Меня эта случившаяся в моем прошлом история более чем устраивала. Пока Станислав Можейко будет переоблачаться из литургической казулы в повседневную сутану, Рафаэль будет преть в исповедальной, нервно твердя "... охрани жизнь детей наших...". Мне этого должно вполне хватить, и момент очень удобный - итальянец меня даже не увидит. Я произнесу из-за двери кодовую фразу, что принята в их ложе для этого уровня посвящения, затем три фразы инструкции, суну в щель конверты и ходу - таков был план.
Мой взгляд, наконец, обнаружил впереди толстый загривок "коменданта".
"Все хорошо, все идет по плану", - мысленно успокоил я себя и забормотал со всеми: - Prope est Dominus, Ave Maria... *
(*лат.: господь близок, славься Мария.)
Время от покаяния до причащения тянулось необычайно долго. Я успел замерзнуть - в храме было холодно, да к тому же и сумрачно - паникадило почему-то было погашено. Вместе со всеми я вставал, пел, опускался на колени. Наконец, хором закончили запричастный стих и выстроились к амвону.
Я внимательно разглядывал лица уже причастившихся. Для большинства служба была зрелищем, что сродни походу в цирк. Но не для всех. Некоторые, похоже, действительно ощущали в происходящем нечто бесконечно ценное и были готовы заплатить за это всем спокойствием души.
Я испытал к ним странную зависть, впрочем, мимолетную. У меня есть свой символ веры, ничуть не хуже. Почему-то мне в тот момент показалось это важным, и я ощутил прилив сил.
Потом дошла очередь и до меня.
- Аминь, - пробормотал я, потупившись, и высунул язык.
"Интересно", - успел подумать, - "они на наших собраниях так же притворяются?"
Толстые мучнистые пальцы епископа вложили мне в рот плоскую лепешку, и я тут же перекинул ее под язык.
Отходя, приметил впереди плешь Рафаэля. Он стоял всего в пяти шагах от меня, у иконы, и зажигал свечу. От волнения я проглотил кашицу, в которую почти сразу превратилась облатка, не задумываясь, и каков был католический бог на вкус так и не понял.
Наступил тонкий момент: паства расходилась, зал пустел. Мне же надо было дождаться, когда Рафаэль втиснется в исповедальную. Поэтому я отступил налево, в придел Святого Людовика и, скосив глаза на Палумбо, тихо забормотал, методично обмахивая себя ладонью:
- Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. Благослови, Господи, начинаемое мною дело...
В одном я мог быть твердо уверен: пока я творю молитву, никто не будет задавать мне вопросов, а это уже не мало.
Я отвлекся лишь на миг, на статую святого Бернарда: идейный вдохновитель крестового похода на западных славян прикинулся совершенно невинной овечкой, и тем привлек мое внимание. Когда же я опять скосил глаза вбок, то Рафаэля на месте уже не было. Чуть довернул голову, надеясь обнаружить его около святого отца, но итальянца не было и там.
- ... вот не понял, - самым неканоничным образом завершил я молитву.
Изо всех сил стараясь шагать неторопливо, вернулся в центральный неф - как раз, чтобы заметить в проеме выходящего из храма Рафаэля.
Я так удивился, что чуть было не крикнул ему в спину: "ты куда? А в блуде покаяться?!"
Словно сомнамбула, двинулся за ним. В глазах от волненья потемнело. С досады я прикусил щеку, и слюна стала солоноватой.
Отчего в этот раз пошло иначе?! В чем я просчитался, что сделал не так?!
Ведь не могли же роды как-то сдвинуться из-за меня? Или могли...?
Некоторое время я вполне серьезно обдумывал, какой могла бы быть тут причинно-следственная связь, потом растерянно покачал головой. Нет, не складывается.
По всему получалось, что я изменила течение жизни не только управления КГБ по Ленинграду, но и по Москве, и "ласточка" в этот раз к Палумбо не прилетела. Иных объяснений я не видел.
"Ну ведь ничего не сделал, только вошел...", - я пытался мысленно ёрничать, но облегчения это не принесло.
Пошедший наперекосяк сценарий настолько выбил меня из колеи, что о необходимости опускать голову и смотреть в землю я вспомнил, только выйдя из калитки в переулок.
"Засветился на пленке по полной", - затосковал я и со злобой сплюнул на ни в чем неповинный асфальт.
Итальянец тем временем бодрым колобком удалялся по Малой Лубянке в сторону Чистых Прудов.
"Правильно, у него квартира за ВДНХ", - сообразил я.
В голове начал, пока очень смутно, вырисовываться новый план, и я свернул через проходной двор к соседнему переулку.
Рискованно? Не без того, что уж теперь... Но слишком мало я нашел ключевых точек истории, на которые могу воздействовать самостоятельно. Упускать даже одну из них - непозволительная роскошь. И я ускорился, перейдя на быстрый, очень быстрый шаг.
Немилосердно, до черноты в глазах заломило виски - я стремительно подтягивал себе навык наружного наблюдения. Тогда, в купе, Володя не упомянул, а я - не уточнил, но дарованный мне брейнсерфинг имел ряд ограничений. Да, можно использовать чужие навыки и умения, но, как я быстро выяснил опытным путем, не более двух одновременно. Если их регулярно тренировать, то они постепенно присваиваются, становясь своими. Процесс обучения идет на порядок-два быстрее, чем было бы при обычном освоении, но все равно требует времени, и, часто, значительного. Вот этот конкретный навык наружного наблюдения я еще не присвоил в достаточной мере, и сейчас был вынужден активировать его в весьма болезненном экстренном режиме.
Успел. Я добрался до места - маленькой группы деревьев во дворе бывшего костела до того, как итальянец вывернул на Сретенский переулок. Мне надо было убедиться, что за ним не волочится "хвост".
Рафаэль прошел мимо, не обратив на меня никакого внимания. Я выждал еще пару минут. Чисто. То есть вообще никого - переулки были совершенно безлюдны, и никто не контролировал итальянца издали.
"Конечно", - подумал я настороженно, - "его могут пасти на машинах, двигаясь по параллельным улицам. Да и просто поджидать у метро".
Я рванул дворами на бульвар. Хорошо быть тренированным - к метро я выскочил, даже не успев запыхаться. Встал недалеко от входа и, предельно сосредоточившись, запоминал всех входящих в вестибюль - и перед итальянцем и после, благо их прошло не много, человек сорок. Наградой мне была мокрая спина и легкая рябь перед глазами.
Сел через два вагона от Рафаэля. Состав шел полупустым, и контролировать обстановку было легко, к тому же большая часть попутчиков уже отсеялась.
"Сейчас мне придется сильно рисковать..." - на подъезде к ВДНХ я сделал несколько глубоких вдохов, собираясь, и надел перчатки.
Двери открылись, и я шагнул на перрон, выгрызая взглядом обстановку.
"Раз - дедок был. Два - женщина в шубке была. Все? Все", - я огляделся еще раз, быстро прокручивал в уме свежие еще воспоминания. - "Точно, все. Ох, не тянут они на наружку, ох, не тянут... Шубка у женщины очень приметная, черная, но с белым отложным воротником. А у деда вислые седые усы. Яркие особые приметы - отметаю?"
Такие мысли стремительно прокручивались в моей голове, пока я пристраивался за Рафаэлем в очередь на подъем. На все про все задуманное у меня было секунд сто. В голове словно затикал метроном.
Встав на ступеньку, оглянулся. Дед ехал человек за десять после нас, и я его почти не видел. Женщина в шубке - и того дальше. Я поколебался пару секунд, потом решился. Нащупал во внутреннем кармане конверты и, придав голосу максимальной солидности, негромко приказал в затылок по-итальянски :
- Рафаэль, не поворачивайся.
Загривок впередистоящего чуть заметно дернулся. Рука "коменданта", до того расслабленно лежащая на черной ленте поручня, напряглась.
Я перешел на латынь:
- Lux veritatis intaminatis fulget honoribus.
(лат.: Свет истины сияет незапятнанной красой.)
Чуть помедлив, правая кисть Рафаэля сложилась в ответный жест: большой палец сомкнулся в тесное кольцо со средним, остальные распрямились.
- Отлично, - выдохнул я с облегчением, вернувшись к итальянскому и, между делом, ввернул прозвище Палумбо студенческих времен, - Филлучо, есть срочное дело.
Он чуть повернул голову, прислушиваясь идущему из-за спины к голосу.
Я негромко забормотал:
- Бригадисты планируют через десять дней громкую акцию. Очень громкую. Есть шанс повязать их всех. Сейчас я засуну тебе в карман два конверта, там подробно расписаны детали запланированной операции. Надо срочно, уже завтра, доставить их в Рим, знакомым тебе адресатам, - я сделал паузу, давая ему осмыслить сказанное, а потом спросил, - ты готов?
Он едва заметно кивнул и слегка развернулся ко мне правым боком. Я чуть сдвинулся, прикрывая происходящее от стоящих ниже и, стараясь не мельтешить, вложил послания. Он тут же засунул в карман руку и протолкнул конверты глубже.
Уф... Я провел матерчатой перчаткой по лбу, стирая пот. Немного выждал, потом сказал:
- Хорошо. Теперь пройдись по ступеням вверх. И не оборачивайся, не надо.
Он обреченно вздохнул, но затем начал подъем, пусть и весьма неторопливо. Понимаю - такую тушу тащить вверх непросто...
Выйдя вместе со всеми из вестибюля, я еще раз проконтролировал обстановку. Сначала пришлось поволноваться: и Рафаэль, и приметные попутчики устремились в подземный переход. Но потом итальянец встал дожидаться троллейбуса, усатый дед энергично двинулся налево, вдоль забора возводимой к Олимпиаде гостиницы "Космос", а женщина в приметной шубке, напротив, ушла направо, к дому с надписью "Электротовары" на крыше.
Я еще раз стер пот с покрасневшего лица. Проклятая вегетатика: похоже, она каждый раз выдает меня с головой.