Сходным образом выражаются "исполнители" сибирских быличек: "Я человек неверующий, а вот приходится верить…"; "Я вот не верю ничему этому, а в жизни вот приходится"; "…это действительно правда, даже и я верю". Но разве понятие "веры" приложимо к проблеме привидений, оборотней, стихийных духов, "гиблых мест"? Можно верить или не верить в Непорочное Зачатие, Троичность Божества или Таинство Пресуществления, тогда как существование иного мира не является вопросом веры: неисчислимые свидетельства говорят о том, что сегодня, как и тысячи лет назад, он постоянно соприкасается с миром повседневности в пространстве и во времени, во сне и наяву, в сознании и в реальности. Разница лишь в том, что теперь его называют не иным, а параллельным. Все осталось по-прежнему, изменилась лишь терминология: "гиблое место" именуется ныне "геопатогенной зоной", привидение - "микролептонным полем", обыкновеннейший бес - "минус-фемтообъектом" (словечко-то какое!), а всевозможные бесовские наваждения - "контактом", "хронотопом", "полтергейстом". Причем все эти хитроумно переименованные существа и явления обрели в наше время подчеркнуто материальный, устрашающе конкретный характер. Если раньше бесы по большей части только морочили, "блазнили" людей, "отводили им глаза", то теперь их появление связано с выжженными на земле кругами ("ведьмины кольца"), разбитыми оконными стеклами, испорченной электронной аппаратурой, облучением, временным или необратимым помешательством тех, кто стал "объектом внимания" нечистой силы. Размышляя о причинах этой все возрастающей "солидификации", материализации феноменов "тонкого" мира, невольно вспоминаешь великого французского эзотерика Рене Генона и его теорию "трещин в мировой стене". Эта символическая "стена", духовная твердыня традиционных знаний и мистического опыта, испокон веков отгораживала человечество от "тьмы кромешной", не давала силам зла вовсю разгуляться в нашем земном, срединном мире. Теперь от этой ограды, подточенной совместными усилиями материализма, с одной стороны, и псевдоспиритуализма - с другой, остались лишь обломки. Мало того: материализм как бы воздвиг над нашей вселенной некий непроницаемый колпак, не дающий нам возможности общаться с высшими мирами, а всякого рода спиритические, теософские и антропософские секты и течения мало-помалу размыли "изнанку" человеческого космоса, продырявили ее тысячами незримых скважин и щелей, сквозь которые к нам просачиваются инфернальные испарения, сгущающиеся и уплотняющиеся при соприкосновении с нашим донельзя плотским, обезбоженным миром. Создается впечатление, что мы сами, по собственной воле, занимаемся магическим "донорством", выманивая из преисподней ее недовоплощенных обитателей и давая им возможность обрести известную степень телесности за счет нашей собственной плоти и крови. "Я люблю НЛО!" - восклицает некий С. Юсов, с восторгом отмечающий, что "у многих парапсихические способности просыпаются именно после контактов с неопознанными летающими объектами".[7]
Может, оно и так, да уж больно дорогую цену приходится платить за эти пресловутые "способности"! Мы расплачиваемся, прежде всего, неспособностью к различению белого и черного, верха и низа, добра и зла, утратой подлинно духовных ориентиров и, наконец, массовым расчеловечиванием, бесовской одержимостью: свято место, как известно, не бывает пусто, а бесы любят селиться в опустевших, заброшенных, оскверненных святилищах. Человеческая природа, в точном соответствии с природой, ее окружающей, незаметно для глаза трансформируется, превращаясь в зловещий инкубатор, где плодятся выводки демонов.
Все это говорится отнюдь не ради красного словца. Наши предки, задолго до появления НЛО и сообщений о проделках всяческих "барабашек", с поразительной отчетливостью предвидели ход и последствия этого колдовского процесса, этой трансмутации наизнанку, вызванной вторжением "пришельцев" в земной мир и человеческое естество. Чего стоит хотя бы деталь одной из картин Босха, где Космос представлен в виде "выеденного яйца" с приставленной к нему человеческой головой - яйца, в котором пляшут и блудят демоны. Еще более потрясающее описание "инкубации", размножения нечисти в человеческом теле содержит древнерусская "Повесть о бесноватой жене Соломонии", которую, кстати говоря, можно считать своего рода быличкой, но разросшейся, уснащенной массой жутких в своей реальности подробностей, превратившейся в некий лубочный "готический роман". Злосчастная героиня "ощутила у себя в утробе демона лютого, резавшего утробу ее, и была она все время в исступлении ума от жившего в ней демона". "И родила Соломония шесть демонов, а с виду они были синие… В другой раз родила одного демона и потом снова родила двоих демонов. И, рожая, хлеба не ела, но приносили ей невидимые темные те синьцы птичью кровь, и траву, и коренья и тем ее кормили".[8] В конце концов только вмешательство святых Прокопия и Иоанна исцеляет бесноватую от "исступления ума" и "прогрызения диавольского".
Любопытно отметить, что в повести о Соломонии упомянут "некий волхв, человек лукавый и недобрый, окаянник и угодник сатанинский", который и натравил на нее бесов. Здесь налицо зловещая, но закономерная связь между всплеском слепых стихийных сил и вмешательством "волхва", то есть представителя почти угасшей, агонизирующей "языческой" традиции, давно утратившей все свои положительные аспекты и превратившейся в отстойник магической энергии низшего порядка, в "конденсатор" тех инфернальных испарений, о которых только что говорилось. Кудесник, некогда бывший "любимцем богов", обернулся колдуном русских быличек, расстраивающим свадьбы, отнимающим молоко у коров, напускающим змей на покосы - словом, всячески вредящим человеку, беззащитному перед его темными чарами. Остается лишь обратиться к "ведуну", "белому магу", способному обуздать своего зарвавшегося "черного" соперника. Почему именно к нему, а не к священнику, в чьи обязанности испокон веков входило противоборство с нечистой силой, заклятие бесов, короче, все то, что на Западе именуется экзорцизмом? Потому, во-первых, что "исчезновение упомянутых обрядов связано с экономическими и культурными преобразованиями в жизни людей. Например, в Читинском районе нет ни одной действующей церкви".[9] Если Соломония "с трудом в ум приходила, но неотступна от церкви была всегда", то современным творцам и героям быличек, за отсутствием церквей, волей-неволей приходится взывать к чудом уцелевшим шаманам и бурятским ламам, то есть либо к представителям первозданной Традиции, либо к адептам махаяны, северной ветви буддизма, сохранившим не только всю чистоту своего вероучения, но и способным при случае применить на практике отдельные его положения, касающиеся заклятия злых духов. Во-вторых, потому, что как на Западе, так и на Востоке христианская церковь, сохраняя изначальную внешнюю форму своих догматов и обрядов, превратилась в чисто экзотерическую организацию, неспособную осознать всю ценность вверенных ей духовных сокровищ и, следовательно, воспользоваться ими для защиты своей паствы от ангелов тьмы.
В цикле новелл английского писателя Элджернона Блэквуда (1869–1951), озаглавленном "Несколько случаев из оккультной практики доктора Джона Сайленса",[10] в роли такого "белого мага", готового прийти на помощь людям, пострадавшим от нечистой силы, выступает "оккультный детектив" Джон Сайленс, чье имя намекает на традиции исихазма, православного мистического учения, проповедовавшего самоуглубление, созерцание и священное молчальничество: на Афоне, среди последователей св. Григория Паламы, его звали бы "Иоанном Молчальником". Автор обрисовывает его таким образом, что невозможно догадаться, к какому же именно вероисповеданию он принадлежит. Порой он появляется в обличье католического священника, чем-то похожего на патера Брауна из рассказов Честертона, порой представляется знатоком тайных обрядов древнеегипетской магии ("Огненная Немезида"), а иной раз - просто "божьим человеком" с "повелительным, исполненным просторы и благости лицом, какие некогда можно было встретить на берегах Галилеи". Это "спокойный, самоуглубленный человек", "истинный чтец в душах", обладающий необычайными ясновидческими способностями. "Он неустанно наблюдал, выжидал, обдумывал каждый свой поступок. Невероятным, если не сказать - магическим напряжением ума он умел войти в контакт с самой сущностью тайны". От него исходит чудовищная жизненная энергия, его маленькая фигурка дышит такой мощью и таким величием, что кажется, будто видишь перед собой "исполина, крушителя миров". Короче говоря, Сайленс - это собирательный образ посвященного, достигшего высших степеней духовной реализации: существо, внешне ничем не отличающееся от простых смертных, но таящее в себе немыслимый заряд теургических сил и запас эзотерических знаний. Для таких, как он, принадлежность к определенной конфессии уже не имеет никакого значения. Джон Сайленс, "Иоанн Молчальник", проникся чувством "трансцендентного единства" религий, позволяющим ему постигать каждую из них изнутри, памятуя о том, что все они - лишь ответвления изначальной Традиции.