* * *
Старейшина долины Эндориен, синеглазая лайто Мирайинг ар-Паддиан ли-Винелла ранней темноте только порадовалась: свидетелей не будет совершенно точно. Человеки с наступлением вечера на поляну с тёплым источником Серебрянцем без крайней нужды не сунутся, собственных суеверий побоятся, а содолинники тоже ни за что сюда не пойдут в темноте по снегу и морозу, будь поляна хоть трижды магической. Что бы ни случилось, выкрутятся самым немыслимым способом, но до утра дотерпят. Хелефайи темноты побаиваются как человеческие детишки.
В глубине леса опробуют голоса волки. Настоящий вой будет позже, а сейчас так, репетиция.
Мирайинг тоже было не по себе, и яркий свет "путеводной звезды" не помогал, но как говорила знакомая мавка, охота пуще неволи. А охота была сильная. И давняя.
Долгожданное время приближается. Всё идёт так, как задумала она. Мирайинг отряхнула снег с хелефайской походной одежды: облегающие, но не тесные коричневые штаны, короткие мягкие сапожки на маленьких устойчивых каблучках, которыми при ловком пинке можно сломать кости даже медведю, тоже коричневые, на два тона темнее. Зелёный свитер, длинный, тонкий и тёплый, светло-зелёный кафтан до колен с маленьким отложным воротничком и рукавами на четверть ниже локтя. Слева приколот серебряный алиир-ящерка. Широкий черный пояс старейшины с серебряными ящерицами легко овивает немыслимо тонкую талию. Человечицы, чтобы достигнуть такого изящества, затягивают себя в корсеты до багровых кругов в глазах. К поясу прицеплен маленький узкий кинжал в посеребрённых ножнах.
Заскрипел снег. Хелефайна презрительно усмехнулась: человеки так неуклюжи. И мерзлявы, вынуждены таскать на себе толстые тёплые куртки, что не добавляет им ни грации, ни проворства. На поляну человек зашёл правильно, не забыл поклониться источнику с целительной водой - водопадику полутораметровой высоты. Одинаково тёплая и в мороз и жару вода течёт с вершины невесть откуда взявшегося холмика, с одной стороны пологого, с другой - обрывистого, в раскопанную много сотен лет назад ямку полуметровой ширины и глубины, тщательно выложенную и обрамлённую обычными камнями-голышами, выбирается из каменной чаши ручейком и через два метра вновь уходит под землю.
Широкую поляну окружают высокие пушистые сосны, а холм порос снежноцветкой - похожими на ландыши душистыми ярко-голубыми цветами, время которых - круглый год, и чем жесточе морозы, там ярче и пышнее цветы. Мирайинг любила сравнивать себя со снежноцветкой - от любых трудностей только цветёт лучше. Но знакомая мавка, некстати припомнилось хелефайне, всегда говорила, что снежноцветка просто настоящих морозов никогда не видела.
- Чего мнешься? - спросила Мирайинг. - Принёс?
- Да, госпожа, - подобострастно ответил человек. Мирайинг явственно различила страх в его голосе и довольно улыбнулась.
Человек с глубоким поклоном протянул ей маленький кожаный мешочек. Мирайинг с нарочитой неторопливостью - пусть постоит полусогнутый, помается - надела чёрные перчатки из тончайшей лайковой кожи, достала из мешочка пёстрый стеклянный шарик величиной с вишню.
- И как подействует? - спросила она.
- Надо согреть шарик в ладонях, назвать ему имя вашего врага, госпожа, и разбить. Сначала у вашего врага, моя госпожа, лицо покроется язвами, потом и всё тело, а затем он умрёт в жутких мучениях. Всего минута, госпожа, но за это время ваш враг, прекраснейшая госпожа, успеет сотню раз позавидовать грешникам в самом жутком круге ада. Остальные присутствующие не пострадают.
- Звучит неплохо, - сказала хелефайна.
- Разбивать может один, госпожа, а имя говорить - другой. Но именно разбивальщика экспертиза назовёт владельцем шарика. Всё как вы и хотели, госпожа.
- Толково придумано, - снисходительно одобрила Мирайинг. - Но слова, - она подошла к водопадику, сунула шарик под тёплую воду, - всего лишь слова, - усмехнулась хелефайна и обернулась к человеку: - мой ненадёжный партнёр Филипп. - Мирайинг разбила шарик о каменный бордюр источника.
Человек с пронзительным воплем, от которого волки трусливо оборвали репетицию и рванули наутёк, повалился на снег. Мирайинг бросила ему загодя приготовленное заклинание исцеления.
- Что ж, - сказала она поскуливающему от свежепережитой боли и страха человеку, - товар стоит своей цены. - Мирайинг уронила на снег купюры. Человек резво подполз, принялся собирать.
- А премиальные, госпожа? За испытания.
"Великое изначалие, - подумала Мирайинг, бросая на снег ещё две купюры, - как они все предсказуемы. Как глупы и примитивны. Раса обезьян".
- Пшёл вон, - сказала она.
Повторять человек не заставил, убрался в поляны вмиг.
- Киарин, - негромко окликнула Мирайинг.
Из-за сосны вышел лайто, синеглазый как и сестра. Одет точно также, только пояс простого долинника - коричневый, без украшений. И ножны у кинжала простые, без затей. Хелефайи богатством воображения не отличались никогда, и многие столетия со смесью восхищения, зависти и благоговения смотрели на затейливое разнообразие человечьего рукомесла - одежды, архитектуры, утвари…
- Проводи его поближе к деревне, - сказала Мирайинг брату, - и убей так, чтобы селяне подумали на бродячего упыря.
Киарин кивнул в ответ. Обычно упыри - крупные хищные звери неуёмной прожорливости - предпочитают отсиживаться в лесу, но зимой, особенно если, как в этом году, их за лето расплодилось слишком много, отправляются искать новые места обитания, стаями и поодиночке. Ради убитого упырём деревенский жандарм не станет тревожить префектурные власти, бедолагу без лишних проволочек закопают на деревенском кладбище. Тем более, что до утра трупом обязательно кто-нибудь да подзакусит - не прохожий упырь, так волки.
* * *
- Так вы согласны поработать один вечер моим советником? - спросил повелитель. - Я оплачу вашу работу как проводнику, по расценкам Трилистника, с почасовым начислением.
Человек ответил серьёзным внимательным взглядом. Повелителю показалось, что Славян способен просмотреть его и без телепатии. На редкость неприятное ощущение. Словно в далёкой юности, когда он стоял под холодным пронзительным взглядом своего тогдашнего повелителя.
…Пятый день, как он прошёл испытания Второго Круга. Самый юный дарул южных общин, всего-то восемьдесят лет.
- Общинам не хватает повелителей, Доминик. А ты силён и крепок. И честолюбив. - Размеренный, бесстрастный голос повелителя с первого же слова загнал душу в пятки. - Ты должен пройти Третий Круг.
- Нет, повелитель. Я не смогу. Прошу вас, повелитель… Я не смогу.
- Это приказ, дарул.
- Слушаюсь, повелитель, - склоняется Доминик, а душа воет от страха и обиды: почему я? за что? мало других дарулов?
- Потому что за всё надо платить, и в первую очередь - за собственные совершенства. Никто из дарулов общины Третий Круг не выдержит. А ты - возможно. Как видишь, я честен. Да, такая честь вполне заслуживает этого места, - отвечает на безмолвную ругань повелитель. - И этих действий. Я подстрахую тебя где смогу, но Третий Круг - путь на одного.
Повелитель не соврал, действительно подстраховывал, где только мог. И где не мог - тоже, пока Доминик не вытолкал его из Круга, только повелителя лишиться Тайкалице и не хватало. Когда измученный Доминик выполз из Круга, повелитель был уже для него коллегой Себастьяном.
А всего лишь через сто восемнадцать лет он сам приказал юному дарулу войти в Третий Круг. Отказаться мальчишка не смог. Физически. После было ещё четверо. И то, что всех их Доминик теперь называет коллегами, горечи воспоминаний не заглушает…
- Я не телепат, - сказал человек.
Не врёт. Он действительно ничего не услышал и не увидел, хотя и узнал что-то для него важное, потому что совет дать согласился. Какое всё-таки мерзкое ощущение - словно стоишь голый на центральной площади Гавра, а зеваки обсуждают тебя во весь голос.
Мимолётная сочувствующая улыбка человека взбесила. Бояться понимающих людей он научился ещё во время своей первой войны, в восемнадцать лет. Соколы тоже на редкость понимающие. Только вот понимание у них холодное как прикосновение острой льдинки, и режет, и морозит. А здесь - именно со-чувствие. И горечь, и радость, и надежды, и опасения человек с ним разделил. Давно такого не было, целых сто двадцать три года. С тех пор как в бою погибли жена-гоблинка и брат-вампир, единственные люди, для которых он был не повелителем общины, а Домиником. Он и забыл, что вдвоём и беда меньше, и радость слаще. И каково это - оказаться под глубинным ментальным просмотром. Всё забыл.