Был этот Вася нескромно приметен: затемненные очки-велосипеды под Леннона, пакет с ночным видом Нью-Йорка и яркая куртка с психоделическими вставками. Надеюсь, именно этим он и запомнится.
"Все, вот теперь можно и расслабиться на часок", - выдохнул я с облегчением и плюхнулся в кресло у окна.
За иллюминатором, совсем недалеко, застыл тихий заснеженный лес, лишь пара крупных воронов вальяжно перескакивала с ветки на ветку. Я невольно позавидовал их простой животной жизни.
"Что-то я себя загоняю... Прямо "и вечный бой, покой нам только снится". За зиму ни разу в Павловск не выбрался", - подумал я сокрушенно, - "как бы с Томкой вдвоем на финских санях порассекать?"
И я невольно покривился, вспомнив, как изворачивался вчера перед ней, объясняя, почему мы не встретимся ни вечером, ни завтра.
Ложь, мелкая регулярная ложь наглым непрошенным гостем вторглась в мою жизнь. Я врал тем, кто мне верит. Я врал той, что любит. Это было как минимум унизительно, и порой я себя презирал.
И еще этот липкий страх разоблачения... Я даже не знаю, что буду делать, когда вся эта ложь поползет наружу.
"Нет, точно, надо будет нам выбраться за город, пока еще снег лежит", - пообещал я сам себе, отгоняя подальше мрачные предчувствия, а потом, пока не забыл, сделал еще одну пометку на память: - "Залезть в классный журнал и узнать адрес Мелкой. А то два дня ее уже в школе нет... Заболела, наверное, а я даже не знаю куда идти, чтоб навестить".
Как-то само собой сложилось, что я стал приглядывать за этой девочкой. Это не было повседневной заботливой опекой. Скорее, я взял за правило контролировать издали ее безопасность. Мы редко разговаривали - в основном по делу, в связи с агитбригадой, и почти никогда - один на один. Зато научились обмениваться взглядами и понимать их значение.
Я чувствовал, что нравлюсь Мелкой. Но она не пыталась вклиниться в мои отношения с Томой, и я был ей за это глубоко благодарен.
Она, в свою очередь, знала, что я приглядываю за ней, и молчаливо признала за мной такое право. В том не было какой-то расчетливой корысти - в ней ее вообще не было, лишь греющее душу доверие. Странно, но оно порой возвышало меня в собственных глазах больше, чем все письма Андропову вместе взятые.
Я прикрыл глаза и еще раз мысленно пробежался по своему графику:
"Посадка в Шереметьево в полдень, обратно - полпятого... Час на регистрацию, два часа дороги... Эх, всего полтора часа остается, в самый-самый притык!"
Успокаивало меня лишь то, что во внутреннем кармане куртки, рядом с письмами на итальянском, лежало два запасных билета на более поздние рейсы.
Нет и еще три года не будет в Ленинграде итальянского консульства, поэтому мне приходится устраивать эту эскападу на выезде, к тому же - с неясными шансами на успех. Но другого плана у меня сейчас просто нет, будем играть карамболь.
Самолет качнуло, началась рулежка. Взгляд мой бездумно скользил по уплывающим назад елям, изредка цепляясь за белые полоски березовых стволов, а мысли, словно то воронье, все кружили, и кружили над одним и тем же местом:
"Ничего личного, так надо. В тот раз было Иоанном-Павлом II больше, в этот раз будет меньше. Шальной джокер, что история дружелюбно подкинула Бжезинскому - символ и флаг раздуваемого им в Польше пожара, ну зачем он ему? Пусть будет по-честному, без этих поддавков и подарков. Афганистан, не совсем адекватный Брежнев, "польский папа", корейский "Боинг", Чернобыль... Я пересдам карты заново, тогда и посмотрим, чья возьмет".
Тонкий свист турбины наполнил салон, пробирая до самых костей - пилот, удерживая тормоза, вывел движки на взлетный режим. Самолет застыл, чуть подрагивая, словно кошка перед прыжком. Потом меня вжало в кресло, а свист вдруг обрел необыкновенную глубину и силу, превратившись в рев неведомого зверя. Мелькнуло своими перевернутыми "стаканами" здание "Пулково", и мы оторвались от бетонной полосы - легко и мощно. Пошел крутой набор высоты, и "ТУ" почти сразу воткнулся в облака. В салоне резко потемнело, мелко затрясло и заложило уши.
"Папабили - какое забавное слово..." - подумал я, отворачиваясь от иллюминатора.
Череда пап семьдесят восьмого года: двое похорон и две интронизации, закулисная борьба мощных ватиканских группировок - вот точка приложения моих сегодняшних усилий.
Смерть Павла VI от инфаркта в августе этого года в моей истории никого не удивила - возраст, восемьдесят лет. А вот скоропостижная кончина его сравнительно молодого преемника, Иоанна-Павла I, произошедшая при подозрительных обстоятельствах в сентябре, почти сразу после интронизации, породила вал версий, что будоражат умы и десятилетиями позже. Напрасно, конечно, бывают в истории и не такие совпадения...
Участники же последнего, октябрьского конклава оказались расколоты на сторонников двух претендентов -- лидера консерваторов Джузеппе Сири, архиепископа Генуи, и более либерального Джованни Бенелли, архиепископа Флоренции. Кандидатура первого набрала большинство, но кардинал по личным соображениям опять (уже в третий раз!) отказался от папской тиары. Тогда и сошлись на подвернувшемся под руку поляке Войтыле, который стал компромиссным решением для конкурирующих группировок.
"Какая тонкая, неочевидная историческая цепочка!" - удивился я, исследовав ситуацию, - "а где тонко - там и рвется. Тут можно поработать".
Сегодня я попробую отодвинуть смерть Павла VI хотя бы на несколько месяцев. Глядишь, и не появится Иоанн-Павел I, а там уже, после такого сдвига истории, и шанса у Войтылы не будет... Не то, чтобы это само по себе сняло польский кризис, но вот облегчить его течение может. Такими шансами в моем положении пренебрегать нельзя.
Получится или нет - не знаю. В определенном смысле, это будет натурный исторический эксперимент. Случайно ли Павла VI настиг инфаркт вскоре после похищения и убийства виднейшего итальянского политика Альдо Моро? Они ведь дружили более сорока лет, с довоенной поры, когда будущий папа был капелланом Федерации католических студентов, а Альдо Моро - ее молодым руководителем. После похищения политика "красными бригадами" Павел VI неоднократно предлагал себя на обмен, а после убийства - лично провел последнюю свою заупокойную мессу. Протянет ли его сердце хотя бы несколько дополнительных месяцев, если убрать этот стресс?
Я собирался проверить это на практике. Осталось исполнить задуманное - донести конверты до получателей - генерала Джулио Грассини в SISDe* и, копией, до надзирающего за ним Франко Евангелисти. Этого должно хватить. Они будут землю рыть хотя бы из чувства политического самосохранения.
(*Il Servizio per le informazioni e la sicurezza democratica (S.I.S.De.), служба информации и демократических гарантий - служба внутренней безопасности Италии).
Конечно, утечки неизбежны - латиняне болтливы, словно ветреные девицы. Без сомнения, о письмах из Москвы очень быстро узнает ЦРУ, вероятно - уже на предстоящей неделе. Соседи по континенту традиционно просвечивают Рим своими спецслужбами, а, значит, к концу месяца в курсе будут и Лондон, и Стокгольм, и Бонн... Да и Берлин, пожалуй, тоже.
А масонскую ложу "Пропаганда-2" можно вообще считаться почти официальным адресатом - оба министра-получателя являются ее членами. Конечно, от масонов там осталось только название: так-то это удобная, почти клубная форма прикрытия вполне традиционной специальной и полулегальной политической деятельности вокруг интересов влиятельных групп. Таких в Италии много, поэтому знать будут все.
Следовательно, о "московском следе" дней через десять услышат и на Лубянке.
"Как быстро они придут к очевидному выводу? Уверен, с утечкой по Хальку КГБ уже разобрался. И тут парный случай, в Италии... Я даже знаю, какой следующий вопрос задаст мне Юрий Владимирович", - и я мысленно поморщился, - "остается надеяться, что оно того стоит. Да и, все равно, шила в мешке долго не утаишь..."
Мы вынырнули из серой мглы. Салон залило ярким, неожиданно теплым солнечным светом. Я задернул штору и опять озабоченно нахмурился. Озадачил меня вчера Юрий Владимирович, ох и озадачил. Совсем не такого вопроса я ожидал от второго сеанса связи.
"Что для вас "советский человек""?
Умен Андропов: мягко вытягивает меня на разговоры "за жизнь". Простой вопрос, предлагающий широкий выбор вариантов для отвечающего, позволяет завязать диалог с обстоятельным развертыванием понятий. Мда, а используемая мною личная семантика обязательно многое расскажет специалистам.
Можно, конечно, разразиться в ответ "красной истерикой". Пусть думает, что на другом конце провода сидит экзальтированный коммунар, случайно награжденный даром свыше. "Сумасшедший пророк" - не самая плохая маска для меня, так можно играть годами.
Но вот только для дела она вредна. Слишком велика ставка для легкомысленных игрищ. Мне нужно хотя бы минимальное доверие получателя - теперь уже не к передаваемой фактологии, а к моим мотивам.
"А, впрочем, к черту страхи!" - подумал я, - "и, правда, что для меня "советский человек"? Понятно, что это не синоним жителя СССР. Это - специзделия, это - вершины социальной и педагогической селекции. Но их хватало, и они были заметны".
Я потер лоб, пропуская через себя память:
"Советский человек... Какой он был?
За шелухой казенной идеологии он ясно видел будущее - справедливый мир единого человечества. На меньшее советский человек был не согласен, и оттого ему было тесно в настоящем.
Этим масштабом он мерил все вокруг - и себя. Поэтому он брал сегодня поменьше, а отдавал - побольше, и был, благодаря этому, свободен, как никто до него.