В самом начале в Новой Трое проживало около двадцати пяти тысяч человек - добродетельных людей никогда не бывает много. Сегодня их почти миллион.
Проживает это великолепие в домах, архитектурой схожих со зданиями викторианской эпохи в Англии. Каждая улица в Новой Трое с незапамятных времён носит какое- либо возвышенное или поучительное название. Есть в ней улица Истины и бульвар Духовной Чистоты, есть проспект Благородных Намерений и мост Целомудрия. Присутствуют также шоссе Справедливости и пристань Счастья Трудных Дорог, а к концу Второго периода появился и существует до сих пор бордель, зовущийся "Сладкий Труд".
Немалая доля городских объектов была в Новой Трое отдана на откуп древним грекам - центральные ворота Новой Трои носят имя Приама, а главный рынок зовётся Менелаевым, ибо местные торговцы способны выманить у вас деньги так же быстро, как Парис соблазнил Елену. То же обстоит и с именами - сейчас это не так заметно, но какие- то пятьдесят лет назад каждый третий житель Новой Трои носил греческое имя. Страшно подумать, как с этим обстояли дела, когда кантон был совсем юн - должно быть, все поголовно звались Несторами, Аяксами и Теламонами.
Так получилось, что очень сильную партию в Новой Трое с самого начала составили военные. Таковы, вероятно, были издержки выбора Барсума, ведь выбирал он для своего последнего кантона людей честных, храбрых и мужественных, а у военных это, можно сказать, профессиональные черты. Конечно, немало было в Новое Трое и людей иных профессий, однако, принимая во внимание дальнейшую историю Тразиллана, надлежит иметь этот факт в виду.
И вот Новая Троя - оплот свободных, честных, храбрых - как- то умудрилась пасть, и не просто пасть, а превратиться в полную свою противоположность.
Случилось это во многом из- за конгаров, живших по соседству. Не то, чтобы они сделали новотроянцам что- то плохое, просто они существовали - в том- то и было дело. Нравственный закон Новой Трои, сложившийся в первые годы её существования, предписывал человеку взирать на мир доброжелательно, видеть в нём место, устроенное добросовестно, по особому разумению, а не просто так. Стоит ли говорить, что конгары в эту картину не слишком вписывались? Злобные, бестолковые, не желающие ничему учиться - такими их предстояло принять и полюбить новотроянцам. Неудивительно, что многие не выдержали испытания.
Нет, на словах всё было замечательно. И уважали конгаров, и принимали их такими, какие есть, но в глубине души, там, где должны разливаться снисходительное благодушие и расцветать симпатия, вскоре плескались лишь раздражение и злоба. Человек, увы, не всесилен в своих ненависти и любви, он не может вечно заставлять себя хорошо относиться к тому, что внушает отвращение.
А ещё человек зависим от общества: вынужден частенько вести себя так, как требуют определённые правила, установленные большинством. И постепенно в Новой Трое сложилась довольно неприятная ситуация: будучи оплотом лучшего, что есть в человеке, она требовала от каждого гражданина быть терпимым по отношению к конгарам. Тот же, кому общество глупых дикарей не доставляло никакого удовольствия, волей- неволей оказывался в оппозиции общепринятым в Новой Трое благородству, чести, достоинству и т. д., то есть в некотором роде был вынужден насиловать себя этими прекрасными качествами. Нет, в самих добродетелях, на которых покоилась Новая Троя, никто не сомневался - по сравнению с остальными кантонами, погрязшими в беспутстве, звезда Илиона блистала, как никогда, ярко, - но души многих горожан раскололись надвое.
Не каждый рождён святым, не каждый способен терпеть во имя высоких идеалов. Зато любому человеку под силу так организовать своё мышление, чтобы одновременно исповедовать две противоречащие друг другу правды. Так и поступило большинство рядовых новотроянцев. Простые, в сущности, люди, они одну часть времени отныне посвящали заботе о конгарах, а другую - деятельности таких организаций, как "Расовый комитет истинных сыновей Земли", "Общество по борьбе с конгарской угрозой" и "Гвардия чистой крови: мы против смешанных браков". Организации были, разумеется, тайные, впрочем, о секретности особенно никто не заботился: у основателя Новой Трои Барсума и у его ближайших сподвижников и в мыслях не могло возникнуть, что в их обожаемой Новой Трое всё не так ладно, как раньше.
Тайна и добродетель - плохие соседи, ведь добродетели прятаться незачем, она открыта всем и каждому. Постепенно члены тайных обществ начали испытывать стыд перед своими более добродетельными товарищами, которым, в отличие от них, не составляло никакого труда относиться к конгарам хорошо. Стыд становился тем сильнее, чем ярче были воспоминания о том времени, когда и великие и малые в Новой Трое были одинаково добродетельны. Но возврата к прошлому не было, а заглушить стыд можно было лишь одним способом: перещеголять в добродетели тех, кто был действительно честным и благородным.
Так началось соревнование в притворстве: кто лучше изобразит терпимость и сердечное участие к конгарам. Чем больше рядовой новотроянец в глубине души ненавидел их и презирал, тем ласковее старался обходиться с ними на публике, тем ревностнее заботился о соблюдении новотроянских принципов. Самые большие ревнители нравственного закона в те годы были именно те, у кого нравственный закон стоял костью в горле. Росла злоба - росло и показное благочестие, а чем больше становилось благочестие, тем больше внутри скапливалось злобы. Скоро притворщиков стало так много, что они организовали полностью легальное движение - Новая Добродетель.
И грянул взрыв.
Барсума, который действительно неплохо относился к конгарам, и нескольких его приближенных - честных, порядочных людей - обвинили в том, что они относятся к конгарам недостаточно хорошо. В определённом смысле это была правда: он не лизал язвы чумным конгарам и не собирал вручную вшей с завшивевших, как делали некоторые особо ревностные члены Новой Добродетели. Он просто- напросто делал всё, что мог, но, согласно принципам Новой Добродетели, чтобы называться честным, справедливым и милосердным, делать требовалось вдвое, втрое больше того, что можешь. Не знаю, как они сами с этим справлялись, но повод обвинить Барсума был очень хороший:
- По какому праву, - возмущались сторонники Новой Добродетели, - человек, основавший наш кантон, пренебрегает его основными принципами? Или он погасил в себе божественный свет? Неужели он считает, что ему позволено быть менее добродетельным, нежели рядовому члену кантона? Если так, давайте напомним ему, что лидер кантона, призванного раскрыть в человеке самое лучшее, должен быть добродетельнее простого гражданина! Требуем суда чести! Суд чести, суд добродетели! Не позволим топтать истину! Все на суд!
Так открылась одна из самых позорных страниц в истории Новой Трои: суд над Барсумом. Обвинили его в пренебрежении принципами кантона, в недостаточных добродетелях и преступном отсутствии рвения. Тома доказательств громоздились один за другим, упрёки становились всё более жестокими, и под конец участвующие в процессе новотроянцы сами себя убедили в том, что они действительно защищают добродетель, честь, благородство, справедливость, мужество, достоинство и милосердие. Уже и думать они забыли об изначальных причинах - о том, что не хватало им терпения к конгарам, - теперь они и только они были по- настоящему праведные, а Барсум и его приближенные были отступники от идеалов кантона.
Наконец, обстановка в зале суда сделалась такая душная, такая невыносимая, что даже конгаров, которых пригласили полюбоваться на того, кто не уважал их достаточно сильно - и тех проняло. Когда прокурор, потрясая кодексом кантона, в очередной раз потребовал от Барсума, чтобы тот объяснил преступную нехватку в себе тех самых лучших качеств, которые должна раскрывать в человеке Новая Троя, вождь консаев Тонкас Каменное сердце не выдержал:
- Да сколько можно издеваться над человеком?! - закричал он. А ведь был это конгар, настолько погрязший во зле, насколько вообще возможно.
В конце концов, Барсума осудили. Обвинительное заключение гласило:
Изгнать недостойного за пределы кантона, в ничейную землю, где до конца жизни он будет терзаться мыслью, что, будь в нём добродетели больше хоть на горчичное зерно, он продолжал бы купаться в лучах истины, справедливости и красоты, которых ему отныне вовек не увидеть.
Избавившись от недостаточно добродетельного Барсума, Новая Троя вздохнула с облегчением. Но не тут- то было: она угодила в ловушку, которую сама себе и подстроила.
В глубине души каждый член Новой Добродетели отдавал себе отчёт, что добродетель эта, насильственная и неестественная, его тяготит. Теперь, когда Барсума, перед которым многим было стыдно за нетерпимость к конгарам, не было, излишнюю добродетель можно было сбросить, однако это оказалось непросто. Ибо, сделай это одиночка, и его ждала бы судьба Барсума, а группа из таких одиночек собраться не могла: не было доверия. Ни один человек в Новой Трое не мог поделиться сомнениями в добродетели с другим - это означало выдать себя. Так и получилось, что каждый по отдельности мечтал отделаться от добродетели, а все вместе новотроянцы вынуждены были ей следовать - по крайней мере, на словах. Счастья им от этого не прибавилось, а если кто- то несчастлив и не может сделаться счастливым, то единственное, что ему остаётся - сделать несчастными всех вокруг.
Так необидно будет.