелым лицом и раскосыми глазами.
Лозунгов было много. Яростно взрывая копытами землю, извиваясь матерчатыми телами, они прыгали друг на друга и сливались. Рано или поздно одна из пар лозунгов исчезала. На ее месте тут же появлялись новые две, которые мгновенно вырастали до размеров взрослых особей.
Ради развлечения Аким прочитал несколько из них:
"Труд – высшая форма развития души", "Тот, кто трудится хорошо, – получит свое", "Вера в будущее – вот наш козырь", "Тот, кто шагает вперед, – придет", "Тот, кто идет, – придет куда надо", "Главное не дорога – главное путь", "Путь души непонятен и неизмерим", "Непонятное и обязательное должно вести вперед", "Все, что не ведет вперед, ведет назад", "Тот, кто идет вперед, – никуда не придет".
Аким усмехнулся и пошел дальше. Он ушел с базара и долго бродил по улицам, вдыхая восхитительный запах орхидей, которые росли буквально на каждом шагу. А нанюхавшись чуть не до одурения, зашел и оставил у одного из своих старых друзей сверток с книгами.
И снова гулял по городу, пытаясь ловить солнечных зайчиков, которые увлеченно грызли вышедшие в тираж цитаты, и даже встретил бродячий плетень. Аким сейчас же попытался навести на него тень, но плетень ускользнул, так как был старый и опытный.
А потом вышло время. Из любезности оно еще немного постояло возле Акима, но потом сказало, что пора. Не может же оно тянуться вечно – и так на целых полквартала вытянулось. И Аким понял, что действительно – пора…
Возле его дома уже собралась порядочная толпа зевак. Аким протолкался к подъезду и вошел в дом. Толпа за его спиной привычно ахнула.
Войдя в квартиру, он аккуратно повесил пальто на вешалку и пошел посмотреть на смерть.
Она сидела в гостиной и задумчиво протирала промасленной тряпочкой косу, Аким тяжело вздохнул и сел рядом с ней.
Когда в дверь заколотили приклады, смерть положила косу возле себя и повернулась к Акиму. Их глаза встретились.
– Да? – сказала смерть…
– Да, – ответил Аким.
– Хорошо. Я помню твою просьбу.
Она провела ладонью по его груди и, услышав, как последний раз дрогнуло сердце, потянулась за косой.
Дверь упала минут через пять. Еще через несколько секунд полицейские были в комнате и ошарашенно разглядывали смерть, которая стояла перед ними, насмешливо улыбаясь и подняв косу.
– Ну? Что же вы стали? – спросила она. – Уж не труcите ли?
– Огонь, – приказал поручик, у которого на шее поблескивал посеребрённый хомут.
Но выстрелить никто не успел. Смерть взмахнула косой и срезала передних троих. А потом поручика. И еще одного, того, который судорожно дергал затвор винчестера. А потом того, рыжего, с бородавкой на носу. Этого оказалось достаточно. Они побежали.
Они скатились по лестнице, как горох, и мгновенно рассыпались по улице.
А смерть высунулась в окно и, засунув два пальца в рот, насмешливо засвистела.
И тут ей в лоб попала пуля, которую выпустил снайпер с крыши соседнего дома.
А потом началось!..
Газеты вышли с аршинными каракулевыми шапками, и в них провозглашалась Эра Бессмертия. На улицах было настоящее столпотворение. Все смеялись, танцевали и кидали в воздух валенки. По карнизам домов скакали абсолютно свежие лозунги, рассыпая фейерверки красивых слов. На всех углах раздавали леденцы на палочках. Скоморохи прославляли мудрость Верховного Предводителя, и народ им вторил. На радостях подожгли три оперных театра и восемь домов терпимости. А потом забегали в дома и дружно плевали в потолки, да так, что их обрушилось несколько тысяч.
С экранов телевизоров зачитывали противоестественные телеграммы из других стран. А еще сообщили, что по просьбе народа, дабы увековечить это знаменательное событие, трем городам и семидесяти улицам присвоено имя Верховного Предводителя.
По улицам ходили маленькие девочки в национальных костюмах и целовали всех подряд. Ветераны картофелеуборочных кампаний на радостях объявили было войну тараканам, но те вовремя ушли в подполье, и воевать стало не с кем. Поэтому просто обнимались, целовались, ходили по улицам, распевая старинную патриотическую песню: "Эх, железною лопатой да врага по голове!"
А сверху падали звезды и беззвучно гасли, не достигнув земли. Старухи выкидывали из окон приготовленные для себя саваны и устраивали из них на площадях костры. Половина владельцев похоронных обществ сбежала, прихватив с собой в качестве сувениров чемоданчики, битком набитые деньгами. Другая половина попыталась покончить с собой, но потерпела неизбежный крах. А народ веселился и развлекался, пел и танцевал. Все чувствовали себя так, будто с плеч упал огромный тяжелый груз и в будущем ожидается все только хорошее и никакого повышения цен больше не будет.
Никто не знал, что в это самое время в одной из секретных лабораторий с лихорадочной поспешностью пытаются создать синтетическую смерть. В первую очередь для того, чтобы отправить в страну теней Верховного Предводителя, бессменного борца за демократию, человека, укравшего Созвездие Павлина, который восьмой час бился в агонии и никак не мог умереть.
Вторжение
Розовые колонны дворца право–и прямо–и левосудия медленно тонули во тьме. Наконец с тихим плеском они исчезли окончательно, и наступила тишина. Сначала на ногу Ипату, а потом на хвост сиамской, с отрезанными ушами и блудливой мордочкой кошки. Ее вой прорезал темноту и затерялся в кривых переулках в ожидании того, кто пожелает его найти. Между тем половинки темноты рухнули и пришел день. Он был очень вежливый, этот день, даже не забыл вытереть о горизонт ноги.
И все начиналось хорошо, но кончилось плохо. Потому что небо затянуло тучами и на землю посыпались веники. На лету они сдирали побелку со стен домов, а с деревьев сшибали листья, и по тротуарам текли неопрятные ручьи, которые собирались в неопрятные потоки, низвергавшиеся в неопрятную реку.
А еще у Ипата болел зуб. Да так, что хоть на стенку лезь. Он подумал–подумал, плюнул да и действительно полез. Но легче от этого не стало. Даже тогда, когда он лег на потолок и чтобы отвлечься стал вспоминать… вспоминать…
Например, что жена укатила куда–то на Эльфа–Ариадну и пообещала вернуться через пару тысяч лет. Очень мило с ее стороны. Прекрасный способ увильнуть от супружеских обязанностей, которые обычно состояли в том, что она жарила тривиальную яичницу, и не менее получаса в день зудела, чтобы он не курил в комнате, а выходил для этого на лестничную площадку.
И завтрашний компот получился из рук вон плохо. Главное - у кого? У всеми признанного мастера завтрашних компотов. Черт знает что такое!
Он хорошо помнил, что сделал все правильно. С филигранной точностью представил, как будет его варить завтра. Потом тщательно вымыл кастрюлю и осторожно–осторожно, с присущим ему мастерством и умением, проколов сущность, с меткостью снайпера просунул шланг в завтрашний день. Теперь оставалось только перелить компот из "завтрашней" кастрюли в "сегодняшнюю". И все! Дело сделано. Причем правильно, грамотно и хорошо. Вот только почему же компот получился невкусный?
Ипат даже попробовал ради развлечения поразмыслить над парадоксом, который возникает при изготовлении завтрашнего компота. Действительно, откуда все–таки берется компот, если завтра он его варить не будет?
Но тут зуб задал ему такого жару, что Ипат скатился с потолка и, бросившись к аптечке, стал искать в ней анальгин. И конечно же, перепутав, принял вместо него стрихнин. А обнаружив это, меланхолично подумал, что умирать когда–нибудь все же придется…
Лежать на полу и умирать от стрихнина было жутко неприятно, но Ипата поддерживала мысль, что теперь проклятый зуб болеть уже не будет. И точно, как только он умер окончательно, зуб болеть перестал. Совсем.