Не то чтобы я вдруг почувствовал себя вне опасности, далеко нет. Обычный он человек или нет, это еще не мешает ему оставаться чудовищем - мысль, что я узник паши, по-прежнему наполняла меня сомнениями и гневом. Как бы то ни было, внизу, в конюшнях, никто не помешал мне оседлать коня; ворота в стене замка были открыты, когда я миновал татарских стражников, чьи факелы я, очевидно, видел накануне ночью,- они наблюдали за мной, но преследовать не стали. Я скакал быстрым галопом по горной дороге - ощущение свежего ветра в волосах и солнца, слепящего глаза, было приятным. Я проехал под аркой с посвящением князю Тьмы, и в этот миг груз, тяготивший мои душевные силы, казалось, исчез куда-то, и я почувствовал всю полноту жизни, ее красоту и радость. Я уже было поддался искушению умчаться прочь по горным тропам и никогда не возвращаться сюда, но тут подумал о своем долге перед Висцилием и Флетчером и, самое главное, вспомнил клятву, которую я дал Гайдэ. Одной секунды раздумий хватило мне, чтобы понять, насколько невыносимо будет бросить девушку,- моя честь была поставлена на карту, да, еще бы! Но не только в этом было дело, честь - это всего лишь слово. Нет, я не мог признать то, в чем мне было трудно сознаться перед собой: я был банально, безумно и бесповоротно влюблен. Раб рабыни - но все же как нечестно было думать так о Гайдэ, ведь рабыня, которая отказалась признать себя таковою, ею не является. Я потянул поводья и залюбовался дикой красотой гор, подумав, что Гайдэ - истинная дочь этой страны. Ля, она должна быть свободной! В конце концов, разве не удалось мне бежать сейчас из замка без малейшей помехи, и к тому же было ясно, что паша - это всего лишь человек! Страх он внушал, но не потому, что был вампиром, не по этой причине. Ужас крестьян перед демонами не может меня удержать. Успокоив себя подобными размышлениями, я счел свой боевой дух достаточно крепким, чтобы противостоять паше до конца. И по мере того как солнце опускалось, я лишь укреплялся в своем решении.
Я полшил, что обещал Гайдэ повидать ее отца. Для побега нам были необходимы еда, оружие, лошадь для самой Гайдэ. Кто, как не ее семья, может снабдить нас всем этим? Я направился назад в деревню. Я не торопился - чем темнее небо, тем труднее будет меня заметить. Уже почти смеркалось, когда я достиг деревни и поехал по тропинке, безлюдной, как и раньше. На развалинах большой базилики сидел человек, который приветствовал меня вставанием; это был священник - тот самый, что убил тогда вампира у гостиницы; я подъехал к нему и спросил, как добраться до дома Горгиу. Священник выпучил на меня глаза и показал рукой. Я поблагодарил его, но он не проронил ни слова и тут же скрылся в тени. Я поехал дальше по тропе, деревня вокруг казалась абсолютно вымершей.
У дома Горгиу я увидел мужчину на скамейке. Это был Петро. Я с трудом узнал его, настолько озабоченным и измученным был его вид. Тем не менее, увидев меня, он поздоровался и поднял руку в знак приветствия.
- Мне надо увидеться с вашим отцом,- объяснил я,- он дома?
Петро прищурился и покачал головой.
- У меня для него новости,- сказал я,- послание,- я нагнулся в седле,- от его дочери,- прошептал я.
- Вам лучше зайти,- кивнул он наконец.
Он стоял, держа поводья моего коня, пока я спешивался, а потом проводил меня в дом. Он усадил меня возле двери, а старуха, по-видимому его мать, принесла нам вина. Тогда Петро попросил, чтобы я рассказал ему все, что мог.
Так я и сделал. Узнав, что Гайдэ до сих пор жива, Петро выпрямился и вздохнул с облегчением. Но когда я попросил его о помощи, цвет вновь исчез с его щек, мать же его, услышав мои слова, стала убеждать сына выполнить мою просьбу. Он на это лишь качал головой и жестами показывал свое отчаянное положение.
- Вам ли не знать, мой господин,- поведал он,- что дом наш теперь совершенно пуст.
Я поискал в своем плаще и извлек кошель с деньгами.
- Вот,- сказал я, кладя его Петро на колени.- Ступай куда угодно, будь нем как могила, но раздобудь нам снаряжение для побега. Иначе, боюсь, твоей сестре уже никто не поможет.
- Нам всем здесь никто уже не поможет,- сказал Петро простодушно.
- Что это значит?
Петро уставился себе в ноги.
- У меня был брат,- ответил он не сразу.- Мы с ним были клефти. Такого смельчака, каким он был, на земле не сыскать. Но люди паши и на него управу нашли, они казнили его.
- Да,- медленно кивнул я,- мне это рассказывали.
Петро не отрывал взгляда от земли.
- Мы не хотели смиряться, наш гнев лишь усилился. Наши нападения стали все более дерзкими. Отец объявил войну всем туркам. И я был с ним.- Петро бросил на меня взгляд и горько усмехнулся.- Вы и сами имели случай наблюдать наш промысел.- Улыбка сошла с его лица.- Но теперь всему конец, и все мы прокляты.
- Да, ты все твердишь мне об этом, но что ты имеешь в виду под проклятьем?
- Это дело рук паши.
- Это всего лишь слухи,- вмешалась мать.
- Но откуда же идут эти слухи,- спросил Петро,- как не от самого паши?
- Если бы он так хотел, ему было бы довольно всадников, чтобы уничтожить нас,- сказала мать.- Ему это так же легко, как мальчишке муху прихлопнуть. Но где же эти всадники? Я что-то их не вижу.- Она крепко прижала к себе сына.- Не хнычь, Петро, будь мужчиной.
- Мужчиной? Конечно! Но не против мужчин мы сражаемся!
Наступила тишина.
- А что твой отец об этом думает? - спросил я.
- Он ушел в горы,- покачал головой Петро.
Он поднял глаза, созерцая пики гор, закрывающие садящееся солнце.
- Он не успокоится. Ненависть к туркам гонит его вперед. Уже десятый день, как его нет.- Петро запнулся.- Не знаю, увидим ли мы его еще.
В этот момент солнце наконец скрылось, и зрачки Петро расширились. Он медленно встал и подошел к двери. Он указал куда-то, и мать его приблизилась.
- Горгиу,- прошептала она,- Горгиу! Он вернулся!
Я выглянул из дверного проема. Это, несомненно, был Горгиу, и он шел по дороге.
- Да пребудет с нами милость Господня,- шептал Петро, следя за стариком полным ужаса взглядом.
Лицо Горгиу было таким же бледным, каким оно запомнилось мне в прошлую ночь: глаза его - такие же неподвижные, его шаг - столь же неумолимый. Он оттолкнул нас в сторону, проходя в дом, затем сел в самом темном углу и вперил взгляд в одну точку; волчий оскал начал появляться на его лице, кривя линию губ.
- Так, так,- сказал он хриплым глухим голосом,- хорошо же вы меня встречаете.
Никто поначалу ему не ответил. Затем Петро шагнул вперед.
- Отец,- окликнул он,- почему ты прячешь от нас свою шею?
Горгиу медленно посмотрел на сына.
- Я ничего не прячу,- сказал он таким же мертвым, как и его глаза, голосом.
- Тогда покажи ее нам,- попросил Петро, протянув руку к шее отца, чтобы сорвать ветошь.
Горгиу неожиданно оскалил зубы и зашипел на сына, вонзив свои ногти ему в горло и крепко сжав его так, что Петро закашлялся.
- Горгиу! - закричала его жена, кидаясь между ними.
Остальные члены семьи - женщины, дети - прибежали в комнату и помогли освободить Петро от отцовских объятий.
Сам Петро, глубоко дыша, смотрел на своего отца, взяв мать за руку.
- Нам надо сделать это.
- Нет,- закричала женщина.
- Ты знаешь, у нас нет другого выхода.
- Пожалуйста, Петро, нет!
Мать бросилась к его ногам, рыдая, а Горгиу начал хихикать. Петро обернулся ко мне.
- Мой господин, ради всего святого, уйдите!
Я склонил голову.
- Если я хоть чем-то могу быть вам полезен...
- Нет, нет, ничем. Я все для вас достану. Но прошу вас, мой господин, пожалуйста, вы же видите, уходите.
Я кивнул и протиснулся к двери. Сев на лошадь, я помедлил. Теперь из дома доносились лишь тихие рыдания. Я попытался разглядеть, что происходит внутри. Мать Петро плакала в объятиях сына, Горгиу сидел все так же неподвижно, уставясь в пустоту. И вдруг он поднялся на ноги. Он прошел к двери, и мой конь отпрянул назад и поскакал было по дороге в сторону замка. Я сдержал его и не без усилия развернул обратно. Горгиу уже шагал по тропинке по направлению к деревне; в сгустившихся сумерках был виден только его силуэт. Петро тоже вышел и стоял, провожая взглядом отца. Он хотел догнать его, но остановился, все его тело как будто опало. Он медленно двинулся обратно в дом.
Я содрогнулся от холода. Уже становилось совсем поздно, не следовало мне отлучаться на столько. Я пришпорил коня и поскакал к воротам. Медленно захлопнулись они за мной. Лязгнул замок. Я был заперт в стенах замка.
Глава 5
Исчез мой сон и заменился новым.
Скиталец стал, как прежде, одинок,
Домашнue покинули его
Иль враждовали с ним. В душе носил он
Отчаянья и увяданья знак.
И окружен был ненавистью общей
И клеветой. Страданья отравляли
Так долго все, к чему он ни касался,
Что, наконец, как древний царь Понтийский,
Он в пищу стал употреблять отраву,
Всю силу потерявшую над ним.
Он жил лишь тем, что смертью угрожает.
Вершины гор ему друзьями были,
С звездами, с вольным гением вселенной
Он вел беседы. И они учили
Его волшебству чад своих. Широко
Пред ним была раскрыта книга ночи
Он бездны голосам внимал, вещавшим
О чудесах и тайнах.
Лорд Байрон. "Сон" (перевод Н, Минского)