- Ну и сколько нам ещё загорать и пикниками развлекаться? - раздражённо спросил он. - Сутки уже сидим.
- Ты же сам сказал, - удивился Хаким, - если мы пришли незваными гостями, должны ждать, пока хозяева убедятся, что мы не желаем им зла, и сами к нам подойдут.
- Или выкинут из долины, если морды наши не глянутся.
- Их право, - ответил Хаким.
- Само собой. Только что-то они не спешат им воспользоваться. Все хелефайи малость параноики, на собственной безопасности чуток сдвинуты, но не до такой же степени.
- Может, у них праздник какой, или траур, не до нас.
- Хаким, у хелефайев две глубокие и пламенные страсти: парное молоко и свежие сплетни. Даже если долина лишилась обоих владык сразу, даже если идёт война, всё равно патрульная четвёрка пограничников с командиром должна была ещё вчера прибежать на поляну и устроить нам долгий сеанс игры в "Что? Где? Когда?".
- А может, долина не хелефайская, а гоблинская или гномья.
- Яблони, Хаким. Священное дерево хелефайев - яблоня, гномов - облепиха, вампиров - груша, гоблинов - черешня.
- А персиков у них нет? - по-детски разочаровался Хаким.
- Полно. Только не вокруг поляны ожиданий, а в садах, как личных, так и городских. К тому же беседка, скамейки и нужник из иллинара, пусть и кустарной выделки. Нет, Хаким, долина именно хелефайская, только странная какая-то. - Славян хмуро огляделся. - Никак не пойму, что в ней не так. Причём "не так" - очень серьёзное.
- Это из-за меня, господин, - тихо ответил Хаким.
- Что?! - только и выговорил Славян. От удивления даже на "господина" обидеться забыл.
- Я ведь палач, - Хаким с отчаянием посмотрел на Славяна, - самая презренная тварь из всех презренных тварей. Это из-за меня долина не хочет принять даже тебя, принца Нитриена.
- У хелефайев принцев не бывает, - машинально поправил Славян. - Хаким, что за вздор ты городишь? Да кому какое дело, чем ты в крепости занимался!
- Я причинял людям страдания и боль, - твёрдо ответил Хаким, - моя душа проклята навеки. Мне не место здесь, в благословенном краю.
- Приехали, - только и сказал Славян. - Хаким, ты же не сам пошёл в истязатели, тебя Соколы заставили. И как только появилась возможность, ты сбежал. Хаким, ты ни в чём не виноват.
- Нет, господин. Палачу не место среди благословенных. Отведи меня обратно в пустыню. Тогда долина примет тебя. А за меня не бойся, я сын этой земли, и моя мать не причинит мне обиды.
- В пустыню всегда успеешь, не улетит.
- Славян, - тихо сказал Хаким, - эльфы - величайший, наимудрейший, вседобрый народ. Любимейшие и благословенные дети аллаха. Перворождённые никогда не допустят к своей чистоте проклятого навеки грешника.
- Чивойсь?! - пискнул сквозь внезапную немоту долинник Нитриена. Перевёл дыхание и обрёл способность к членораздельной речи: - Какой-такой народ? Хаким, ты что, белену тишком зажевал? Где ты набрался такой чуши?
- Но…
- Не нокай, я тебе не конь! Хаким, хелефайи, они же эльфы - такие же люди, как и мы с тобой. Разве что уши острые, глаза на полморды и спеси вагон. А так ничего, нормальные ребята.
- Славян…
- Нет, принц персидский! - рявкнул Славян. - Что вам всем так хочется перед кем-нибудь обязательно на брюхе поползать?! Перед богами, Соколами, Ястребами, богатым соседом… Перед хелефайями… Ты Виалдинга вспомни, вот из кого величайшесть, наимудрейшесть и вседобрейшесть фонтаном прут!
- Он вышвырок, господин.
- Ещё раз назовёшь господином - дам в ухо, - предупредил Славян. - Сколько можно друга оскорблять? За что, кстати, его изгнали?
- За кровосмешение. По-учёному - инцест. С ним одна хелефайна соединила кровь. Сестра по крови больше, чем сестра по рождению, - с глубоким убеждением сказал Хаким, - там люди сами не выбирают, а при кровосоединении - выбирают. Поэтому родство по рождению остаётся только на одно земное воплощение, а по крови - навечно, и в жизни, и в посмертии, и во всех воплощениях. На одном из праздников девушку избрали королевой бала. Она была так прекрасна, что многие мужчины долины желали её. Возжелал и этот сын осла и жабы. Он дал сестре дурманного зелья в вине и, когда она уснула, овладел ею. На утро девушка пришла к владыкам и потребовала найти насильника. Виалдинга нашли и изгнали в тот же день.
- А девушка? - спросил Славян.
- Её тоже. Ведь это нарушение самого строгого из всех тарго.
- И ты говоришь о доброте и мудрости?! - заорал Славян. - Её-то за что?! Она - жертва, скверны на ней не было и нет!
- Но… Да. - Хаким немного помолчал и сказал: - Славян, этот плевок шайтана как-то спьяну проболтался, что его бывшую сестру забрали в какую-то другую долину. Орал, что кровосмесительницу простили, а кровосмесителя не хотят, потому что у него таких сисек нет. И подробно расписывал, как девушка, пошли ей аллах счастья после всех бед, получала прощение.
- Заурядный мелкотравчатый подонок, - отмахнулся Славян. - Ховен, тот хоть чего-то стоит, злодей значительный, с характером. А этот - просто гниль.
- Да, может быть… - кивнул Хаким. - Но боялся я его гораздо больше коменданта. Когда Виалдинг заходил в пыточную, мне казалось, что я стою в преддверии ада, а он - самый главный иблис. Славян, - вспомнил Хаким, - выведи меня отсюда. Пусть Перворождённые - обычные люди, пусть даже разделят со мной воду и хлеб, но тебе я компания плохая. Ты не должен марать себя дружбой с палачом.
- Ну почему же… Палач и убийца - компания самая что ни на есть подходящая.
- А кто убийца? - не понял Хаким.
- Я, - ответил Славян.
- Нет. Ты не можешь быть убийцей.
- Я убил ни в чем не повинного людя, да ещё того, кто был под воздействием оморочки.
- Нет, - попятился Хаким. - Ты не убийца. Убийцы не боятся отнимать жизнь, а ты боишься. Там, в крепости, ты должен был меня убить, но ты испугался, не хотел причинить смерть. Тогда я и понял окончательно, что ты не такой, как все в крепости, что ты чист как вода в этой реке, - кивнул Хаким на родничок.
- Но руки мои в невинной крови, - сказал Славян. Он сел на траву и рассказал Хакиму всё - от утра в гаврском доме Нитриена до тульского похищения. Выговориться надо было давно, но на Техничке об иносторонних делах рассказывать нелепо - сочтут сумасшедшим, отцу и братьям тоже не скажешь - ни к чему причинять лишнюю боль, а друзья, стоило только заикнуться о происшедшем, сразу начинали твердить, что он ни в чём не виноват, чтобы забыл обо всём поскорее. Потом зеркалили братьям, что Славян опять в свои глупости полез, и Латрик целый день не сводил с младшего брата испуганных, умоляющих глаз. А Хаким просто сидел рядом и слушал, иногда что-то уточнял. Но главное - слушал. И Славян впервые смог назвать Данивена ли-Аддона Лалинэлем.
- Ну а что в крепости было, - закончил он рассказ, - ты не хуже меня знаешь.
- Ты не убийца, - твёрдо сказал Хаким, - ты жертва обстоятельств. Ни у тебя, ни у твоего брата Лалинэля выбора не было.
- Как и у тебя. Решай, Хаким: или мы с тобой палач и убийца, или оба - жертвы обстоятельств.
- Это нечестно, - сказал Хаким. - Ты ведь знаешь, что я никогда и ни в чём не смогу тебя обвинить. Я скорее отрежу себе язык. - Ему до боли хотелось прикоснуться губами к рукам Славяна, склониться к земле, упросить взять его жизнь: такая беззащитность может быть только у ребёнка, а такая сила - у согревающего огня, у животворной воды. Но нельзя, тут же уйдёт - близ Славяна есть место только для равных. Хочешь остаться рядом с другом и учителем, с тем, кто тебе дороже всего, что есть в жизни и посмертии, даже райского блаженства, - стань таким же как он. Вольным ветром. Твердью живой земли. Невозможно. Но придётся.
Славян подсел ближе, обнял за плечи, и сказал на ухо:
- Ложная вина - крепкая отрава. И сладкая. - Он невольно глянул на тылицу, с которой в купели бесследно исчез шрам искупительного деяния. - Очень сладкая, верно, Хаким? Трудно оторваться от этого зелья… Мы оба отравили себя до калечества. Так, что даже не можем сами ходить. Только ковылять, опираясь друг на друга.
- Унылое будет зрелище.
- Нет. - Славян немного отстранился, заглянул Хакиму в глаза. - Уныло - лечь под забор и сдохнуть. Остаться в крепости. А путь - это всегда победа. И мы можем идти - медленно, тяжело, но мы уже идём. Нас многие обгонят, но зато мы смогли пройти по тропе, с которой сорвались тысячи. Уже смогли, Хаким. А сможем ещё больше. Мы по-прежнему люди, Хаким, а значит - победители.
Хаким невесело усмехнулся. Сможем, Славян, а куда же денемся. Вместе с тобой, да не смочь? У тебя даже несущие земную твердь слоны петь захотят, а черепаха - в барабан бить. Красивый, наверное, получится праздник.
Славян поднялся, подошёл к пятачку с оружием, подхватил автомат.
- Всё, - сказал он, - хватит ждать, когда пустыня розами зацветёт. Пойдем посмотрим, что здесь к чему.
- Славян, но идти с оружием по долине…
- Именно, что с оружием. Странная она какая-то. Глубинно странная, - ответил он и пояснил: - Хаким, все волшебные долины в основе своей одинаковы: и у гоблинов, и у хелефайев, и у гномов… Нарушено что-то именно в основе. - Славян сел на корточки, наковырял ножом земли, растёр её меж пальцев - в точности как садовник в губернаторском саду. И, в точности как тот садовник, слизнул с пальцев земляную крошку. - Неправильная почва. Но что неправильного может быть в целой долине?
- Нарушена одна из базовых характеристик, - с гордостью, что знает слова учёных людей, сказал Хаким. Он взял автомат, запасной магазин, ножи. Подумал, и забрал кастет.
- А может, и не одна. - Славян встал, загнал нож в ножны.