Угу, угрюмо кивал Пушкин. Давай назовем "Озорные убийства", сокращенно "ОУ" - умно, эффектно, свежо и непременно привлечет внимание скучающей интеллектуальной публики.
Хорошее название у журнала Гоши Свинаренко - "Медведь", упрямо продолжал лекцию Некрасов. Славные названия "Лица" и "Большой город". Что угодно можно публиковать под такими крепкими вывесками. Долголетие данных периодических изданий вполне подтверждает мои выкладки. Замечательное название "Итоги". Вот "Вокруг света" - стопроцентное попадание! Вот "Караван историй" - красиво, загадочно, стильно... А, Александр Сергеевич?
Хорошо, тряс головой Пушкин, пусть называется "Глицериновый отец" или "Мортира и свеча".
А вот, к примеру, почивший в бозе журнал "Другой" Игорька Мальцева, со вздохом продолжал Некрасов. Казалось бы, стопроцентное попадание. Это и аллюзия на "Плэйбой", и одновременно четкое указание на то, что это вовсе не клон "Плэйбоя", хотя и работает приблизительно в том же формате, что это совсем другое издание... Увы, прискорбная концентрация на одних и тех же проблемах и персоналиях, к коим питал недружественные чувства главный редактор, а также регулярные экскурсы в будни звезд хард порно вместо невинных голых девочек на развороте довольно быстро подкосили столь многообещающе начавшееся издание. Однако трейд-слоган "Другого" - "Журнал для умных и успешных" - перенять было бы вовсе не лишне. Это позитив, это правильно; какой же бычара с золотой цепью на шее и тремя классами церковно-приходской школы признается самому себе, а тем более окружающим, что он не умеет думать и жизнь у него не удалась? Впрочем, и с названием данного журнала тоже далеко не все столь замечательно, как кажется на первый взгляд. У многих оно вызывало смутное отторжение, поскольку представители альтернативных сексуальных ориентаций постоянно и агрессивно подчеркивают при всяком удобном случае, что они другие, не такие, как гетеросексуальное быдло. Видимо, именно поэтому Мальцеву пришлось наводнить журнал грубыми гомофобскими материалами за пределами всяческого житейского приличия - чтобы не сочли случайно журналом для педиков. Видишь, сколько сложностей? В идеале название нашего журнала должно содержать плюсы названия "Другой" и быть избавленным от его минусов. Итак, Александр Сергеевич?..
Одним словом, Пушкин в конце концов уперся рогом. Хорошо, сказал он, пусть будет "Наш современник", дабы не возникало ассоциации с пубертатными подростками и сексуальными меньшинствами; а обсуждение дальнейших модификаций названия - с другим главным редактором, пожалуйста. Некрасов, конечно, еще поскрипел, но деваться ему было некуда: Пушкин - это все-таки неплохой брэнд, под который охотно дают денег и рекламодатели, и меценатствующие инвесторы.
Поднявшись по белокаменной лестнице и поздоровавшись за руку с охранником на входе, Александр Сергеевич вошел в помещение редакции, попетлял по сумрачным коридорам, стены которых были увешаны прошлогодними обложками журнала, в очередной раз запнулся о груду сваленных под стеной пачек с последним нумером и попал в офис. Поприветствовал сотрудников, трудившихся за компьютерами в большой общей зале с лепными карнизами и внушительной хрустальною люстрою под потолком, ткнул пальцем в своего заместителя Гузмана - "Саша, зайди, пожалуйста", - чмокнул в щечку секретаршу Леночку - "Чаю, Ленок", - и прошел в свой кабинет, где с наслаждением опустился в высокое кресло на колесиках, вытянул ноги и запустил компьютер.
- Ну, что у нас плохого? - первым делом поинтересовался он, крутанувшись в кресле, когда вошедший следом Гузман плотно прикрыл за собой дверь и занял кресло для посетителей.
- Все в порядке, босс, - бодро отрапортовал зам. - Работа кипит, нумер сдаем в срок. С Маципурой договорились: три штуки за четыре растяжки плюс мелкий бартер. Вячеслав Васильевич с утра поехал в суд насчет Вольфсона, там всё довольно скверно, но отделаемся малой кровью, я думаю. Некоторым количеством денежных знаков и опровержением на половину полосы. Звонило питерское телевидение, хочет с тобой интервью. И еще звонил Крусанов: прислал новый рассказ и алкал денег.
- Господи, кругом стяжательство, - вздохнул Пушкин, кладя руки на клавиатуру на манер пианиста-виртуоза. - Но что, почту разбирали уже? Было что-нибудь славное в самотеке для моей кунсткамеры?
- Ага, - с удовольствием отозвался Гузман. - "Город рос и хорошел, набережные обделались мрамором".
- Брависсимо! - вскричал Пушкин. - Непременно запиши мне эту прелесть!
- Уже. А вот это мне особенно понравилось. Самое главное, формально придраться не к чему. Итак, дело происходит на следующий день после попойки. "Наутро я проснулся с абсолютно трезвой головой, но полной неспособностью шевельнуть хотя бы членом".
Пушкин откинул голову и оглушительно расхохотался.
- Не Хармс ли, прости Господи? - поинтересовался он, утирая выступившие от смеха слезы.
- Не. После того, как ты на прошлом "Нон-фикшн" набил ему морду за "Анегдоты о Пушкине", он к "Современнику" на пушечный выстрел не подходит.
- Напрасно. Я на него зла уже давно не держу.
- Я так понимаю, он держит.
- Н-да... С абсолютно трезвой головой, но полной неспособностью... Это прямо про меня сегодня утром.
- Кстати, о Хармсе. Некночибудьпомянутый выложил сего дни в Живом Журнале очередные две "породии на великаго пиита всея Руси Оликсандра П-шкина".
- Опа! - заинтересовался Пушкин. - Это же которые будут по счету?
- Сто двадцать восьмая и сто двадцать девятая. Вчерашняя и сегодняшняя. Как и обещал - ровно по одной "породии" в день.
- Однако не предполагал я, что его щенячьего запала хватит на столь продолжительное время... Зачти!
Гузман со значением откашлялся и продекламировал:
О, сколько нам открытий чудных,
И вдруг исчезнут в тот же миг,
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, друг степей калмык.
Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Златая цепь на дубе том?
Он уважать себя заставил,
Когда весенний первый гром,
Сработанный еще рабами Рима
Времен Очакова и покоренья Крыма.
- Ай, браво, бравушки, - Пушкин снисходительно похлопал пальцами правой руки о ладонь левой. - Эту бы энергию да в мирных целях... Однако зачти же непременно другую.
Гузман охотно, с выражением, зачел:
Петров вскочил, и гости тоже.
Рожок охотничий трубит.
Петров кричит: "О боже, боже!" -
И на пол падает убит.
И гости мечутся и плачут,
Железный градусник трясут,
Через Петрова с криком скачут
И в двери страшный гроб несут.
И, в гроб закупорив Петрова,
Уходят с криками: "Готово!"
- Вишь, ракалья! - Пушкин снова захохотал. - Но ведь как тонко почувствовал ритм и стилистику, гляди-ка! Какой великий пиит пропадает...
- Босс, - произнес Гузман, дождавшись, пока начальство утрет выступившие слезы, - еще вот что: звонил Седой, просил напомнить, что у вас завтра стрелка в "Черной речке"...
- Вот завтра бы позвонил и напомнил, - буркнул мигом посуриозневший Пушкин. - Какого черта?..
- У вас встреча в восемь, а он хорошо знает, что раньше шести тебя в редакции застать проблематично. - Гузман помолчал, потом осторожно проговорил, безучастно глядя на мерцающий с тыльной стороны системного блока одинокий красный огонек: - Обратился бы ты к Бенкендорфу, а? Самая крутая в городе крыша. Силовики. Вы вроде бы вместе учились, он в твоих поэмах души не чает. Доступно разъяснят человеку политику партии насчет чужих жен.
- У нас с ним давние трения... - Пушкин задумался. - Он меня еще при советской власти шпынял. На комсомольском собрании песочил за "Сказки". Да и потом, уже когда работал в Комитете...
- "Несложно и уснуть навек, послушавши, как наш генсек рассказывает сказки!" - продекламировал Гузман. - Босс, да он тебя просто облагодетельствовал, выставив на время из Ленинграда! За такое в то время могли и в психушку усадить. А это: "Тот в кухне нос переломил, а тот под Кандагаром"? В рифму с "перегаром"? Басня про двух Леонидов Ильичей?
- Нет, - упрямо покачал головой Пушкин. - К Бенкендорфу я на поклон не пойду. Точка. Достаточно я перед ним унижался. Что у нас с иллюстрациями в ближайший нумер?
- Все в ажуре. Брюллов и Камаев, обложка Кленина. Как раз бросил на распечатку, через полчаса представлю в цвете. Не ждал тебя сегодня так рано. Кстати, изучаю тот шедевруозис, что ты мне подсунул намедни.
- Шедевруозис? - поднял бровь Пушкин.
- Ну, той важной тетеньки, которой необходимо ответить во что бы то ни стало, подробно и аргументировано. Из администрации Президента.
- А, - вяло сказал Александр Сергеевич, придвигая к себе пепельницу. - Каково?
- Одолел пока девяносто страниц и на сем застопорился. Не то чтобы катастрофично плохо, но... - Гузман сделал пальцами в воздухе этакую фигуру. - Мне скучно, босс.
- Что делать, Саша, - пожал плечами Пушкин. - Работа такая... - Он щелкнул зажигалкой, прикурил, с наслаждением затянулся. - Погоди-ка. - Наморщив лоб, быстро достал из внутреннего кармана палм, активизировал его и отстучал:
Мне скучно, бес. - Что делать, Саша:
Такой уж выпал вам удел.
Поразмышляв с минуту, не выпуская сигареты изо рта, Пушкин дал двенадцать отбивок и напечатал последнюю строчку будущего стихотворения:
Но чорт был занят: он писал стихи.
- Недурственно! - произнес поэт вслух, картинно потирая руки.
- Вдохновение скоропостижно настигло? - осведомился Гузман.