- Чур меня, чур! Что ты такое говоришь, ваше высочество! - испуганно охнул костей. - Ты само не знаешь, чего предлагаешь! Да лучше тут от холода замерзнуть, чем там оказаться! Это раньше, давно, там деревня была. Небольшая, но охотники да пчеловоды жили - не тужили, говорят. А однажды она в ночь вся вспыхнула, как куча сухих опилок, и сгорела дотла, только головешки и остались. Ни человек, ни скотина не уцелели. Ни стар, ни мал. И с тех пор, люди бают, там привидения завелись, духи тех, погибших, стало быть… Так и стонут, так и воют, сердешные… Ажно мороз по коже продирает, как мочалкой из шиповника. И, самое главное, кто из других деревень туда ни ходил - никто не возвращался.
- Может, их звери поели? Или в болоте утонули? - усомнился в правдивости истории Кондрат.
- Где ты видел на горе болото, служивый? - ворчливо фыркнул Сойкан. - А звери… Так не с пустыми же руками мужики ходили, да и не первый день в охотниках, поопытнее меня были, сказывают… Ан всё одно никто не ворочался… Звери…
- Тьма-то вокруг какая, а? - выглянул наружу из-под тяжелого от воды тулупа в ожидании непонятно чего гвардеец. - Пока мы тут с вами сидим, вокруг нас весь мир мог бы обрушиться или разбежаться… И мы бы ничего не увидели. Костей задумался над этой сентенцией и покачал головой, не соглашаясь:
- Не-а, увидеть - не увидели, но услышали бы все равно… Мир - он, говорят, большой, раз в сто больше нашего царства, если не в сто с половиною… Тут ночью кружку на пол со стола смахнешь, так весь дом перебудишь, а ты говоришь - целый мир… От тоего грохоту у тебя бы потом год уши болели. Придумал, тоже… обрушился… Вот разбежаться еще мог бы. Если на цыпочках. И в валенках. Я вот помню, случай один был с дядькой моим пасечником, покойником ноне…
Нахохотавшись и даже позабыв мерзнуть, Сенька повернулась к невидимому во тьме охотнику.
- А еще что-нибудь веселое ты знаешь? Расскажи, хоть все вместе посмеемся, глядишь - согреемся…
- Веселое? - задумчиво хмыкнул костей и улыбнулся. - Эт завсегда можно… Вот, слушайте. Еще такой случай был. Пошли мы как-то раз с братом Бурандуком белку бить. А, надо сказать, его Красавчик моего Рыка на дух отчего-то не переносил…
Рассвет настал неохотно, кое-как, когда его уже почти отчаялись дождаться. Впрочем, Серафима его не винила - на его бы месте в такую холодину и мокреть и она бы двадцать раз еще подумала, прежде чем выбираться из теплого уютного ночного убежища и возвращаться на не такой уж и белый продрогший и озябший Свет.
Подождав, пока разбежавшийся на ночь мир вокруг них скинет валенки и вернется на свое место, и очертания входа в пещеру и леса за полупрозрачной вуалью мелкой мороси не станут видны и без волшебного кольца, царевна дала команду подниматься, разбирать одежки и отправляться домой. На прощание она окинула любопытным взглядом приютившую их пещеру.
Похоже, тут и вправду раньше жил какой-то зверь, может, даже с родственниками, и им повезло, что до их прибытия они выписались и убыли с этой квартиры в неизвестном направлении. Она поняла, что именно хрустело у них под ногами, когда они вошли: пол был усеян осколками крупных и мелких костей и сухих, ломких веток - остатков гнезда любителя местной фауны.
- Белка… куница… заяц… олененок… - раздвигала она носком сапога кучу останков на полу.
- Бобер… тетерев… барсук… - продолжил меню бывших хозяев Сойкан.
- Медведь… - меланхолично добавил Кондрат.
- Где?! - враз повернулись к нему компаньоны, не забыв сначала кинуть опасливые взгляды на вход в пещеру и в ее глубину.
- Вот, - солдат выпрямился и показал что-то, только что поднятое с пола. - По крайней мере, если бывают медведи с тремя рогами…
В пальцах его тускло поблескивала на коротком - в четыре звена - обрывке цепи нечто, напоминающее по форме верхнюю часть туловища медведя, вставшего на задние лапы.
- Золотой… - протерла рукавом ржавчину на пятисантиметровой рельефной фигурке царевна.
- А на голове у него не рога, а колпак шутовской… - прищурившись на нежданную находку, пришел к выводу Сойкан. - И сам он лыбится, как дурак на самовар…
Там, где должны были по всем законам медвежьей анатомии быть передние лапы, половина живота и задние ноги, на которых предположительно золотой зверь должен был стоять в тот момент, когда его запечатлел ювелир, металл заканчивался кривой зазубренной волной: вторая половинка фигурки была оторвана, словно бумажная. И тут Серафима вспомнила, что золото не ржавеет.
- Кровь… - сообщила она, ни на кого не глядя. - Это кровь. Тот, кто жил в этой пещере, однажды решил, что бобрятины и зайчатины ему не хватает…
- Или в недобрый час к нему заглянул охотник, - тихо предположил Кондрат.
Костей с боязненным уважением покачал головой и на всякий случай еще раз покосился на вход:
- Это какие ж когтищи должны быть, чтоб вот так, пополам такую блямбу одним махом разодрать…
- И не только блямбу, наверняка, - мрачно уточнила Сенька, машинально сунула обрывок медальона в карман и чересчур поспешно добавила: - Ладно, ребята, погостили - пора и честь знать. Задержавшийся гость - как в горле кость… Кхм… Короче, пойдем.
Ребят долго уговаривать не пришлось. Подхватив немудрящие пожитки, охотники торопливо двинулись в направлении леса.
Они уже почти подошли к дубовой роще, где накануне так бесславно закончился их поход за кабанами, и Серафима как бы невзначай стала вытягивать шею - не пасется ли там их давешний приятель - как вдруг в кустах справа кто-то застонал, тонко и жалобно.
- Тс-с-с! - замер Сойкан с луком в руках.
- Кто это?.. - подозрительно прищурилась Серафима, пытаясь рассмотреть, кто скрывается за ощетинившимися широкими зелеными иголками кустами.
Кондрат же, ни слова не говоря, нырнул в обитаемые зеленые насаждения с такой непоколебимой уверенностью, словно у него там было назначено свидание.
- Эй, ты куда!.. - только и успел выкрикнуть охотник, как ветки зашевелились, и над ними показалась взлохмаченная голова гвардейца.
- Там еще один медведь… - сообщил он таким тоном, словно нашел пропавшего котенка или попугайчика.
- Беги!.. - во все горло посоветовала царевна, но Кондрат ее не дослушал.
- …В смысле, по-моему, тот самый, вчерашний… который нас от кабана спас. Малахай. И, мне кажется, у него сломана лапа, - озабоченно договорил он.
Серафима и Сойкан моментом оказались рядом с ним и с полугодовалым, мокрым, как водяная крыса и замерзшим медвежонком.
Из зарослей бурой шерсти на них вопросительно-доверчиво глянули два черных влажных блестящих глаза.
- Видите? - осторожно дотронулся до широкой когтистой передней лапы мишука гвардеец. - На когтях кровь, а на нем ран нет. И на остальных лапах так же. Это он кабана вчера так подрал, видать.
- Эт хорошо, что вчерашний… - довольно вытягивая из-за голенища сапога курносый острый нож, проговорил костей. - Вот какой полезный мишка оказался… Вчера от кабана спас, сегодня от голода спасет…
- Нет. Запястье охотника мягко, но прочно обхватила сильная рука Кондрата.
- В смысле? - непонимающе уставился на него Сойкан.
- Он нас вчера спас, а сегодня мы ему помочь должны, - проникновенно заглядывая ему в лицо, пояснил простую в его понимании истину солдат.
- Помочь?! - прыснул со смеху охотник. - Медведю? Это как же? Лечить его, что ли, станешь? Со сломанной лапой он все одно не жилец: не рысь, так волки достанут. Не волки, так куница. Не куница, так лисы - на дармовую медвежатинку в лесу желающих много найдется.
- А что? - отпустил руку проводника и пожал покатыми плечами Кондрат. - И стану лечить. Находке отнесу - она займется. Он у нее через неделю танцевать будет!
- Через неделю не будет, - с видом знатока покачала головой царевна, уже решившая для себя судьбу мохнатого больного. Медвежьи отбивные, конечно, дело великое, но и чувство благодарности еще никто не отменял. - Чтобы евойного брата танцевать выучить, надо, говорят, полмесяца как минимум. И гармошку.
- Ну, если дело только в гармошку упирается, так это не беда, - ободряюще улыбаясь, склонился солдат над мишуком и потрепал его по взъерошенному горбатому загривку. - Что-нибудь придумаем. А только танцевать он через неделю начнет, вот увидите. Он у нас страсть какой умный. Правда? И подмигнул медвежонку.
Серафима могла бы поклясться, что тот улыбнулся и подмигнул в ответ обоими глазами.
* * *
Десятилетние, спонсируемые короной изыскания лотранской научно-исследовательской академии показали, что сорок восемь процентов людей просыпаются от крика петуха. Двадцать девять - от шума, гама или лая. Десять - оттого, что спать в них больше не лезет. Шесть - от вопроса преподавателя или начальника, чем они это тут занимаются. Четыре - от падения с кровати. Два - от ночных кошмаров. Один - от звона будильника.
Иванушка проснулся оттого, что его мучила совесть. Причем измывалась она над ним особо изощренными способами, показывая во сне все восемь с небольшим тысяч добрых работящих постольцев - портных, столяров, воспитателей, кузнецов. И всех - с тощими пустыми карманами, печально вопрошающих поочередно и все вместе, не знает ли он, где купить немножко денег.
Где продают, или, предпочтительнее, раздают деньги, он не мог сказать и после пробуждения, даже будучи вооруженным авторитетной "Макроэкономикой", но после тщательного обыска всех уголков памяти он пришел к выводу, что в каждой столице должно быть такое замечательное место, как монетный двор - источник всяческих материальных благ.
Каковой идеей он и поспешил удивить Временное правительство Постола, прихватив для убедительности десятикилограммовый трактат. Но удивился вместо этого сам.