* * *
Погас свет. Я шарила на полке, погрузив руки по локоть в иллюзорную стену. Где-то была керосинка, но чёртовы полоски загородили обзор. Рядом кто-то вздохнул. Я отпрянула.
Яшар сидел у стола, подперев щёку ладонью.
Я стояла с керосинкой в руках, пытаясь вжаться спиной в стену давно проданной квартиры.
– Я, между прочим, давно здесь. Нагородила городушек! – Яшар указал на выцветшие обои. – Опять видишь только то, что привыкла видеть.
– Ты… созданная мной иллюзия?
– Самомнение! Иллюзию души вызвать Вселенная не позволит. Человек сам Вселенная. Что хочет, то и воротит.
Его насмешливый тон немного привёл меня в чувства.
– Выходит, и яблоню я не могла вызвать, потому что…
– …яблоней для тебя был я? – Он пытливо уставился мне в зрачки. Признаваться в попытках надуть Вселенную, наделив дерево душой человека, не хотелось. Муж поднялся. – Пойдём.
Я пошла. Куда и зачем, не спрашивала. Мы ступили за порог. Тут же я увидела её. Яблоню. Ту самую! Только белые цветы ничем не напоминали картофельные.
– Она!
Сколько я билась, чтобы воскресить этот мираж. А пришёл мой джинн – и всё так просто. Вот моя яблоня – тепло в груди, радость и щемящее чувство, какое появляется при виде чего-то прекрасного, но мимолётного.
Яшар взял мою руку – ветерок в ладони – положил на шершавый ствол. Прохладный, жёсткий, со шрамами от резцов оголодавших зимой зайцев.
– Это обычная яблоня, – сказал он. – Невозможно создать иллюзию, если не видишь реальность. – Я стояла и гладила холодными пальцами "всамделишную", как говорил дед Аркаша, кору. Как он там без меня, мой "рыцарь"? Яшар вдохнул сладковатый аромат сада. – Май! – и стал удаляться. Не растворяться в воздухе, как положено призраку, а просто уходить в сиреневый сумрак. Подойдя к калитке, обернулся. – Знаешь что значит моё имя?
– Нет, – призналась я.
– Живущий, – ответил он и подмигнул.
Потом вышел. В ночной тишине я долго ещё слышала, как кто-то насвистывал "Bayramingiz Muborak" – любимую песенку Яшара. Взлаивали сонные собаки. У соседей истошно орал телевизор.
Кого ищут машины
– Простите, но это не мой заказ… – Я с трудом вынырнула из тягуче-сладкого фиолета ночного Майнца.
– Вам передали с того столика, – официант наклонился к самому моему уху, точно сообщил что-то интимное. Непристойно интимное. Я с отвращением отодвинулась от его сладострастно-влажных губ. – Там записка, – он обиженно выпрямился и отправился прочь, виляя бёдрами. На моём столике осталась стоять крошечная чашка эспрессо. На блюдце аккуратно сложенная треугольником салфетка. Полевая почта – я презрительно усмехнулась и обернулась на столик, на который указывал обидчивый официант.
В этом маленьком кафе, спрятавшемся в полуподвальном помещении старого особняка, меня не мог обнаружить ни один из моих знакомых. Они в такие не ходили. Да и знакомых у меня было немного, если честно. Здесь всегда клубилась синеватая тишина с оттенком едва слышного блюза. Наполненный задумчивым сигаретным дымом полумрак. В любом городе можно отыскать такое местечко. Разумеется, если город тебя любит и доверяет.
За столиком в противоположном углу сидел крупный мужчина в толстом свитере. Сквозь облака дыма и сонное освещение его лицо рассмотреть было трудно. Он едва заметно кивнул. Я наклонила голову, благодаря за угощение. Чувствовала я себя глупо. Меньше всего мне хотелось стать объектом полуночного пик-апа. В это забытое Богом и людьми кафе я приходила специально, чтобы весь мир оставил меня в покое. Я брала с собой книгу, садилась всегда за один и тот же столик, спиной к полупустому тесному зальчику, пила кофе, читала и курила. Такие ночи помогали мне смириться с суетой похожих один на другой дней.
Я развернула записку.
"Вы странная" – шепнула мне записка и тут же стыдливо самоликвидировалась, упав в лужицу кофе, разлитого по блюдцу. Тонкая салфетка мгновенно пропиталась влагой, растворив буквы, точно их и не было. Ощущение было инфернальным: мерцающий свет свечи на столике, неясные силуэты людей-теней вокруг, фата-морганы плывущего дыма…
– Рыжая женщина с Кафкой в ночном кафе – это что-то из четвёртого измерения.
Я вздрогнула. Мужчина в свитере присел на стул слева от меня. На расстоянии вытянутой руки мне удалось, наконец, рассмотреть его. Он был неуклюж, бородат, с взлохмаченными иссиня-чёрными волосами.
– Благодарю за кофе, но мне надо идти.
Ночное знакомство в кафе противоречило всем моим понятиям о морали и чести.
– Никуда вам не надо, – он уверенно тряхнул своими лохмами. – Вы просто считаете, что я вас "клею".
– А вы не "клеите"? – я неприязненно глянула на собеседника. Как ни странно, пьян он не был.
– Нет. Просто это, действительно, очень странно – женщина, одна, с книгой в кафе.
– Вы из тех, кто считает, что женщина выходит одна с единственной целью, подцепить кого-то? – меня передёрнуло.
– Чаще бывает так, – деликатностью мой ночной собеседник не отличался. – Но тут что-то другое. Вы недовольны своей жизнью.
Мужчина не расспрашивал, а ставил диагноз. Меня это разозлило.
– Я полностью довольна своей жизнью. То что я читаю Кафку ночью в кафе ещё не говорит, что…
– Не уходите, пожалуйста.
Я оторопела. Передо мной явно был сумасшедший. Что ему от меня нужно? Он закурил и жестом попросил у официанта чашку кофе. На прядь его слипшихся волос упал блик от огня свечи. Почему-то мне расхотелось уходить.
– Я замужем, – на всякий случай буркнула я, чтобы не подумал чего.
– Вам никогда не казалось, что ночью машины едут сами? В них нет водителей. Днём ими управляют люди, а ночью они становятся, наконец, собой. Они едут туда, куда их гонят собственные мысли, и от этой свободы у них светятся глаза. А ещё, когда одинокая машина въезжает ночью во двор, лучи фар начинают бегать по тёмным закоулкам. Кажется, что она кого-то или что-то потеряла. Всюду заглядывает, даже в окна. Лежишь иногда, смотришь в потолок. И вдруг по нему начинают метаться лучи от фар. Тревожно становится. А, может, тебя потеряли?
Точно сумасшедший! Вот только…
– Или сам что-то потерял и забыл уж. А эти лучи напоминают.
– Верно, – мужчина тряхнул лохматой головой.
Мы молча курили и смотрели на огни машин за окном ищущих свою неясную потерю. Почему-то стало их жаль. Мне-то было сейчас спокойно, точно я вошла из колючей пурги в тёплый, пахнущий берёзовыми поленьями в печурке, дом. А они всё ещё там, в холодной промозглости темноты.
По оконному стеклу дождинки прокладывали длинные извилистые дорожки, вспыхивающие оранжевым светом отражённых фар. Капли тоже бежали в судорожном поиске, сталкивались друг с другом, сливались в одну большую каплю и стекали на грязную раму. Там они превращались в бесформенный мутный натёк. Он постепенно вспухал, и, не выдержав собственного веса, проливался вниз. Наверно, под окном уже образовалось безобразное месиво из пыли и воды.
– А вы почему ночью здесь? – Мне хотелось, чтобы глаза мужчины ожили. Сейчас они напоминали мне эти самые дождевые капли. Я чувствовала к нему ту же больно обжигающую жалость.
– Но вы же здесь, – он недоуменно посмотрел на меня. Оказывается, радужки глаз могут быть оранжевыми. Они вобрали в себя тёплый свет догорающей на нашем столике свечи. Дождинки из них, наконец, испарились.
– Вы следили за мной? – я улыбнулась.
– Нет, просто ждал.
– Вы меня пугаете.
– Почему? – в его вопросе я не услышала никакого подтекста. Он спрашивал, как спрашивает ребёнок, почему трава зелёная.
– Но… – я растерялась.
– А вы разве не чувствуете, что нам не нужно друг за другом следить, чтобы знать всё? Я имею в виду, знать главное.
– А что, по-вашему, главное?
– Например, то, что когда я к вам подошёл, ваше одиночество закончилось.
– Забавно. Я понимаю, когда так говорят молоденьким, красивым девушкам, но мне… Вы считаете меня красивой?
– Не знаю, – мужчина пожал сутулыми плечами. – Вот разве возможно точно сказать, добрый человек или злой?
– Наверно, нет. Мы можем быть жестокими и равнодушными, а потом неожиданно для всех отдать за кого-то жизнь. Так?
Он прикрыл глаза, что означало согласие.
– С красотой дела обстоят так же. Не находите? Вот тот официант наверняка скажет, что вы обычная тётка в очках и дурацкой кофте.
Я удивлённо откинулась на спинку стула и расхохоталась.
– Вы просто верх деликатности!
Мужчина усмехнулся в ответ.
– Вы же всё равно знаете, что я думаю.
– Для вас я тоже тётка в кофте?
– По сути, так оно и есть. Такова объективная реальность. Но вам же безразлично, что у меня всклокоченная борода и старый свитер. Или нет?
Я проанализировала свои смутные ощущения.
– Пожалуй.
– И вам очень не хочется идти сейчас домой.
Я машинально положила руку на обложку книги, чтобы скрыть дрожь пробежавшую по лопаткам. Том был тёплым. Словно мистические метаморфозы мира Кафки стали оживать, наполняться кровью и жизнью.
– Не хочется…
– Вы любите фиалки и незабудки. И терпеть не можете гладиолусы и пионы, – подвёл итог мужчина.
– А вы обожаете самолёты и ненавидите цирк, – я не знала, откуда пришла эта мысль. Она всегда жила во мне.
Он спокойно кивнул и встал.
– Подождите здесь пять минут. Я скоро вернусь.
Не дожидаясь ответа, мужчина быстро вышел из кафе. Я знала, что вернётся.