– Еще не знаю. Смотря как пойдет, – и услышал, как прямо над его ухом недобро хихикнула Марта. Он оглянулся: Марта стояла за его спиной возле игрового автомата с куклой в руках, делая вид, что кукла нажимает на кнопки, и следя за маневрами Вальтера. Ури даже не заметил, как она туда прошла. Он вдруг явственно почувствовал холодящий перехват дыхания под ложечкой, – почти забытый сигнал тревоги, предупреждающий, что он попал во вражеский лагерь.
Вальтер быстрым движением приподнялся и, перегнувшись через спинку лавки, шлепнул Марту по оттопыренному заду, в ответ на что она взбрыкнула ногой, но не обернулась и продолжала играть с куклой. Эльза выплюнула в пепельницу свою погасшую сигарету и рявкнула:
– Марта! Пора чистить картошку!
Тут Марта оглянулась на Вальтера, словно ища защиты, но тот и бровью не повел. Тогда она нехотя положила куклу на стойку и вышла на кухню. Вальтер проводил ее глазами и снова повернулся к Ури:
– Вы в замке работаете, да?
Ури осторожно кивнул, – правила поведения во вражеском лагере требовали быть сдержанным и по мере возможности учтивым, пока дело не дошло до стрельбы.
– Что ж, со знакомством! – громко провозгласил Вальтер, надвигая на Ури доску с пивом и колбасой. – Угощайтесь, раз мы теперь соседи. Я – Вальтер Мерке, это моя жена – фрау Эльза Мерке, а вас как звать?
Ури приподнял кружку и вежливо отхлебнул пиво, хоть пить ему больше не хотелось.
– Очень приятно, Ури Райх.
– Так вы не итальянец? – удивился Вальтер.
– Нет, я из Израиля.
В кабачке стало вдруг очень тихо, будто все присутствующие на миг оцепенели и даже перестали дышать. Кожаный парень вдруг крутнулся на каблуках и, не дожидаясь своего пива, стремительно вышел. Опять воцарилось молчание, которое, наконец, нарушила Эльза:
– Значит, вы – не итальянец, а еврей?
– Я – израильтянин, – терпеливо пояснил Ури.
– Почему же вы так хорошо говорите по-немецки? – вопрос Эльзы звучал почти как обвинение, и Ури почувствовал, как сдержанность покидает его:
– Потому что мои предки были немецкие евреи, и это был их родной язык.
– А ваши предки, они что, погиб...? – начала Эльза и не закончила, потому что Вальтер перебил ее на полуслове:
– Ты что, ослепла? Там пиво через край переливается!
Эльза ахнула и, не выпуская из рук свою неразлучную тряпку, бросилась к стойке и стала торопливо закручивать краны на бочках. Гейнц взял одну из свеженалитых кружек и стал стряхивать с нее пузырящуюся пену, то и дело вопросительно поглядывая на Вальтера, пока тот, наконец, не позвал:
– Иди к нам, Гейнц, и захвати вилки.
Зажав в кулаке три вилки с деревянными черенками, Гейнц готовно устремился к ним и отодвинул лавку, готовясь сесть:
– Вы не возражаете, если я присоединюсь?
– Присоединяйся, присоединяйся, колбасы всем хватит. Колбаска у меня – первый сорт, сухая, как янтарь, – похвастался он. – Из свинок фрау Инге.
Гейнц одним глотком опрокинул пиво в рот и склонил к Ури свое крупное грубое лицо с твердым раздвоенным подбородком, заглядывая ему в глаза хитрыми глазами не успевшего еще состариться Губертуса. От него приятно пахло табаком и древесным лаком.
– Ты не думай – ничего, что я тебя на "ты"? – так ты не думай, что мы имеем что-то против фрау Инге. Это все – шутка, дружеская шутка между соседями, понимаешь – ты ведь ничего не имеешь, что я на "ты"? Мы ведь тут живем, как одна семья, она – в замке, мы – в деревне, а вокруг лес и никого больше, только мы и она. Если не пошутить, тут от тоски с ума сойти можно, тут ведь никого больше нет – только мы и она. Ты меня понимаешь?
Судя по частым повторам, эта кружка пива была у него сегодня не первая и не вторая, но нити разговора он все еще не терял. Не зная местного деревенского этикета, Ури не мог решить, следует ли ему выступить на защиту своей хозяйки, или он, наоборот, должен проявить понятливость и посмеяться невинной шутке вместе со всеми. Поэтому он решил сменить тему и вместо ответа указал на обильно увешанные Губертусами стены:
– Это все – ваши работы?
– Мы же договорились перейти на "ты", – по-дружески упрекнул его Гейнц и гордо осклабился. – А работы – все мои. Нравятся?
– Очень, – честно похвалил его Ури.
Гейнц все время пытался подцепить на вилку прозрачный ломтик колбасы, а тот никак не давался. Наконец Гейнцу это надоело, он бросил вилку и сгреб пятерней несколько ломтиков враз:
– То-то же! Мы хоть и в глухомани живем, а тоже художники! – похвастался он, почему-то уважительно говоря о себе во множественном числе, из-за чего Ури его не понял:
– Так вас здесь целая группа?
– Да нет, какая группа – это все я один. Кроме этих трех, – Гейнц указал в противоположный угол, – видишь, они почернели от старости, их сделал мой отец, он меня и научил. Вальтер, – обратился он к кабатчику, подхватив в щепоть пару лепестков колбасы, – поставь нам еще по кружке пива, а то колбаска посуху не идет. Ведь Дитер-фашист за все заплатил, чего ж добру пропадать?
Вальтер секунду посомневался – идти за пивом или не идти, и нашел решение:
– Эльза! – крикнул он, не вставая, – дай-ка нам еще по пиву!
Эльза послушно принесла всем по кружке, но и себя не забыла и тоже села на лавку рядом с Гейнцем, словно зритель в ожидании спектакля. Холодящий спазм у Ури под ложечкой все не проходил, продолжая настойчиво предупреждать об опасности. А Гейнц, потихоньку потягивая пиво, спросил участливо:
– А как ты со стариком ладишь?
– Да никак, – соврал Ури. – Старик как старик.
– А я слышал, он тебе каждый день норовит нервы попортить.
Собственно, этого следовало ожидать: в таком замкнутом пространстве слухи и сплетни должны циркулировать с двойной скоростью. Небось и Клаус, и фрау Штрайх, приходя по вечерам в кабачок, с наслаждением смакуют подробности жизни в замке. А слушатели блаженствуют, обсуждая в деталях, как старый тиран Отто измывается над новым работником дочери, или, еще пикантней, – над ее новым любовником. Эта тема наверняка всех занимает – хоть вряд ли они что-то знают, но уж подозревают в свое полное удовольствие, можно не сомневаться! Откровенничать с Гейнцем, во всяком случае, не следовало.
– Да я к старику никакого касательства не имею, – сказал Ури, скрывая глаза за поднесенной к губам кружкой, хоть пиво, честно говоря, у него уже из ушей сочилось. – Я ведь ухаживаю за свиньями, а не за ним.
Ури так и не понял, почему его слова вызвали такой феерический взрыв смеха. Смеялись все, – и Вальтер, и Гейнц, и Эльза, и даже Марта, подслушивающая за кухонной дверью. Особенно веселился Гейнц – он качался из стороны в сторону и громко хлопал себя по ляжкам, повторяя сквозь счастливые слезы:
– Ой, не могу! За свиньями, а не за ним! – ой, убил, просто убил: за свиньями, а не за ним! Убил и все!
Отсмеявшись, он перегнулся через стол и почти любовно заглянул Ури в глаза:
– Ты скажи честно – ведь тебе это непросто, да?
– Что именно – непросто? – осторожно осведомился Ури, испытывая неловкость от этого незаслуженного и ненужного ему дружеского участия.
– Ну, мириться с человеком, у которого такое прошлое.
– А какое у него прошлое? – спросил Ури, тут же рассердившись на себя за этот дурацкий вопрос: какое ему было дело до прошлого Отто? И зачем было спрашивать, если он не хотел ничего знать?
Но мяч, сдуру им брошенный, был тут же с готовностью подхвачен:
– А ты не знаешь? – жарко задышал ему в лицо Гейнц. – Она тебе не сказала? Он ведь комендантом был... Отто... а она не сказала... комендантом лагеря. Там, в карьере, – ну знаешь, где камень рубят? – там всю войну работали в карьере, заключенные... они камень для военных сооружений добывали – для бункеров и дотов... я точно не знаю, для чего, меня тогда еще не было... но все знают – там был лагерь, и Отто был комендант... ему руку в России оторвало, так что на фронт его послать было нельзя, но коменданту можно и с протезом...
– Ну, а мне какая разница, кем он был? – опять не удержался Ури, хоть уже наперед знал, что он сейчас услышит, – он ведь столько раз слышал это от Клары. И точно:
– А то, что заключенные там были эти.., ну, ваши, – с торжеством сказал Гейнц и обернулся за поддержкой к Вальтеру. – Расскажи ему, Вальтер, что ты видел, когда ходил во время войны в лес за грибами.
Вальтер сосредоточенно уставился на Гейнца, явно силясь перехватить какое-то сообщение, – от напряжения радужные сполохи погасли в его бледных глазах, и они стали совсем пустые и прозрачные.
– Ты ведь мне рассказывал, как вы искали грибы на вырубке за карьером, помнишь? – подначивал его Гейнц.
Вальтер какой-то миг всматривался в лицо Гейнца, словно старался увидеть там нечто потустороннее, только им двоим ведомое. Длилось это считанные доли секунды – полувзгляд, полувопрос, полуответ – и глаза Вальтера заискрились с новой силой:
– И что я там видел?
– Что ты спрашиваешь? Ты ведь сам рассказывал – людей с желтыми звездами!
Похоже, Гейнца начинала сердить тупость Вальтера, но тот наконец ухватил суть беседы:
– Ну да, с желтыми звездами, конечно!
И вдохновенно повернулся к Ури:
– Давно это было, я уже стал забывать. А ты помнишь, Эльза? – спросил он жену и тут же пояснил:
– Она ведь мне двоюродная сестра, отцы были на фронте, вот мы и жили одной семьей – почти как сейчас. Так мы с ней часто ходили в лес собирать грибы, есть-то было нечего. И проходили мимо карьера – там наверху полно грибных мест. Там все было затянуто колючей проволокой, но сверху было очень хорошо видно. Ты помнишь, Эльза? – повторил он, словно ища подтверждения.