Оставалось надеяться, что если эльфы захотят напасть на перевал, то отложат своё появление хотя бы до обеда. К обеду местный гарнизон обычно начинал ходить на двух ногах и говорить членораздельно.
Мне очень не хотелось становиться невольным участником этих алкогольных баталий, поэтому на следующий день я отправилась выпрашивать у Дамира отрез ткани для тента. Командир к моей идее отнёсся на удивление благосклонно, но ткань не дал. Вместо этого внезапно извлёк из‑под стола видавшую виды палатку и свёрнутое в рулончик одеяло.
Одеяло было самым обычным, шерстяным и колючим, а вот палатка поразила меня до глубины души. Потому что она тоже была обычной. Классическая такая брезентовая двухместка, тяжеленная, неудобная, с оборванными растяжками и без колышков. У нас дома такая лежала в кладовке. Мама постоянно порывалась её выкинуть, но папа уговаривал оставить, а вдруг понадобится. Как по мне, понадобиться это чудо могло разве что музею, готовящему экспозицию о нелёгких буднях советских туристов, но годы шли, а палатка продолжала ждать своего звёздного часа.
- Откуда у вас эта… штука? - спросила я, с любопытством ощупывая иномирский артефакт.
- Да пили с одним типом, он и подарил. Сказал, вдруг пригодится. Я его и в лицо‑то уже не помню, а подарком, бывало, пользовался. Только мне оно неудобно, коротковато, ноги не помещаются. А тебе в самый раз будет.
Мне палатка была не просто 'в самый раз', там и ещё три таких же Марготты поместилось бы без особых хлопот, поэтому я с энтузиазмом кинулась обустраивать своё новое жилище. И ночью смогла наконец‑то выспаться в тишине, покое и на свежем воздухе.
А утром выползла наружу, умылась, поболтала с караульными, полюбовалась на окрестные виды, вернулась в палатку за своей миской - и уткнулась взглядом в огромную алую розу на длинном шипастом стебле.
Я недоверчиво потрогала цветок носком сапога, потом всё‑таки подняла и повертела в руках. Выглядел он уже основательно подвявшим: видимо, срезали ещё вчера, а о воде не позаботились. Сколько он провалялся возле палатки, оставалось только гадать.
Караульные уже сдали смену и завалились спать, но я распинала всех троих и призвала к ответу. Точнее, попыталась. Мужики явно знали, от кого мне привалило такое счастье, многозначительно хмыкали и переглядывались, но откровенничать не желали. Желали они спать, причём весьма недвусмысленно.
- Вот подмешаю вам в кашу зелье правды! - пустила я в ход самую страшную угрозу, какую смогла придумать.
- А где ты его возьмёшь? - резонно спросил Тихоня (он был один из тех, кто стоял ночью в карауле). После чего перевернулся на другой бок и немедленно захрапел. Нары жалобно поскрипывали в такт его дыханию.
На следующее утро роз было уже две.
Ещё через день - три. Причём вылезая из палатки, я нечаянно опёрлась о стебли, и потом целый час выколупывала из ладони обломившиеся шипы и зализывала ранки. После этого шутка перестала казаться смешной. Я носилась по перевалу, потрясая букетом, и требовала возмездия. Солдаты отшучивались или отмалчивались в зависимости от характера и настроения, но тайну хранили крепко.
Я прислушивалась к чужим разговорам, вглядывалась в лица, пыталась строить сложные гипотезы - но логика пасовала. Подозреваемых было тридцать человек - и никого конкретного.
Все обитатели перевала были основательно старше меня, большинству из них я годилась в дочери. Примерно так они ко мне и относились: покровительственно, почти по - родственному. Глазки никто не строил, сальных шуточек не отпускал, за задницу не щипал. Или Муллен оставил по этому поводу чёткие распоряжения, или у мужиков прорезался инстинкт самосохранения. А может, и то, и другое.
Но ежеутренние розы явно подразумевали какую‑то романтическую цель. Или нет?
Отчаявшись вычислить цветочника, я решила устроить засаду. Прятаться в кусты, конечно, не стала. Просто спать не пошла. Всю ночь бродила по территории, приставала к караульным с глупыми вопросами, утащила из барака свечку и письменные принадлежности и, устроившись прямо на камнях, возобновила свои дневниковые записи. Благо, мыслей и событий скопилось более чем достаточно.
Отлучилась я только один раз - до висевшего на склоне горы деревянного строения.
А когда вернулась - возле палатки лежали четыре розы. Караульные неприкрыто ржали. Я чертыхнулась и ушла к себе, надеясь, что к утру роз не станет больше.
Не стало. Зато меня посетило гениальное озарение: в горах цветы не растут. По крайней мере на нашем перевале. Здесь из культурных растений вообще ничего кроме укропа не было, да и тот использовался не как приправа, а как закуска.
А цветы, да ещё такие здоровенные, могли попасть сюда только извне.
Солдаты с перевала не отлучались, я бы заметила. Зато раз в несколько дней приходила подвода из замка: с едой и свежими новостями. Иногда новости прибывали и чаще, с мальчишкой - посыльным. Мог ли он таскать заодно и розы? Да запросто!
Отоспавшись после ночного бдения, я объявила охоту на засланцев из замка. Ждать пришлось недолго, мальчишка прибежал уже к вечеру, притащил какую‑то очень важную записку для Дамира. Обратно он надеялся успеть до темноты, поэтому очень торопился, но я всё‑таки перехватила его на выходе.
Спустя несколько минут я знала всё: что зовут его Люс, он сын кухарки из замка, знает, как написать своё имя, ему десять лет и за эту длинную и богатую на события жизнь он аж три раза видел господина Сайона айр Нермора, причём один раз - вблизи. Только вот про розы он ничего не знал.
Да, конечно, в Нерморе они росли, несколько кустов во внутреннем дворе и ещё сколько‑то в горшках по всему замку, для красоты. Сорвать мог кто угодно, принести на перевал - тоже.
- Значит так, - начала я, выслушав сбивчивую, многословную, но совершенно бесполезную речь Люса, - Последи‑ка несколько дней за кустами и выходом из замка. Если кто‑то понесёт сюда розы - скажешь мне. Справишься?
- А что мне за это будет? - резонно спросил мальчишка.
Я машинально полезла в карман за мелкой монеткой, но остановилась на полпути. Денег у меня с собой не было. Вообще. Уезжала ведь на пару дней, да ещё и с Хозяином. Даже в голову не приходило, то могут понадобиться.
Интересно, а мне жалованье положено за то, что на перевале торчу? Или надо говорить спасибо хотя бы за то, что кормят?
Пока я размышляла, мальчишка сбежал, так ничего и не пообещав. Подводы в тот день не было.
Но на следующее утро рядом с моим жилищем лежало уже пять роз.
Солдаты стояли вокруг и хохотали. Такое чувство, что они специально проснулись пораньше, чтоб увидеть моё лицо, когда я выползу из палатки. И, судя по всему, моя реакция их не разочаровала.
- Следующему, кто попробует надо мной поржать, я эти розы в глотку запихну! - буркнула я, отодвигая с дороги проклятые цветы.
- Вот объясни, чего ты злишься? - примирительно спросил Тихоня. - Неужели цветы не любишь?
- Нет, я люблю цветы, только не такие, - машинально процитировала я. Впрочем, здесь классику русской литературы всё равно не читали, так что вполне сошло за объяснение.
На самом деле к цветам я относилась по - разному, в зависимости от ситуации. Если они росли в лесу, в саду или на подоконнике, то чаще всего это смотрелось вполне симпатично. А вот платье в мелкую ромашку или приколотая к воротнику гигантская хризантема меня обычно раздражали.
Флай периодически таскал мне букеты по праздникам или просто так. Причём он прекрасно знал, что я не буду ставить эти цветы в вазу и вздыхать, разглядывая их долгими зимними вечерами. И засушенные лепестки между страниц дневника прятать не буду. Знал, но всё равно дарил. А я в ответ на это ворчала и фыркала, но на самом деле, конечно, не злилась. Невозможно на него было злиться.
От тех цветов мне почему‑то было радостно и смешно.
А от этих утренних роз - жутковато и неприятно.
Пока мужики ржали над впечатлительной девчонкой, я прокручивала в голове варианты, и ни один из них мне не нравился. Кто это делает? Зачем? Что ему надо? И сколько это ещё будет продолжаться?
Наверное, что‑то подобное чувствуют люди, которым неизвестный названивает каждый день в одно и то же время, чтоб просто подышать в трубку. Окружающим, может быть, и смешно. А у несчастной жертвы приключается истерика от одного только звука телефонного звонка.
До истерики мне было ещё далеко, но алые розы я, кажется, уже успела возненавидеть на всю оставшуюся жизнь. И с этим явно надо было что‑то делать.
Идея пришла внезапно, когда я в очередной раз скакала по камням вокруг лагеря в поисках секретных тропинок и меча. Поиск шёл с переменным успехом: клинок найти так и не удалось, зато троп обнаружилось аж две штуки, и обе были прикрыты довольно хитрым заклинанием отвода глаз. Если бы не искала специально, прочёсывая окрестности чуть ли не по миллиметру, то в жизни бы не заметила.
К счастью, основа у заклинания была знакомая, а всякие дополнительные навороты служили скорей для красоты, чем для функциональности. Нет, тропы не искрились в лунном свете и не сияли при появлении врага. Просто решётка заклинания выглядела как ажурное кружево. Как будто в момент военных действий кто‑то её разглядывать будет, решётку эту.