- Я очень долго разыскивал ее, чтобы прочесть. Ее нашли для меня монахи Метеоры и принесли сюда. В ней рассказывается о Лилит, первой жене Адама, развратной царице, которая обольщала мужчин на улицах, в полях и пила их кровь. Я знаю, что для вас это суеверие, просто вздор. Но для меня, а также для нашего греческого друга это нечто большее. Это завеса, которая одновременно скрывает и приоткрывает правду.
Воцарилась тишина. Вдалеке я услышал колокольный звон.
- Мне интересно знать,- сказал я,- сколько правды заключено в историях о кровопийцах, которые мы слышали?
- Вы слышали другие истории?
- Да. Мы остановились в деревне. Там нам рассказали о тварях, называемых вурдалаками.
- Где это было?
- Близ реки Ахерон.
- Вам, вероятно, известно, что я властитель Ахерона?
Я взглянул на Атанасиуса. Тот блестел, как кусок сала.
Я повернулся к Вахель-паше и покачал головой:
- Нет, я не знал об этом.
Паша пристально посмотрел на меня.
- Много историй рассказывается об Ахероне,- спокойно молвил он.- У древних греков умершие тоже пили кровь.
Он взглянул на книгу и прижал ее к груди. Казалось, он готов был что-то сказать мне, свирепая страсть внезапно озарила его лицо, но оно тут же померкло, уступив место мертвенной маске, и только нотки холодного презрения были слышны в голосе Вахель-паши, когда он заговорил:
- Вы не должны обращать внимание на россказни крестьян, milord. Вампир - это древнейший миф человечества. И чем же стал он, побывав в руках моих крестьян? Жалким идиотом, шатающимся пожирателем плоти. Чудовище, выдуманное чудовищами.- Он усмехнулся, сверкнув белизной зубов.- Вы не должны бояться вампира крестьян, milord.
Я вспомнил Горгиу и его сыновей, их дружелюбие. Желая защитить их, я описал наши приключения в гостинице у Ахерона. В течение моего рассказа я заметил, что Ата-насиус уже весь изошел на пот.
Паша тоже наблюдал за проводником, его ноздри подрагивали, словно он чуял страх. Когда я закончил, он усмехнулся.
- Я рад, что за вами хорошо присматривали, milord. Но я жесток только потому, что хочу предотвратить жестокость к себе.- Он посмотрел на Атанасиуса.- Видите ли, я в Янине не только для того, чтобы посоветоваться по поводу манускриптов. Я еще охочусь за беглецом. Я воспитывал этого раба с младенчества, заботился о нем, любил его как родного. Не тревожьтесь, milord, я охочусь за рабом скорее в печали, нежели в бешенстве, и не причиню ему никакого вреда.- Он снова посмотрел на Атанасиуса.- Не причиню ровно никакого вреда.
- Я думаю, мой господин,- зашептал проводник, дергая меня за рукав,- думаю, что нам пора идти.
- Да, идите,- резко, почти грубо сказал паша. Он снова сел и открыл свою книгу.- Мне много еще нужно прочесть. Уходите, уходите, пожалуйста.
Хобхауз и я поклонились с нарочитой церемонностью.
- Увидимся ли мы снова в Янине, ваше превосходительство? - спросил я.
Паша поднял голову.
- Нет. Я почти завершил то, зачем сюда приехал.- Он взглянул на Атанасиуса.- Сегодня вечером я уезжаю.- Он повернулся ко мне.- Возможно, milord, мы увидимся снова, но в другом месте.
Он кивнул и вернулся к своей книге, а Хобхауз и я, почти подгоняемые нашим проводником, вышли наружу, под лучи послеполуденного солнца.
Мы свернули на узкую дорогу. Колокол все еще звонил, а из небольшой церкви, находящейся в конце нашего пути, доносились песнопения.
- Нет, мой господин,- запротестовал Атанасиус, увидев, что мы собираемся туда зайти.
- Почему нет? - удивился я.
- Нет, пожалуйста, пожалуйста,- запричитал он.
Я отстранил Атанасиуса, устав от постоянных проявлений его трусости, и последовал вслед за Хобхаузом в церковь.
Сквозь клубы ладана я смог разглядеть гроб. Покойник, лежавший в нем, был облачен в черные одежды священника, которые привлекали внимание не своей принадлежностью к сану, а тем, что оттеняли страшную бледность лица и рук. Сделав шаг вперед, я увидел поверх голов плакальщиков, что цветы в гробу были разложены вокруг шеи монаха.
- Когда он умер? - спросил я.
- Сегодня,- прошептал Атанасиус.
- Так это второй человек, умерший здесь на этой неделе?
Атанасиус кивнул. Он осмотрелся по сторонам и зашептал мне в ухо:
- Мой господин, монахи поговаривают, что это проделки дьявола.
Я с недоверием посмотрел на него.
- Атанасиус, а я думал, что дьяволы существуют только в среде турок и крестьян.
- Да, мой господин.- Атанасиус сглотнул.- Именно так, мой господин,- сказал он, указывая на мертвеца,- они говорят, что это сделал вурдалак. Посмотрите, как он бледен, бескровен. Я думаю, мой господин, что нам лучше уйти. Прошу вас! - Он умолял чуть ли не на коленях.- Пожалуйста, мой господин.- Он держал дверь открытой.- Пожалуйста.
Мы с Хобхаузом с улыбкой переглянулись, пожали плечами и последовали за нашим проводником на пристань. Рядом с нашей лодкой была пришвартована другая, ее я упустил из виду при нашей высадке. Я сразу же узнал эту лодку и создание, сидящее на носу, укутанное во что-то черное, с лицом идиота, бледным, как у мертвеца, бледнее, чем прежде. Я наблюдал, как уменьшалась его фигурка с удалением нашей лодки от острова. Атанасиус тоже наблюдал за ним.
- Лодочник паши,- сказал я.
- Да,- согласился он; его передернуло.
Я улыбнулся. Мне доставляло удовольствие наблюдать, как при упоминании имени Вахель-паши проводник начинал трястись от страха.
Лорд Байрон немного помолчал.
- Мне, конечно, не хотелось быть жестоким. Но Атанасиус огорчил меня. Ученый, интеллигент, он хорошо осознавал, что освобождение Греции от турок будет зависеть только от таких людей, как он. Но его трусость, хотя мы и посмеивались над ней, иногда приводила нас в отчаяние.
Лорд Байрон опустил подбородок на сложенные кончики пальцев и улыбнулся в задумчивости.
- Мы расстались с ним после нашего возвращения из монастыря. На следующий день перед отъездом мы зашли к нему, но его не было дома. Печально,- кивнул рассказчик.- Да, очень печально.
Он погрузился в размышления.
- Итак, вы отправились в Тапалин? - прервала его мысли Ребекка.
Лорд Байрон кивнул:
- На аудиенцию с великим и знаменитым Али-пашой.
- Я читала это письмо,- заметила Ребекка- Оно было адресовано вашей матери.
Он взглянул на нее:
- Правда?.
- Да. Вы писали об албанцах в их расшитых золотом малиновых одеждах, о двухстах скакунах, чернокожих рабах, гонцах, барабанах и о муэдзинах, выкрикивающих молитвы с минаретов мечетей...- Она остановилась.- Извините,- произнесла она, видя, что он смотрит на нее.- Но меня всегда восхищало это письмо - особенно это прекрасное описание.
- Да,- лорд Байрон внезапно рассмеялся.- Несомненно, потому что это ложь.
- Ложь?
- Скорее, святая ложь. Я не стал упоминать про колья. Трое из них были всажены прямо перед центральными воротами. Их вид сильно омрачил мое воспоминание о прибытии в Тапалин. Но мне нужно было быть осторожным с матерью, она не выносила грубой действительности.
Ребекка провела рукой по волосам.
- О, я понимаю.
- Нет, вам этого не понять. Двое из казненных были мертвы - расползшиеся куски падали. Но, проезжая под ними, мы заметили слабое движение со стороны третьего кола. Мы присмотрелись: существо - это был уже не человек - судорожно подергивалось на колу, хотя с каждым движением дерево глубже входило в его внутренности. Страшные, звериные, душераздирающие вопли поражали слух. Бедняга видел, что я смотрю на него; он пытался что-то произнести, но тут я заметил слипшиеся черные комки у его рта и понял, что у него нет языка. С тяжелым чувством собственного бессилия я въехал в ворота. Страх овладел мной: я понял, что тоже могу разделить участь тех несчастных. Мне в голову пришла страшная мысль: ведь я тоже превращусь в прах, как и те казненные, что терпят пытки так бессмысленно и безнадежно. И я осознал свое ничтожество, понял, что мне суждено умереть так, как это предначертано мне с рождения, не по моей воле или моему выбору, и что даже если не грешить в этой жизни, то, может, все равно тебя ждет ад. О, если это правда, то лучше умереть. И все же той ночью в Тапалине я возненавидел свою смертность, которая непроницаемым саваном облекала меня со всех сторон.
В ту ночь Вахель-паша вернулся в мои сны. Он был еще более бледным, чем прежде, а его глаза были печальны и строги. Он кивнул мне, я поднялся с кровати и последовал за ним. Я летел по ветру и не падал; подо мной был Тапалин, а сверху звезды; и все это время ледяная рука паши сжимала мою руку. Губы его были недвижимы, но я все же услышал его речь:
- От звезды до ничтожного червя вся жизнь - это всего лишь движение к безмолвию смерти. Комета проносится по небу, описав дугу, и исчезает во вселенной. Ничтожный червь ползет по падали, однако, подобно ей, живет и умирает, подвластный тому, что дает ему жизнь и смерть. Все на свете должно подчиняться правилам неумолимой необходимости.
Он взял другую мою руку, и я обнаружил, что мы находимся в горах среди разрушенных статуй и открытых могил какого-то заброшенного древнего города, в котором властвовала тишина и светила мертвенно-бледная луна Вахель-паша потянулся к моему горлу.
- Все должно подчиняться, не так ли? Все должно жить и умирать?
Я почувствовал его ногти, острые как бритва, скользящие по моему горлу. Теплая струйка крови потекла по моей шее, и я почувствовал такое легкое прикосновение языка к ней, подобное прикосновению языка котенка, вылизывающею лицо своей хозяйки. И вновь в моей голове раздался голос:
- Бессмертие - вот в чем заключено знание. Следуй за мной.